…Ты ищешь дом, где родилась я — или
В котором я умру.
М. Цветаева
Басничка
Чехия — под Прагой. Раннее солнечное утро.
Цветаева оставила адрес: Vsenory, c. 23.
Ищет вся деревня.
Может быть, что-нибудь знает Майер — местный хроникёр? Разбудили Майера. Нет, он о русских эмигрантах ничего не знает. Сходите к старому Найперку, он всё знает. Старый Найперк ушёл за грибами. Ну, тогда, возможно, знает пани Кобранова из Чернопице? У неё жили эмигранты. Или пани Поличкова?
Вышла ветхая старушка — пани Поличкова. "Где здесь был раньше дом 23?" Полуслепая, ведёт нас, зрячих, гуськом — на гору. Твёрдо ведёт. Переулочек — коленом и стена… "Вот здесь был дом 23. Потом сломали." — "Не жили ли здесь в двадцатых годах русские эмигранты?" — "Да, жила, вроде, эмигрантка русская, бедная, с двумя детьми… Басничка…" "Басничка" по-чешски — поэтесса.
На месте дома вырос роскошный куст — бузина, которую так любила Цветаева.
Это она — полюбить то, что никто не любит, и вызвать эхом — ответную любовь природы.
Брунсвик
Прага. Карлов мост, весь заставленный статуями. Мы с другом Блажей Брауном, журналистом, ищем Брунсвика — пражского Роланда — любимого цветаевского рыцаря, чей портрет висел над её изголовьем, кому она посвятила целый цикл стихов.
Переходим мост в сторону Градчан, медленно, он — по левой стороне, я — по правой. Внизу струится "летейская Влтава". Нет Брунсвика.
— Давай поменяемся местами, ещё раз посмотрим. Он должен быть здесь.
Идём назад, от Градчан, ещё медленнее, он — по правой стороне, я — по левой. Нет Брунсвика.
— Ты ошибся, — говорит Блажа. — Это где-то в другом месте…
— Да нет, не может быть! Он обязательно должен быть здесь. Ничего не понимаю!
— Да нет его! Я, знаешь, Блажа-Пража. Я всё здесь знаю…
— Ну что ж, ничего не поделаешь. Пойдём тогда в Градчаны, погуляем. Какая-то чертовщина.
Ещё раз минуем мост, обшаривая глазами статуи скульптора Брауна, однофамильца Блажи. Нет, Брунсвика нет.
Ничего не поделаешь. Опускаю голову. И вижу…
Справа, внизу, под мостом, на отдельном постаменте — одинокая фигура — он, прекрасный рыцарь, в шлеме, с обнажённым золотым мечом!
— Вот он!
Блажа замирает, поражённый.
— Никогда не смотрел туда… Недаром говорят, журналисты — верхогляды.
Это Цветаева: увидеть то, чего не видят другие, и открыть им на это глаза.
Чердак-каюта
Улица Писемского — бывший Борисоглебский. Здесь она жила.
Второй этаж. Коммуналка. Стучу. Это не здесь. Постучите в ту дверь. Стучу в ту. На пороге — высокая костлявая старуха в халате, с крупным, резким лицом.
— Что вам нужно?
— Здесь жила Марина Цветаева?
— Кто такая Марина Цветаева?
— Поэт. Она жила здесь после революции…
— Ну и что? А я при чём?
— Можно взглянуть?
— Чего здесь смотреть? Ничего уже не осталось. Всё по-другому.
— Ну, просто на минуточку взгляну — как всё расположено. Что из окна видно. Цветаева называла эту комнату "чердак-каюта"…
— Да говорю вам — нечего тут смотреть. Здесь я живу.
— Но я…
— Ладно уж, зайдите, если на минутку.
Пока я перетаптываюсь и кружусь в крохотной комнатушке между печкой и окном, хозяйка сидит на кушетке, молча наблюдая: колючий взгляд, прямая спина, руки — на коленях. Минут через пять взрывается:
— И чего это все помешались на этой Цветаевой? Вот я, к примеру, в типографии всю жизнь работала, ударник комтруда, одних похвальных грамот — все стены можно обклеить. Общественница, привыкла с народом. А теперь на пенсию вышла — и никому не нужна! Даже в день рождения никто не вспомнит. А ведь ещё живая! А эта ваша Цветаева, белогвардейка, эмигрантка — мы с такими боролись не на жизнь, а на смерть, давно на том свете — и она вот всем нужна. Теперь к ней, бывшей, ходят. А ко мне, живой, — никто. Почему так? Стихи, говорите, писала? Хорошие стихи?
— Хорошие. Да вы почитайте!
— Ладно уж, почитаю…
Откланиваюсь, благодарю. Она, на пороге:
— Дайте вашу фамилию запишу.
— Зачем? Зачем вам моя фамилия?
— Ну как… Поклонник Цветаевой…
Прошло года два. Актриса Анна Смирнова из Тбилиси читает цветаевскую программу. Предлагаю ей посмотреть чердак-каюту.
— С радостью!
Та же дверь. Стучу. Примеряю лицо — как смягчить хозяйку. Дверь широко распахивается.
— Добро пожаловать к Марине Цветаевой! — Хозяйка на пороге, с призывающим жестом, нарядная, завитая, при всём параде и с улыбкой на лице. — Проходите. Здесь, в этой комнате, с 1917 по 1922 год жила замечательная русская поэтесса Марина Цветаева. Это были тяжёлые, но плодотворные годы…
Заливается соловьём. Меня не узнала. И сама неузнаваема: расцвела, помолодела и, главное, при деле, нужна. Пригодилась, возродилась. И уже перешла от прозы к стихам:
…Два дерева: в пылу заката
И под дождём — ещё под снегом —
Всегда, всегда: одно к другому,
Таков закон: одно к другому,
Закон один: одно к другому…
— Это ведь она о тополях возле нашего дома. Вы пойдёте и посмотрите, напротив, через дорогу. "Два дерева хотят друг к другу. Два дерева. Напротив дом мой…" Только вот одного дерева уже там нет. Но другое — стоит!..
На прощанье протягивает большую канцелярскую книгу с надписью на картонной обложке "Поклонники Цветаевой":
— Впишитесь.
Открываю и вижу под номером первым свою фамилию. Книга заполнена почти до конца.
Это Цветаева — воскресить того, кто забыт, и дать ему второе дыхание — от собственного. †
