После публикации в журнале "Минарет" (2005. № 2) нашей статьи "Война согласно Корану", перепечатанной в газете "Татарский мир" (2005. № 3, 4) в несколько расширенном варианте, мы получили многочисленные отклики. Один из них подвергает сомнению положение о коранической толерантности, апеллируя к норме фикха, которая предусматривает лишение жизни за отступничество от ислама[1].
Хадис о перемене веры
Согласно мусульманскому праву, "мусульманин, родившийся в правоверии, если оставит оное, подвергается смертной казни, и убить его предоставляется на волю всякого"; представителю же других религий, "сделавшемуся мусульманином, но оставившему правоверие, дается для раскаяния три дни срока, в течение которого времени его увещевают, – но если не согласится принять вновь мусульманскую религию, то подвергается смертной казни"[2].
Указанная норма, разрабатывавшаяся средневековыми богословами, главным образом обосновывается следующим хадисом, возводившимся к пророку Мухаммаду: "Убейте того, кто поменяет свою религию". Данный хадис любят цитировать и современные экстремисты, выдающие себя за защитников ислама.
Парадоксально, но этому хадису нашлось место в книге, носящей весьма благовидное название и выпущенной недавно под грифом авторитетных духовных инстанций мусульман России, – "Ислам против терроризма" (М., 2003. С. 141). Комментируя обращение к указанному хадису/норме, известный российский исламовед Александр Игнатенко ставит вопрос: "Не является ли это нарушением конституционного принципа свободы совести?"[3] Поставленный вопрос, надо полагать, носит сугубо риторический характер. А в свете изложенного в вышеупомянутой нашей статье учения Корана о свободе вероисповедания не менее риторическим звучит и такой вопрос: "Совместим ли таким образом понимаемый хадис с кораническим либерализмом?"
Ведь Коран, как мы видели, предельно четко, недвусмысленно утверждает разнообразие этносов и верований выражением Божией воли, провозглашая религию делом совести каждого человека и не дозволяя в этом отношении какого-либо насилия. Вспомним хотя бы такие айаты: "Нет принуждения в вере" (2:256); "Кто хочет – пусть уверует, / А кто не хочет, пусть отклонится" (18:29). Разве не сам Коран осуждает насильственное удерживание людей в тисках какой-либо веры, передавая слова пророка Шуайба, который в ответ на угрозу соотечественников-язычников покарать его и его последователей за отход от их религии вопросил: "Поступите ли вы так, даже если / Вера ваша нам не по душе?!" (7:88).
Отметим также, что хадис об убийстве переменившего веру, если воспринимать его буквально, без уточнений и ограничений, чреват абсурдными выводами. Иначе за отход от ислама казни должны подвергаться не только взрослые мужчины, но также женщины и несовершеннолетние дети. Переход язычника или христианина в ислам также следует карать смертью. Такой меры заслуживает и человек, который обратился, скажем, из иудаизма в христианство. Однако сами средневековые факихи, осознавая эту нелепость, не сочли хадис применимым к подобным случаям.
Пророк Мухаммад никак не мог противоречить Корану, а Священное Писание, проповедуя религиозную свободу, не говорит о лишении жизни кого-либо из отпавших от ислама. В вопросе о вероотступничестве средневековые богословы прибегли к не вполне обоснованному обобщению, каковое они сделали и касательно вопроса о войне с неверными. Ибо, согласно Божиему Слову/Корану и пророческой практике/Сунне, применение силы в отношении неверных или вероотступников должно носить чисто оборонительный характер, будучи приложимым только к воинствующим из них. Не сам отказ от ислама влечет за собой наказание, а лишь такой отказ, который сопровождается присоединением к врагам ислама, что на современном языке называется дезертирством или изменой Родине.
Кроме того, хадис об убийстве переменившего веру относится к категории "одиночных" (ахад) преданий, то есть восходящих к одному-единственному передатчику. А такие свидетельства многие правоведы, особенно среди ханафитов, не считают достаточным основанием для каких-либо нормативных установлений юридического или догматического характера.
Обращает на себя внимание и тот факт, что хадис о перемене веры, хотя и приводится в авторитетном своде от аль-Бухари, не встречается в другом авторитетном своде – от Муслима. И это при том, что данный хадис – чуть ли не единственное свидетельство касательно указанной темы.
Подлинность хадиса об убийстве переменившего веру спорна не только со стороны содержания (матн), но и со стороны цепочки передачиков (иснад). Ибо Икрама, передавший хадис якобы со слов Ибн-Аббаса, принадлежал к радикальной секте хариджитов, а сам хадис был призван дискредитировать халифа Али, противника хариджитов. Большинство хадисоведов считали свидетельства Икрамы ненадежными. Согласно некоторым преданиям, когда Икрама умер, мусульмане отказались совершить над ним заупокойную молитву.
Коран о вероотступничестве
Ни одно из коранических откровений не подтверждает вердикта о смерти как о мере наказания за вероотступничество; скорее наоборот – все они свидетельствуют не в его пользу. Конечно, ислам, подобно всем остальным религиям, не может не осуждать отход от него. Однако мусульманское Священное Писание, порицая вероотступников, часто не упоминает о наказании для них, а если и угрожает карой, то относит ее исключительно к потусторонней, будущей жизни, но не к настоящей, земной.
В священных айатах мекканского периода тема вероотступничества затрагивается лишь единожды, в суре 16, согласно которой
Кто отрекся от Бога после веры в Него...,
Раскрывая сердце свое неверию,
На таковых падет гнев Божий,
Им уготовано наказание великое.
(16:106)
И все комментаторы единодушны в том, что под "наказанием великим" подразумевается Божия кара именно в Судный день. В том же смысле сказывают и все последующие айаты о вероотступничестве (их около 10), сошедшие в Медине, где уже утвердилась власть ислама и пророк Мухаммад фактически стал единственным хозяином города. Наказание исключительно в потусторонней жизни отошедшим от ислама определяется, в частности, в айатах 2:217, 3:85–91 и 4:137. И даже в последнем откровении на сей счет, ниспосланном к концу жизни Пророка, вероотступника не ждало какого-либо наказания в этой жизни:
О верующие!
Если кто отвратится от веры своей,
Бог явит [взамен] других людей,
Любимых Им и любящих Его.
(5:54)
Примечателен и следующий факт: коранические угрозы вероотступникам адресуются именно тем из них, кто в неверии закончит свою жизнь (2:217; 3:91), а раскаявшимся отступникам обещано Божие прощение (3:89). Спрашивается: если Бог дает отступнику отсрочку до конца его жизни, то о какой смертной казни может идти речь? Ведь казненный вероотступник уже не раскается!
Указанные айаты заслуживают внимания и в другом аспекте. В свете их наглядно проступает, сколь велика дистанция, отделяющая коранические наставления, пронизанные Божиим милосердием, от суровых вердиктов средневековых факихов: срок раскаяния для отступника Всевышним оставляется открытым, а они ограничивают его тремя днями. Впрочем, в первые века ислама еще были богословы, которые в духе Корана предоставляли вероотступнику срок для раскаяния до конца его жизни. Были и такие, которые за этот грех полагали лишь тюремное заключение. В числе последних находился сам халиф Умар. А среди первых оказались такие видные богословы, как Ибрахим ан-Нахи (учитель Хаммада, наставника Абу-Ханифы) и Суфйан ас-Саури.
Очередным аргументом в пользу того, что смерть не служит мерой наказания за вероотступничество, выступает такое свидетельство Корана о мединских иудеях:
Они говорили меж собою:
В начале дня давайте объявим о своей вере
В ниспосланное последователям [Мухаммада].
К концу же дня – отречемся,
Чтоб и они отвратились от него.
(3:72)
В этой связи невольно задумаешься: как могли люди, жившие под властью мусульман, дерзнуть на такой план дискредитации ислама, если за отступничество Пророк наказывал смертной казнью?!
Цитируемый айат проливает определенный свет и на исторические обстоятельства сошествия коранических откровений касательно отступления от веры. Дело заключалось не в простом отказе от ислама и не в какой-то безобидной игре в перемену веры – это был злой заговор, имеющий целью показать, что мусульманская вера ничего не стоит. Именно такого рода козни и подразумеваются в айате 4:137, упоминающем о тех, "кто [сначала] уверовал, / Потом отвратился, / Затем вновь уверовал, / Опять отвратился..."
Вспомним также, что Пророк и его последователи жили в обстановке перманентной конфронтации – жестокой и порой кровавой – с враждебным языческим окружением. В подобных условиях отказ от ислама нередко означал присоединение к язычникам, воюющим с мусульманами. И такие вероотступники заслуживают наказания (не только в том мире, но и в этом!), но не за возвращение к неверию, а за переход на сторону врага. Поэтому айат 4:90, дозволяя мусульманам сражаться с отошедшими от ислама маловерами, строго предупреждает своих последователей против агрессивных действий и в отношении к таковым, не распространяя на них данное дозволение:
Бог не даст вам права [воевать с теми отступниками],
Кто присоединяется к народу,
Связанному с вами договором [о ненападении],
Или кто явится к вам,
А в душе у них нет желания сражаться против вас...,
Кто будет держаться в стороне от вас,
Не сражаясь с вами и предлагая мир.
Вспомним также и другие айаты:
О вы, которые уверовали!
Вы отвечаете только за себя –
Отклонившиеся от веры не помеха вам,
Коли вы на верном пути.
(5:105)
Да не опечалят тебя устремившиеся в неверие –
Богу угодно не даровать им долю [счастливую] в жизни той,
Где уготовано им великое наказание".
(3:176)
Вот такими толерантными наставлениями Священного Писания руководствовался основатель ислама в продолжение всего своего пророческого служения.
Свидетельства Сунны
Средневековые богословы-факихи, которые не в силах найти в Коране основания для присуждения вероотступника к высшей мере наказания, ссылаются лишь на пророческую традицию – Сунну. Посмотрим, насколько корректно, правильно их обращение к Сунне.
В "Сахихе" аль-Бухари, самом авторитетном своде хадисов, предания о вероотступничестве помещаются в две главы под следующими наименованиями: "О воюющих [против ислама] из числа неверных и вероотступников" и "О призыве к покаянию вероотступников и упорствующих [врагов] и сражении с ними". Уже сами эти названия предельно красноречивы: первое свидетельствует, что речь идет не о неверных и отступниках вообще, а лишь о воюющих против мусульман; второе подразумевает вероотступников, примкнувших к врагам ислама. И именно такой подход соответствует вышеизложенным заповедям Священного Писания. В этом свете и следует истолковывать хадис: "Убейте того, кто поменяет свою религию".
Как было отмечено, данный хадис служит главным основанием смертного вердикта для вероотступников. Порой в пользу такого приговора приводят и хадис со слов Ибн-Аббаса, по которому жизнь мусульманина может быть отнята лишь в трех случаях, один из коих – "если он отступится от своей религии и покинет общину"[4]. Но и ко второму хадису следует подходить с тех же позиций, относя его к военному времени и обусловливая лишение жизни вероотступника не самой переменой религии, а дезертирством/изменой[5].
И все свидетельства о конкретных случаях вероотступничества при жизни Пророка подтверждают сделанный нами вывод. Как пишет Ибн-Хишам, автор классической биографии Пророка, после вознесения (мирадж) Пророка на небо (примерно на десятом году посланничества) многие мусульмане, не поверив его рассказу, отреклись от ислама. Но никто никогда не сообщал о каком-либо наказании кого-либо из таковых.
Позже, в Медине, на втором году хиджры, кибла (направление при ритуальной молитве) была изменена с Иерусалима на Каабу. И, согласно айату 2:143, это было учреждено "единственно дабы выяснить, / Кто воспоследует Посланнику (Мухаммаду), / А кто обратится вспять". Опять же, никаких сведений о каре кого-либо из отступников! Нет подобных сведений и относительно кого-либо из числа мединских иудеев, которые – согласно свидетельству процитированных выше айатов – по утрам обращались в веру, а по вечерам отрекались (3:72), и тех, кто уверовал, потом отвратился, затем вновь уверовал, чтобы опять отвратиться... (4:137).
Более того, на шестом году хиджры Пророк, обладая достаточной силой, не пожелал, однако, войти в Мекку силой и пролить кровь и заключил в долине Худайбийа (в окрестностях Мекки) перемирие с мекканскими язычниками, среди условий которого, как известно, было следующее: если кто-нибудь из курайшитов перейдет к Мухаммаду без разрешения опекуна, тот возвратит его обратно; если же кто-нибудь из людей Мухаммада перейдет к курайшитам, они не обязаны возвращать его. И вновь вопрос: мог ли Пророк пойти на такое, если вероотступник заслуживал смертной казни?!
С другой стороны, существуют предания, показывающие, что одно лишь вероотступничество не влечет за собой смертного приговора. Рассказывают, в частности, как один бедуин, явившись к Пророку в Медину, поклонился ему на верность исламу (байа‘ху ‘аля аль-ислам). Но на следующий день бедуин заболел лихорадкой, пришел к Пророку и попросил освободить его от присяги. Трижды получив отказ, он вместе с тем покинул город[6]. Как явствует из хадиса, бедуин, заболевший на следующий день после принятия ислама, связал постигшее его несчастье с обращением в ислам и поэтому решил взять обратно свою присягу. Недвусмысленное отступление от веры, за которым, однако, не последовало никакое наказание![7]
Правда, каноническая Сунна повествует о двух (и всего лишь двух!) случаях из жизни Пророка, когда он приговорил к смерти вероотступников. Но оба случая только демонстрируют истинность вывода о том, что не сама перемена веры обрекает на смертный приговор, а отягощающие преступные обстоятельства.
Первое свидетельство относится к шестому году хиджры. В Медине к Пророку прибыли несколько человек из родов укль и урайна племени баджиля и приняли ислам. Климат Медины неблагоприятно сказался на их здоровье, и Пророк отправил их в окрестности для восстановления здоровья. С ними он послал своего пастуха со стадом верблюдиц, чтобы они пользовались их молоком. Когда же баджилиты поправились, они убили пастуха и увели стадо. Узнав об этом, Пророк выслал вслед за ними отряд, который схватил баджилитов, и они были преданы смерти. Очевидно, что баджилитов приговорили к смерти не по причине их отступничества, а за убийство пастуха.
Второе свидетельство, датирующееся восьмым годом хиджры, сообщает о трех вероотступниках, которых при завоевании Мекки Пророк объявил вне закона. В отношение двух из них – Ибн-Хаталя и Микйаса – смертный приговор был исполнен. За третьего же, Абд-Аллаха ибн Сада, заступились, и он был помилован. Так же в свете этого свидетельства мы убеждаемся: смертникам вменялось в вину не просто вероотступничество, но воссоединение с воюющими против мусульман язычниками, в случае с первыми двумя усугубленное еще содеянными ими убийствами.
Так, Ибн-Хаталь, отправленный Пророком из Медины на сбор милостыни-закята, в пути рассердился на слугу-мусульманина за неприготовленную вовремя еду и убил его. У Микйаса же был брат, мусульманин, которого случайно убил мусульманин из Медины во время одного из походов Пророка. Прибыв в Медину под видом мусульманина, Микйас принял выкуп за брата, а затем вероломно покончил с мединцами, отрекшись от веры и вернувшись к мекканским язычникам.
За Абд-Аллахом ибн Садом не числилось чего-либо подобного. В Медине он служил писцом у Пророка, но потом отрекся от ислама, вернувшись к мекканским язычникам. Опровергая божественность Корана, Абд-Аллах приводил в доказательство некоторые случаи, когда он от себя исправлял айаты, продиктованные ему Пророком, а тот с ним якобы соглашался. Помилование у Пророка за Абд-Аллаха испросил будущий халиф Усман, в правление которого тот самый Абд-Аллах стал даже наместником Египта.
Сама история с Абд-Аллахом служит своеобразным доказательством несостоятельности утверждения о высшей мере как о Божием наказании за вероотступничество. Ибо всем хорошо известна другая история, которая имела место в те же дни и которую обычно приводят в свидетельство принципиальности Пророка. В воровстве была уличена знатная курайшитка, и ее сородичи стали ходатайствовать за освобождение от наказания (которое обычно каралось отсечением руки) через любимца Пророка, Усаму. Разгневавшись на Усаму за дерзость заступиться за заслуживавших предписанного Богом наказания, Пророк созвал курайшитов и заявил им: "Воистину, это и погубило прежние народы! Если проворовывался знатный, его освобождали от наказания, а если то был низкого происхождения человек, его карали как положено. Клянусь Тем, в Чьей деснице душа моя, если бы даже моя родная дочь Фатыма пошла на воровство, я бы и ей отсек руку!" А коли это так, то спрашивается: если за отречение от ислама полагается Богом высшая мера, разве стал бы Пророк принимать ходатайство за вероотступника, отказав в предстоятельстве для менее тяжкого преступления и сделав такое решительное заявление?!
Мнение ханафитских богословов
В рассуждениях правоведов из ханафитской школы права-фикха мы сталкиваемся с парадоксальным фактом. Как представители самого либерального толка суннитского права они вплотную подходили к истинному, подлинному пониманию учения Корана и Сунны о неверии и верооотступничестве, но, оставаясь в плену средневековой ментальности, с ее преимущественно конфронтационным подходом к иным верованиям, они лишь наполовину сформулировали правильный вывод на сей счет.
Дело в том, что в отличие от других толков суннитского фикха, объявивших смерть наказанием и для вероотступников, и для вероотступниц, богословы-ханафиты (и такова позиция шиитских факихов имамитского/джафаритского толка) не распространяли высшую меру на женщин. Обосновывая свою точку зрения, они совершенно справедливо отмечают, что вера – личное дело каждого в его отношении с Богом, и, следовательно, отошедший от ислама наказывается не за перемену веры, а за враждебность к исламу, выражающуюся в вооруженном выступлении против мусульман.
Так, автор хорошо известной книги "Аль-Хидайа", аль-Маргинани (ум. 1197), доказывая нераспространение смертного приговора на вероотступниц, ссылается на хадис Пророка с запретом на убийство женщин в сражениях с неверными и заключает: "Это потому, что исходный принцип, регулирующий воздаяние [за веру или неверие], состоит в откладывании суждения до будущей жизни, ибо ускорение его [т.е. применение воздаяния в этой жизни] идет вразрез с назначением [Божиего] испытания. Отход же от данного принципа допустим лишь ради пресечения имеющегося налицо злодеяния – вооруженного действа (хираба), а такого нельзя ожидать от женщины, поскольку она по своей конституции не способна к нему"[8].
Комментируя это высказывание, другой видный ханафитский богослов, Ибн-аль-Хумам (ум. 1457), замечает: "Убийство за вероотступничество призвано пресечь зло вооруженного действа, но не является наказанием за сам акт неверия"[9]. Данную мысль высказывал еще ас-Сарахси (ум. 1097): "Неверие – одно из самых тяжких преступлений, но оно остается между человеком и Господом, поэтому наказание за него откладывается до Судного дня. Поскольку же вероотступник предается смерти именно по причине вооруженного действа, а женщина к таковому неспособна по самой своей конституции, то она не предается смерти за неверие – ни за первоначальное, ни за привходящее"[10].
Поистине замечательные слова, но, увы, половинчатые, непоследовательные, не доведены до логического конца. Ибо вместе с факихами других толков те же ханафитские богословы считают любого мужчину из числа неверных или отрекшихся от ислама "военно опасным" (харби), потенциально могущим воевать против мусульман, а значит – заслуживающим смертной казни (если, конечно, тот не обратится в ислам или не раскается). При такой логике смертный вердикт надо было бы распространить и на всех детей мужского пола – ибо они вырастут и смогут сражаться с мусульманами! Но ведь справедливое законодательство, не говоря уже о Божием, предусматривает наказание на основе реальных фактов, осуществленных действий, а не исходя из потенциальных, вероятностных актов, которые могут иметь место в будущем.
Завершить начатое ханафитскими богословами движение в направлении к подлинно исламскому, толерантно-либеральному законодательству, заложенному в Коране и Сунне, – вот задача, стоящая сегодня перед мусульманской правовой мыслью.
[1] В настоящей статье мы обсуждаем вопрос об отступничестве лишь в плане перемены религии, то есть в смысле перехода в иную религию или отказа от религии вообще. Проблема же отступления от "ортодоксальной" трактовки догматов ислама или непризнания/несоблюдения определенных предписаний практического характера заслуживает отдельного рассмотрения. Не затрагивается здесь и такое сложное явление, как "движение отступничества" (ридда), последовавшее за смертью Пророка.
[2] Изложение начал мусульманского законоведения. Репринт изд. 1850 г. М., 1991. С. 470.
[3] Игнатенко А.А. Ислам и политика. М., 2004. С. 244.
[4] Хадис приводят аль-Бухари и Муслим.
[5] Впрочем, в некоторых версиях последнего хадиса от других передатчиков четко сказано, что это касается человека, "который отошел от ислама, сражаясь против Бога и Посланника Его" (такова, в частности, версия от Абу-Килябы, приведенная аль-Бухари, а также версия от Айши, приведенная Абу-Даудом и ан-Насаи).
[6] Хадис приводят аль-Бухари и Муслим.
[7] Любопытно примечание, которым в русском переводе "Сахиха" аль-Бухари снабжен данный хадис: "Большинство комментаторов считает, что этот бедуин просил пророка освободить его от обязательства перебираться в Медину, но не отказывался от клятвы на верность исламу, так как в подобном случае он заслуживал бы смерти за вероотступничество" (Сахих аль-Бухари. М., 2003. С. 335, к хадису № 868/1883). Как видим, поборники высшей меры наказания за отступничество, сталкиваясь с однозначно противоречащим их мнению свидетельством, не останавливаются перед явным искажением смысла хадиса.
[8] Аль-Маргинани. Аль-Хидайа. Бейрут: Аль-Мактаба аль-исламийа. [б. г.] Т. 2. С. 165.
[9] Ибн-аль-Хумам. Шарх фатх аль-кадир. Бейрут: Дар аль-фикр. [б. г.] Т. 6. С. 72.
[10] Ас-Сарахси. Китаб аль-Мабсут. Бейрут, 1406 х. Т. 10. С. 110. Под первоначальным (асли) неверием подразумевается неверие, предшествующее принятию ислама, а под привходящим (тари’) неверием – отступничество от ислама.
Тауфик ИБРАГИМ, доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института востоковедения Российской Академии наук, председатель Российского общества исламоведов
Источник: Институт религии и политики
