Михаил Кукин — поэт. Печатался в журналах "Знамя", "Дружба народов", "Новый мир". Автор книги стихов "Коньковская школа".
Золотое небо зимы,
Воздуха тайный жар,
Запомни, как помнят сны,
Храни, как стеклянный шар.
Первый лёд, полыньи,
В них — золотая вода.
Редко стихи мои
Дотягивались сюда.
Розовый с синевой
Морозный день над Москвой.
Хруст стоит от ходьбы.
Дым плывёт из трубы.
Ещё светло, и легки
Клёнов и лип верхи,
И светел святой Андрей
Над набережной своей.
Впереди у моста
Горят три его креста,
И хрупких московских зим
Тает лазурь над ним.
У выезда из города — костёр,
Пустырь, бурьян, кирпичные сараи…
Как будто не века прошли с тех пор,
Когда вот так же, руки согревая,
Стояли у огня в колючей тьме
Те пастухи, не ожидая чуда, —
Как будто не века, и той зиме
Всё повторяться суждено, покуда
Есть города, окраины, дрова,
Работа в ночь, шершавые ладони,
Слепых времён слепые жернова
И хмурые солдаты на перроне.
Привычный быт пробит лучами
И весь разорван в лоскуты,
И небо хмурыми очами
На землю смотрит с высоты —
Там, на ветру, невидим нами,
С трубою медною в руках,
С лицом как рдеющее пламя
Стоит Архангел в облаках.
Он медлит, с гневом наблюдая.
Ему ещё не подан знак.
А мы с друзьями выпиваем,
Острим, знакомых обсуждаем —
Умён, учён и честен всяк.
В одном из писем Плиния Лаврентум
Описан так: выходит на три моря
Триклиний, волны к стенам подступают,
И брызги в шторм до окон достают.
В другую сторону, в дверном проёме,
Сквозь атрий, и перистиль, и площадку
Видны леса, синеющие горы —
Прекрасная, задумчивая даль.
Так малый мир большим охвачен миром,
Так смотрит человек, куда захочет,
И в грудь его вмещаются просторы,
И мысли его ясной нет преград!
Так слеп он — и живёт, не замечая,
Что всё уже готово рухнуть в бездну,
Что в трещинах всё это мирозданье
И новый ветер рвётся через них!
Я спал на веранде, а день проходил стороной —
Кололи дрова, вдалеке окликали кого-то,
И дождь начинался, и падал шумящей стеной,
И яблоня льнула дрожащей листвой к переплёту,
И дождь проходил, и вечерняя пахла трава,
И солнце горело на каплях смородины красной —
Я сна не запомнил. Наверно, мне снились слова,
Чтоб просто сказать, что и вправду мудра и прекрасна
Текущая жизнь, проходящая мимо меня,
Которой нет дела до нашей тоски и тревоги —
И дверь открывали, и в сумрак полоска огня
Ложилась из кухни, споткнувшись на мокром пороге.
Когда в душе покой и тишина,
Не забывай о том, что жизнь страшна,
Что так же кратки эти вспышки счастья,
Как фотовспышки, что вообще разлад
Нормален, что и в самый миг объятья
Ты одинок, что ничего назад
Не возвратить, что впереди — провалы
На истинном, казалось бы, пути,
Что легче пасть, чем этот груз нести,
И, главное — что времени так мало.
Господи
был бы я гончаром
я бы горшки крутил
выводил кувшины
всяческую посуду
с молитвой Тебе на радость
Господи
был бы я пастухом
я бы ходил за стадом
с посохом и сумою
думая о Тебе
Господи
был бы я рыбаком
плотником
ну или врачом хотя бы
но волею Твоей
я офисный работник
менеджер среднего звена
как мне быть
как говорить с Тобой
нас
идущих и едущих в утренней мгле
толпой выходящих из-под земли
в утренней гуще бредущих
ждущих автобуса или вагона
нас
мониторы включивших
припавших к клавиатурам
в двери входящих садящихся в кресла
встающих к столам и прилавкам
лгущих но жаждущих правды
в мутной воде морозного утра
изнемогающих нас
ангелы Господни
всё равно
из последних наверное сил
осеняют своими крылами
Обнявшись, мы лежали в тишине —
Вокруг вращался мир, гремели грозы,
Пророки возвещали мор и глад,
Кипела пена бурных волн житейских,
И древние созвездия текли…
Обнявшись, мы лежали в тишине,
И в некий час (был час перед закатом)
Очнулись, ничего не узнавая,
Не понимая, где мы и зачем.
Ляжет луч через кухонный стол —
Вспыхнет чашка, и вилка заблещет:
Сквозь воздушную толщу прошёл
Этот луч и привычные вещи
Превратил в ослепительный блик,
Смазал контуры — так на мгновенье
Меркнет Знанье, и чистое Зренье
Видит мир, оторвавшись от книг.
Но с годами всё больше ценю
Я спокойное, ясное Знанье.
Словно чьё-то наследство храню —
Так хранят фотографий собранье,
Так в музее картины хранят,
Где отчётливы, как на ладони,
Лик Младенца и копья солдат,
Нищий посох и жемчуг в короне.
лазурь небесная поёт
сквозь глину красную и ржавый
остаток листьев на холмах
и всюду Божий Дух цветёт
и золотом сияют главы
как ноты верхние в псалмах
Господи сколько Ты меня ни испытывал
ни одного испытания я не вынес
сколько ни проверял
ни одной не прошёл проверки
вот и опять
стою и прошу о любви
о сладчайшем хлебе Твоём
к несладким Твоим хлебам
приступить не способен
не печалься
и не сокрушайся сердцем [1]
пишет рука
слова уходят на запад
дорога ведёт на восток
знойное небо
горючие земли
пыльный конвой впереди
сквозь железные прутья дней
не вернуться к Босфору
глаз не увидеть лучистых
не печалься
всюду любовь и повсюду
её золотые нити
так же и солнце
над нами одно и то же
на разных концах земли
дождь небесный
поит благодарную землю
травы ликуют
и белый шиповник волшебно расцвёл
идёшь от причастья
вдоль зарослей буйных курчавых
зелёные волны полны соловьями
спускаются с гор воробьёвых
и кущи всё гуще
по кручам поющим
грядут гряда за грядою
да будет воля Твоя
яко на небеси
и на земли
Шли день и ночь, не ставили шатры,
Боялись потерять её из вида,
И вот — закрыли небо облака.
Куда теперь несём свои дары?
В какой ты стороне, земля Давида?
И снег пошёл, сперва легко, слегка,
Но дальше — гуще. Караван притих.
Земля и небо — всё вокруг белело.
А снег равнял долину и холмы.
И вот нашло уныние на них.
Намаявшись в пути, слабело тело.
И всё-таки средь снежной этой тьмы
Светилось что-то… "Рядом есть жильё, —
Сказал погонщик. — Слышу, тянет дымом.
Наверно, пастухи…" И вот на дым
Они свернули обсушить своё
Сырое платье, и вошли с пустыми
Руками — и предстали перед Ним.
| [1] | Св. Иоанн Златоуст. "Письма к Олимпиаде" |
