В прямом родстве

Ольга Николаевна Постникова родилась в 1943 году. Закончила Институт тонкой химической технологии, занималась реставрацией памятников архитектуры. Стихи печатались в журналах "Новый мир", "Знамя", "Континент". Работает директором Высшей школы реставрации Российского государственного гуманитарного университета.

Реставрация Новодевичьего монастыря

Во время войны
в подвале Смоленского собора
Новодевичьего монастыря
было бомбоубежище

Когда в подвале старого собора
Я вижу ряд могил перед собою,
И каждая так странно неопрятна,
И вязи скорбной речь едва понятна,
Нет, я не смею тронуть эту грязь.
Смотрю, смотрю на траурные пятна –
Такая тут с войной последней связь!

Темна бомбоубежища прохлада.
Я слышу зов, а это канонада,
Мне плиты мыть, а это колыбели,
Где вспуганные губы голубели.
И так же страшен памятника торс.
И лилия из камня в абрис белый
Изношенных пальто вплетает ворс.

И отпечатки детские скупые –
Процесс наивный дактилоскопии...
Повесят здесь портрет царевны Софьи –
Свирепить брови и глядеть по-совьи,
А я на древний известняк смотрю:
О, как сотру свечные слёзы вдовьи! –
Они родней гробниц монастырю.

Я будто помню каждую бомбёжку
И ту игру – ладошка о ладошку,
И кашлю в лад – заречья сотрясенье.
Сюда в музей придут ли в воскресенье
Девички [1] рахитичные сыны?
Смоленский храм как вечное спасенье
От смерти, от сиротства, от войны.

Вера

Любить и веровать сполна.

Н. П.

О, скажи, чтобы я не замёрзла средь этих широт:
"Я взяла навсегда, я уже никогда не покину".
О, спаси же видением, образом птичьего клина:
Этот общий полёт, где сквозь ветер каждый поёт.

Ты меня позвала, ты в глубинные страхи шептала,
И под полог плаща собрав, как Дева Святая,
Малых всех, с головами, круглыми от беззащитности,
Дай мне силы дальше жить и нести.

Безъязыких, застывших – ты всех обвеваешь крылами, –
Материнский порыв, согревающий ласковый жест.
Дай сквозь холод услышать звучанье небесных торжеств,
Удержи свой покров над нашими головами!

Я неразлучна с тобой, моя Полуазия,
Бродят в тебе опять свароги, духи.
Нет, я уйти не могу из этой разрухи,
Нет, уйти не могу из этой грязи я.

Милая, с робким снежком на мутовках ели,
Ты мне даришь весенних звуков октавы.
Видно, спасти хотят меня капели,
Видно, меня не забыл Господь, не оставил.

Благодарю я белую эту равнину,
К птичьим следам отпечатков своих не добавлю,
И, ни на миг от сердца боль не отринув,
Только у края стою и Бога славлю.

Я остаюсь с этой бедной больной природой,
Пусть поломойкой, служить в осквернённых ором
Храмах безглавых, истоптанных алчным сбродом,
Стенам в расселинах, синим окнам-прозорам.

Когда мы крыжовник пошли собирать
И столько колючек под кожей осталось,
Душа умирать ещё не собиралась,
Пыталась от счастья сгорать.

А после тащились мы, как на погост, –
Две ноши в два дома, в две тьмы сиротливых.
Не сладость, не радость – занозы, нарывы,
Кислятины полная горсть...

Поверишь ли мне, поверишь ли мне,
По вересковым бродя полянам?
По шрамам запомни меня, по ранам,
По ранней моей седине!

Когда наши пальцы касались ветвей,
Казалось, в нас нечто единое было.
Воистину стала женою твоей,
Ведь боль – хоть вот эту! – с тобой разделила.

Причитанья любви жгучим оцтом [2] легли на губах,
Разнесло твои плечи от ноши – то память о сыне:
Восемь лет, что носила его по ночам на руках, –
Оттого эти руки сильны, а болят и поныне.

Твой избыток телесный – непрочного счастия ширь:
От случайных кормов та заносливость плоти живучей.
Износилась душа, вот она истончилась до дыр,
Слава Богу, ещё не дошло до падучей.

Растоптала ты ноги – и обуви не подобрать,
Но, чужую хворобу почуя, чужую недолю,
Так скорбишь ты, и плачешь, и молишься, вечная мать,
Точно сила твоя соразмерна с любою бедою.

Родина, страх мой, ужасней, родней
Трудно сыскать на земле.
Всё, что ни думаю, тянется к ней,
Вечной твоей кабале.

Ты – в этой хлипкой тревоге хвощей,
В бросовом красном листе,
В этих мильонах стандартных плащей,
Праздной чужда красоте.

О, награди, но не гордью столиц,
Нет, не блистаньем впотьмах –
Этой беззлобностью северных лиц
Млекопитательниц, тех молодиц,
Что исстарели в хлевах,
Тех обитательниц нищих больниц
В бязи казённых рубах.

Архангельский собор

В подклете Архангельского собора
Московского Кремля стоят гробницы
русских великих княгинь из разрушенного
в 30-е годы Вознесенского монастыря

Там, где ангелы небо свивают [3],
Где последнего сна торжество,
Где подвальные тайны скрывают,
Я спросила себя: "Для кого

Прожила эту жизнь, протерпела?"
Я в молитве не падала ниц,
Всё своими словами пропела
В тёмном складе ненужных цариц.

Здесь, под вагою стен исполинской,
Умаление и забытьё.
Я стою над отравленной Глинской,
Над ограбленным гробом её.

А над нами – то красные флаги,
То хмельное безумье страны.
Сквозь бандитский пролом в саркофаге
Только робкие кости видны.
В этих трещинах царственной кладки,
В этой плесени страшных углов
Есть хронической хвори разгадки,
Откровенье пророческих слов.

У высокого иконостаса,
У столпа, у цветного ствола
Я скажу пред зеницами Спаса,
Как мне стыдно: "Зачем я жила?"

...Чтобы, горней дыша синевою,
Кто-то вспомнил забытых и чтоб
Кто-то слышал, как бабища воет,
Упадая на цинковый гроб.

Ferrum

Гемоглобин – красный пигмент крови –
содержит железо

Тепло твоей крови и сердца пульс натужный,
Душа, что от иглы невидимой болит,
Навек в прямом родстве со ржавчиной кольчужной,
Предкуликовской яростью молитв.

И отчая земля – обыкновенной глиной,
Высоковольтных ферм окалиной стальной
Свела тебя, связав аортой двуединой
С пригорком каждым, с каждою сосной.

Круговорот веществ, блуждание молекул
Вместили сласть садов и поля перегной,
И этот цвет родной, что Феофану Греку
Дан пережжённой охрой земляной:

Там Евы плащ, как флаг, что, взвихренный смятеньем,
Не нашими ль червлён проклятьем и виной!
И ты ожелезнён кандальным хмурым пеньем.
Алчба штыков, чугунных домен вой...

Как будто в рельсу бьют в ночах твоих сиротских...
Прапамятью войны запричитал металл.
А бурый известняк соборов новгородских
Завет отмщённых ересей впитал.

И превозмочь нельзя, ты обречён гордиться
Падучей пеной ГЭС и бедностью рябин.
С российскою судьбой железное единство
Навеки дал тебе гемоглобин.

Письмо сестре

"Не выкупайся без земли..."

Из письма Тараса Шевченко сестре

Когда почти до смерти довели
И посулили волю дать на Спаса,
"Сестра, не выкупайся без земли,
На волю без земли не выкупайся!" –

Так ей писал расслабленный старик,
Тот выпущенец, дряхлый и несчастный.
Во мне живёт его последний крик
Заклятием и просьбой ежечасной:

Не уезжай в свободные края,
Хоть миновало только две минуты
С тех пор, как не назначены друзья
В узилища, в бутырские закуты.

Свободы большей не бывало тут,
Чем в этот час безудержных молений.
В смирительной рубахе не везут
Уколами лечить от размышлений!

Полжизни стоит воля, но вдали
Ты не избудешь это рабство сроду.
Прошу, не выкупайся без земли,
Без родины не выйди на свободу!

Вот вся она с тобой, она со мной –
С листвою этой пушкинской багряной,
Той боровской тюрьмою земляной,
Ужасной Аввакумовою ямой.

В смертельной задыхается пыли.
Услышь её больную укоризну!
Не выкупайся, не оставь земли,
Не покидай бессчастную отчизну!