"И ветер свещей не гасит"

После скоропостижной и таинственной смерти императора Александра I на российский престол взошёл его младший брат Николай Павлович. Самое начало его правления омрачилось Декабрьским восстанием на Сенатской площади и последовавшими за ним казнями и ссылками. Это наложило мрачный отпечаток на всё царствование Николая I.

Пушкин, встревоженный судьбами друзей-декабристов, посвятил новому государю знаменитые стансы — "В надежде славы и добра гляжу вперёд я без боязни". В стихах великий поэт призывал царя уподобиться Петру I, который "не презирал страны родной — он знал её предназначенье".

Наверное, Николаю I было не до стихов и не до Пушкина. Он не услышал призыв поэта быть не только неутомимым и твёрдым, как пращур, но и незлобным. Его царствование (1825–1855) стало самым неудачным за всю историю династии Романовых. Поэтому другой великий поэт, Тютчев, откликнулся на смерть Николая I такими стихами:

Не Богу ты служил и не России.
Служил лишь суете своей.
И все дела твои, и добрые и злые, —
Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые.
Ты был не царь, а лицедей.

Если в чём-то этот государь и уподоблялся Петру I, то только в ненависти к старообрядцам. В "просвещённом" XIX веке их так же жестоко преследовали, как на "тёмном" рубеже XVII—XVIII вв. Казалось, что правительство Николая I руководствуется по отношению к староверам определениями нижегородского епископа Питирима († 1738). В книге "Пращица", изданной по велению Петра I, этот архиерей пояснял, как власть и официальная Церковь должны относиться к старообрядцам: "Аще в Ветхозаветной Церкви непокорных повелено убивать, кольми паче в новой благодати подобает наказанию и смерти предавать непокоряющихся Восточной Церкви". Питирим считал, что староверы "достойны суть преданы быть к наказанию гражданского суда".

Этими определениями столетней давности вольно или невольно руководствовалось чиновничество и синодальное духовенство в отношении старообрядцев. После продолжительного периода относительного спокойствия в царствование Екатерины II, Павла I и Александра I на приверженцев "древлего благочестия" снова обрушились репрессии. Их вдохновителем, "новым Питиримом", стал московский митрополит Филарет (Дроздов, 1783–1867).

Историк Сергей Соловьёв писал об этом иерархе: "Талант находил в нём постоянного гонителя. Выдвигал, выводил в люди он постоянно людей посредственных, бездарных, которые пресмыкались у его ног. Это пресмыкание любил он более всего… Филарет требовал одного — чтобы все клали поклоны ему, и в этом полагал величайшую нравственность".

Для Филарета священники были такими же "должностными лицами", как чиновники или военнослужащие. Поэтому его особый гнев вызывали "беглые попы", оставившие Синодальную Церковь и перешедшие в старообрядчество. Митрополит утверждал: "Мысль позволить должностному лицу безнаказанно дезертировать или скрываться где хочет есть разрушительная для общественного порядка".

Правительство Николая I приняло несколько законов против "беглых попов". Указ от 10 мая 1827 г. воспретил старообрядческим священникам переезжать из уезда в уезд для исполнения треб. А указ от 8 ноября того же года запретил староверам-поповцам принимать священнослужителей, переходящих из государственной Церкви. В том же году переход в старообрядчество был объявлен уголовным преступлением. Так началось новое гонение на благочестивых христиан, сохранивших верность святоотеческому православию.

В 1838 г. правительство издало бесчеловечный закон, разрешающий насильно присоединять детей "раскольников" к официальной Церкви и отдавать в кантонисты. Прежде всего этот закон касался староверов-беспоповцев, браки которых не венчались, а потому считались "незаконным сожитием" и "любодеянием". Дети, прижитые в таких браках, считались незаконными и даже "сиротами".

Николай Лесков в своей записке "О раскольниках города Риги" рассказывает, как этот жестокий закон реализовался в Прибалтике, где издавна существовали многочисленные беспоповские общины. Рижский полицмейстер получил предписание: "Немедленно, но с осторожностью, внезапно и совершенно негласно взять в распоряжение полиции круглых раскольничьих сирот — как мальчиков, так и девочек". На маленьких старообрядцев начались облавы, и несчастные дети прятались от полиции. Ненастной поздней осенью они укрывались в холодных балаганах на конском рынке, где их находили ночные патрули и доставляли в участки, а оттуда в храмы для присоединения к Синодальной Церкви через миропомазание.

Облавы и насильственное присоединение, или, как говорили староверы, "примазывание", продолжались до середины XIX в. В 1850 г. рижский полицмейстер докладывал начальству о таком случае: квартальный надзиратель вёл в храм мальчика-беспоповца Андриана Михеева. Его провожала сестра Марфа, всю дорогу отговаривавшая брата от "примазывания". При этом она говорила: "Хоть и голову тебе отрежут — не поддайся!" Далее, как сообщает полицейский, "она громким плачем возбудила внимание проходящей публики, и несколько человек сопровождали её к церкви. По прибытии на место Марфа насильно ворвалась в церковь, стала позади своего брата, произнося жалобы. И когда священник хотел приступить к обряду присоединения, Андриан сего не дозволил, так что св. миропомазание дОлжно было оставить". Брат и сестра были арестованы…

А в 1857 г., уже при императоре Александре II, не менее драматичная история произошла в Дерптском уезде Эстляндии. Граф Сологуб, чиновник особых поручений прибалтийского генерал-губернатора, рассказывал в донесении начальству: "В комнату мою ворвались крестьянин и крестьянка, с воплем и слезами кинулись на пол и начали просить защиты против священника. Сбежавшаяся моя семья не могла утешить почти ослепшую, рыдающую мать, вопиющую, что у неё отнимают детей".

Выяснилось, что крестьянин Осип Дектянников — беспоповец, но записан в метрической книге Успенской церкви города Дерпта (Тарту). Его дети Иван, Василий и Андрей были крещены в старообрядчестве. Местный священник насильно перекрестил мальчиков. Тотчас же после перекрещивания тринадцатилетний Василий кинулся в реку, чтобы "смыть с себя священную печать дара Духа Святого". Власти решили отобрать сыновей у Дектянникова и "передать на воспитание православным родственникам или опекунам". Родители вынуждены были прятать детей.

Из этой истории Сологуб сделал неутешительный вывод: "Раскольники не имеют пред законом ни наставников, ни молельни, ни жён, ни детей, ни прав, ни обязанностей. Они не возвышены до степени разумного общества, а унижены до степени стада без пастыря". Эти горькие слова как нельзя лучше характеризуют тогдашнее отношение властей к староверам всех согласий.

В 1848 г. правительство Николая I издаёт ещё один жестокий закон, призванный уничтожить главный оплот старообрядчества — купечество. От всех торговцев и промышленников потребовали предоставить удостоверения, что они принадлежат к Синодальной Церкви. В противном случае их могли исключить из гильдий и лишить сословных прав, с которыми было связано и освобождение от воинской повинности — 25-летней рекрутчины. Купцам предстояло выбирать: или отречься от веры или как-то приспосабливаться.

В связи с указом были подготовлены списки московских купцов-староверов (более 500 семей). Некоторые из них, не выдержав давления, заявили о переходе из "раскола" в пресловутое единоверие. Впрочем, большинство из них вернулось в старообрядчество после того, как в 1856 г. нелепый закон был отменён. Многие вышли из купеческого сословия и записались в мещане, а затем воспользовались неожиданной льготой: для скорейшего заселения основанного в 1848 г. городка Ейска староверам было разрешено приписываться к местному купечеству. Так поступили знаменитые Рябушинские, ревностные прихожане храмов Рогожского кладбища. Павел Рябушинский (1820–1899) на перекладных отправляется за 1400 вёрст за гильдейским свидетельством для себя, брата и зятя. В Москву он вернулся ейским купцом третьей гильдии и числился таковым до 1858 г.

Но власти не ограничились одним лишь изданием репрессивных законов. По всей стране разорялись старообрядческие монастыри и храмы, изымались древние книги и иконы. Современник этих погромов, религиозный философ Алексей Хомяков удивлялся: "Бог не требует ни крови, ни гонений за веру: мечом не доказывают истины".

А чиновник особых поручений по делам старообрядцев Павел Мельников — более известный как писатель Андрей Печерский — докладывал великому князю Константину Николаевичу: "Многие сотни молитвенных зданий были уничтожены; десятки тысяч икон, сего древнего достояния прадедов, были отобраны, огромную библиотеку можно составить из богослужебных и иных книг, взятых в часовнях и домах старообрядцев".

Типичное для той эпохи описание погрома мы находим в "Соборянах" Николая Лескова. Старгородский протопоп Савелий Туберозов пишет в 1836 г. в своей "Демикотоновой книге":

"9-го мая. На день св. Николая Угодника происходило разрушение Деевской староверческой часовни. Зрелище было страшное, непристойное и поистине возмутительное. А к сему же ещё, как назло, железный крест с купольного фонаря сорвался и повис на цепях, а будучи остервененно понуждаем баграми разорителей к падению, упал внезапно и проломил пожарному солдату из жидов голову, отчего тот здесь же и помер. Ох, как мне было тяжко всё это видеть. Господи! Да, право, хотя бы жидов-то не посылали, что ли, кресты рвать!

Вечером над разорённою молельной собирался народ, и их, и наш церковный, и все вместе много и горестно плакали и, на конец того, начали даже искать объятий и унии.

10-го мая. Были большие со стороны начальства ошибки. Пред полунощью прошёл слух, что народ вынес на камень лампаду и начал молиться над разбитою молельной. Все мы собрались и видим, точно, идёт моление, и лампада горит в руках у старца и не потухает. Городничий велел тихо подвести пожарные трубы и из них народ окачивать. Было сие весьма необдуманно и, скажу даже, глупо, ибо народ зажёг свечи и пошёл по домам, воспевая “мучителя фараона” и крича: “Господь поборает вере мучимой; и ветер свещей не гасит!” Другие кивали на меня и вопили: “Подай нам нашу Пречистую покровенную Богородицу и поклоняйся своей простоволосой в немецком платье!” Я только указал городничему, сколь неосторожно было сие его распоряжение о разорении, и срывании крестов, и отобрании иконы".

Описание погрома — не художественный вымысел Лескова. Точно так были разорены сотни моленных по всей стране, знаменитые монастыри в Стародубье, на Иргизе и Ветке, славная Выговская пустынь в Поморье.

Ужас староверов был столь велик, что некоторые объявили Николая I антихристом. Часть поповцев, живших на Урале и духовно окормлявшихся священниками из монастырей на реке Иргиз (Саратовская обл.), приняла беспоповское учение о наступлении последних времён. После того как в 1825 г. в Нижнем Тагиле умер отец Архип, последний старообрядческий священник на Урале, а иргизские обители были уничтожены, эти староверы отказались от дальнейшего приёма "беглых попов" и фактически превратились в беспоповцев. Богослужение у них стали совершать простые миряне — "старики" или "дьяки". Свои моленные они называли "часовнями", отчего и получили прозвище "часовенных старообрядцев" или "Часовенного согласия". Это согласие (весьма многочисленное) сохранилось по сию пору на Урале и Алтае, в Забайкалье и Туве.

Главным орудием правительственной борьбы властей со старообрядчеством стало единоверие (подробнее см. "ИиЖ" № 2/97 — Ред.). С его помощью поповцев и беспоповцев насильно присоединяли к Синодальной Церкви. От единоверия пострадали и всероссийские староверческие центры — знаменитые Преображенское и Рогожское кладбища в Москве.

В 1847 г. богадельный дом на федосеевском Преображенском кладбище подчинили гражданским властям (с 1853 г. — Императорскому человеколюбивому обществу). Беспоповцы были обвинены в "немолении за царя" и "противозаконных действиях". Попечитель кладбища, престарелый фабрикант Фёдор Гучков (1780–1859), глава династии известных предпринимателей, был арестован и сослан в Петрозаводск. Другого попечителя, купца Константина Егорова (1783–1860), сослали в Пензу.

В 1853 г. в единоверие перешли сыновья Гучкова (Ефим и Иван) и "почтенные лица из купечества" — всего 53 прихожанина храмов Преображенского кладбища. По их прошению власти отняли у беспоповцев соборную Успенскую часовню. Здесь в 1854 г. митрополитом Филаретом был освящён Никольский придел. В 1857 г. весь величественный Успенский храм, перестроенный Гучковыми, был освящён как единоверческая церковь.

А в 1866 г. вся мужская половина Преображенского кладбища со всем находившимся там имуществом была захвачена Синодальной Церковью. По благословению Филарета здесь открылся единоверческий Никольский монастырь. С тех пор духовным центром Федосеевского согласия стала Крестовоздвиженская часовня на бывшей женской половине.

Поводом для разгрома поповского Рогожского кладбища послужило появление в России епископов и священников Белокриницкой иерархии, основанной в 1846 г. митрополитом Амвросием (см. "ИиЖ" № 2/06). Русские светские и духовные власти не признали законности этой иерархии, для них староверческие священнослужители были "самозванцами" и "простыми мужиками". Но борьба с ними на многие годы стала основным занятием духовенства официальной Церкви.

В 1853 г. в Москву прибыл архиепископ Антоний (Шутов), возглавивший Русскую Старообрядческую Церковь. Между тем 19 декабря того же года скончался Иоанн Ястребов, наиболее уважаемый и авторитетный священник в староверии, признавший над собою власть владыки Антония и белокриницкого митрополита Кирилла (Тимофеева). На Рогожском кладбище остался последний "беглый поп" — Пётр Русанов.

В начале 1854 г. группа прихожан-купцов во главе с Владимиром Сапелкиным заявила о переходе в единоверие и обратилась к властям с просьбой об открытии на кладбище прихода Синодальной Церкви. Тотчас об этом был составлен рапорт императору. Николай I наложил на нём резолюцию: "Слава Богу, хорошее начало".

Этим незамедлительно воспользовался митрополит Филарет. Ренегатам была передана Никольская часовня со всеми находившимися в ней иконами, книгами и облачениями. Единоверцам была отдана и звонница, поскольку колокольный звон был запрещён старообрядцам ещё в 1826 г.

Высочайшим повелением от 9 августа 1854 г. было предписано принять в отношении Рогожского кладбища те же меры, что были установлены для Преображенского богадельного дома. Больницы и богадельни были переданы в ведение правительства, двенадцать лучших строений отданы единоверцам. Полиция учинила обыск, однако всё ценное было заблаговременно перевезено в дома богатых членов Рогожской общины. Несмотря на это, в часовнях и кладовых было найдено несколько тысяч священнических и диаконских облачений (фелоней, стихарей, орарей и пр.). Там же было обнаружено несчётное количество икон. Было найдено 517 рукописных и старопечатных книг, в том числе несколько уникальных.

Наиболее ценные иконы и книги забрали единоверцы. Значительная часть икон была передана в новообрядческие храмы, туда же передали подсвечники и лампады. А облачения духовенства по указанию Филарета были сожжены как "бывшие в святотатственном употреблении лишённого священства".

В конце 1854 г. в единоверие перешёл поп Пётр Русанов. Власти полагали, что теперь Рогожское кладбище будет окончательно уничтожено, но оно выжило. Для Православной Старообрядческой Церкви завершился период "бегствующего священства" и началась эпоха Белокриницкой иерархии. †