Нет письма от Бога

"Я не испытываю удовольствия, видя, что люди вместе с прочими свободами обрели свободу от совести", – говорит Алиса Фрейндлих

В семьдесят лет Алиса Фрейндлих сыграла на сцене питерского Театра им. Ленсовета роль смертельно больного лейкемией 10-летнего мальчика. Недавно эта работа в спектакле "Оскар и Розовая дама" была отмечена театральной премией "Золотая маска" за лучшую женскую драматическую роль. А роль 92-летней старухи в картине "На Верхней Масловке" принесла Алисе Бруновне букет из кинематографических призов. Впрочем, последние награды – лишь повод для разговора с популярной и любимой многими актрисой.

– Оказывается, ваша, Алиса Бруновна, квартира смотрит прямиком на окна додинского Театра Европы? Лев Абрамович наверняка зазывал к себе в труппу?

– Не приходило в голову искать место работы по принципу территориальной близости к дому, хотя к Додину отношусь нежно. Правда, сейчас видимся редко, раньше встречались чаще. Он же репетирует чуть ли не до часа ночи, а я после своих спектаклей выводила на прогулку собачку, и мы сталкивались на улице. Теперь Фунтика уже нет, умер... Но, кстати, Театр Европы не единственный из расположенных поблизости. До Театра Ленсовета мне тоже рукой подать. Достаточно свернуть за угол.

– Вы это и сделали. Двадцать лет спустя.

– Через двадцать два года, если быть точной. И всего на один спектакль.

– Зато какой! Дождались вы своего "Оскара", Алиса Бруновна. Пожалуй, он даже потяжелее заокеанского тезки будет.

– Американскую статуэтку не взвешивала, не могу сравнивать. Но роль мальчика Оскара да и сам спектакль дались мне непросто, не скрою. Когда впервые увидела текст, который предстояло выучить, пришла в ужас: никогда прежде не произносила столько слов со сцены за один раз. Испугалась, что не одолею объем. А потом разбудила в себе здоровую злость и решила: нельзя сдаваться. Но боюсь "Оскара" до сих пор, уже дня за три до спектакля начинаю внутренне вибрировать.

– Подозреваю, возвращаться в Театр Ленсовета было не менее страшно?

– И это тоже. Репетировали мы сравнительно недолго, в общей сложности пару месяцев, но на нервной почве и от чрезмерной нагрузки у меня стало скакать давление. Отыграла премьеру и под присмотром Вари (Варвара Владимирова – дочь Алисы Фрейндлих и Игоря Владимирова, некогда многолетнего худрука Театра имени Ленсовета. – "Итоги") потащилась к врачу, который тут же выписал кучу лекарств. Пришлось глотать микстуры.

– Все недаром.

– Это точно. Что касается Театра Ленсовета, в нем я прожила два десятилетия, сыграла, пожалуй, лучшие роли, за что бесконечно благодарна Игорю Петровичу (Владимирову. – "Итоги"). Потом возникла потребность скинуть с себя груз прошлого и начать все с нуля. В 1983 году я ушла в БДТ к Товстоногову. Надеялась, вовремя, оказалось, поздно. Успела поработать с Георгием Александровичем пять лет, но он уже плохо себя чувствовал, хворал, мы сделали лишь три или четыре спектакля...

– Может, стоило вернуться в труппу Ленсовета?

– Поскольку не сделала этого, пока там работал Игорь Петрович, не могла переступить порог театра и после его ухода. Это было бы бессовестно с моей стороны. Так что второго пришествия на ту же сцену пришлось ждать долго.

– Поэтому и говорю: спасибо Оскару. Как полагаете, Алиса Брунов-на, история умирающего мальчика способна не только взволновать зрителей, но и побудить их к действиям по спасению тех, кого еще можно спасти?

– Откуда же мне знать, господи? Нормальные люди стараются посильно помогать. На спектакль в Театр Ленсовета приходили дети из центра по лечению лейкемии, я видела: это высветляло их души. А в БДТ были ребята, больные СПИДом. Среди них есть очень одаренные, но они не могут учиться в обычной школе со здоровыми. Точнее, могут, но их боятся. А это нормальные, хорошие дети, абсолютно ни в чем не повинные и очень несчастные. Мы прервали репетицию и устроили им экскурсию по театру. Потом вместе пили чай. Эта встреча была важна для всех нас. Мне показалось, ребята уходили... ожившими, что ли. Дети всегда остаются детьми. Вспоминаю блокаду. Мы ведь и тогда умудрялись озорничать, смеяться, радоваться жизни. У нас с братом была любимая игра: у кого получится больше крошек из хлебной корки, выданной бабушкой.

– Кто побеждал?

– Чаще я. Может, из-за того, что Эдик еще не умел считать...

– 1 июня Чулпан Хаматова с Диной Корзун второй год подряд организовывают в "Современнике" благотворительный вечер "Подари мне жизнь". Вас к участию не приглашали?

– Да, мы сорок пять лет – страшно вслух произнести! – дружим с Галей Волчек, я люблю ее театр и, конечно, постараюсь приехать, но тут есть одна загвоздка. Конец мая БДТ проводит на гастролях в Германии, последний спектакль играем 30-го. В принципе успеваю в Москву, но мне надо бы задержаться на несколько дней в Дюссельдорфе, чтобы показаться знакомому немецкому врачу. С позвоночником проблемы, диск сместился, хорошо бы его вправить. Дилемма: либо себя в порядок приводить, либо на призыв откликаться. Одно с другим не сочетается...

– Вам ведь часто приходится наведываться в столицу? С "Калифорнийской сюитой", с "Квартетом".

– Устаю от этих поездок. Не мною первой замечено: наши города очень разнятся. У вас все другое – люди, атмосфера, система взаимоотношений. Московская суета страшно утомляет, никак к ней не привыкну.

– Но по сторонам взглянуть удается, в театр сходить, с коллегами пообщаться?

– Если вечером работаю, днем не вылезаю из гостиничного номера, отдыхаю. После спектакля обычно сразу на поезд – и домой. Правда, с удовольствием посмотрела у Петра Фоменко "Войну и мир", подкарауливала его же "Трех сестер", но наши графики не совпали. И "Шинель" в "Современнике" увидеть не удалось. Жалею.

– Вы же с Мариной Нееловой боролись за "Золотую маску".

– Жюри могло бы наградить обеих, ничего страшного не случилось бы. Даже элегантно выглядело бы.

– Марина Мстиславовна не пришла на церемонию награждения, видимо, предчувствуя исход соревнования.

– Это все секрет Полишинеля. Наверняка имена победителей стали известны заранее. В этом году даже конверты на сцене не вскрывали, не пытались хотя бы имитировать интригу.

– Кроме театральных премий за "Оскара", вы собрали еще охапку призов за картину "На Верхней Масловке".

– Рада, что в итоге фильм получил признание. Он долго оставался без наград при условии, что нынче развелась куча кинофестивалей – от "Амурской осени" и выборгского "Окна в Европу" до какого-нибудь "Белого слона" и "Красного лаптя". Было обидно за картину, поскольку она мне нравится. Сегодня крайне важен разговор о жизни, о духовных материях. Особенно на фоне всех прочих стрелялок и убивалок. Но "Масловка" – не коммерческое кино, оно не слишком выгодно прокатчикам. Меня бесконечно терзал и вопросами: "Где посмотреть фильм?" Честно отвечала: "Не знаю". Спасибо, Первый канал спустя полтора года показал. Но не все ведь готовы в полночь сидеть передтелевизором, верно?

– Надо признать, бросает вас, Алиса Бруновна, в последнее время из стороны в сторону: то изображаете десятилетнего Оскара на сцене, то древнюю Анну Борисовну в кино.

– У меня и в дипломе записано: травести и острохарактерная актриса. Весь арсенал и пустила в ход. Вторая роль далась даже проще. По сути, довела ею до логического конца творческую биографию: еще в школьном драмкружке играла старуху Феклушу и сумасшедшую барышню в "Грозе" Островского, в институте была Татьяной-скотницей в "Осенней скуке" Некрасова. Так что девяностодвухлетней героиней "Масловки" я замкнула круг.

– Почему-то кажется, в молодости любые перевоплощения даются проще, чем в преклонном возрасте. Риска меньше.

– Здоровая доля нахалина должна быть в любом актере. Дело в самоощущении, хотя опыт тоже накладывает отпечаток. Лишь тот, кто страдал, способен умудриться душой... Не знаю, как с мудростью, но прожитое так или иначе находило отражение в сыгранных мною ролях.

– Сейчас у вас удачное время, востребованное.

– Не забывайте: мне идет семьдесят второй год. Кирилл Лавров на своем юбилее замечательно сказал: не верьте, будто в любом возрасте есть хорошее. Ничего привлекательного в старости нет.

– Значит, осень жизни, как и осень года, не надо благодарно принимать?

– Словно от нашего желания что-то изменится... Роптать бесполезно, но и опускать руки нельзя. Да, я должна сказать спасибо судьбе за то, что по-прежнему работаю, нахожу силы выходить на сцену, играть. Однако были ведь в моей жизни периоды, когда по пять лет сидела в БДТ без ролей. Для актера нет муки страшнее! Вынести это трудно, не передать словами как. Но я не привыкла ждать милости ни от погоды, ни от природы. Именно тогда появился поэтический спектакль "Гори, гори, моя звезда", с которым нас пригласили в США. Потом еще дважды там гастролировали. Роман Виктюк предложил сыграть в "Осенних скрипках". Словом, я поняла: при желании можно переломить обстоятельства, подняться над ними.

– И это говорите вы, мистик?

– Я же не фанатка, не оголтелая.

– Но в знаки судьбы верите?

– Скорее, прислушиваюсь к себе, держу ухо обращенным внутрь.

– Что слышно, Алиса Бруновна?

– Боюсь рассказом спугнуть ангела-хранителя, не раз уводившего беду от меня.

– И все же...

– 11 сентября 2001 года должна была лететь на гастроли в Америку, но за полтора месяца до этого сломала ногу. На абсолютно ровной дачной полянке. Бегала в выходной день с собачкой, оступилась и неудачно присела, опустила на землю свои пятьдесят пять кило. Запросто могла остаться инвалидом: ступня вывернулась на 180 градусов, смотрела пяткой вперед. Ангел шепнул мне: "Поставь ногу на место". Так и сделала: раз – и все. Никакой боли не почувствовала. Конечно, это не избавило от четырех месяцев в гипсе, но если бы я с пяткой наружу ждала "скорую помощь", а потом ехала в больницу, неизвестно, чем бы все закончилось. Словом, гастроли сорвались, и об атаке на Нью-Йорк и Вашингтон я узнала из теленовостей. Мне потом звонил наш продюсер из Бостона, благодарил за спасенную жизнь: у него был забронирован билет в один из упавших самолетов... Или другой эпизод. Мы собирались встретить Новый 1989 год на только что купленной даче в Соснове, утром планировали выезд, но накануне ночью у меня подскочила температура. Простужаюсь я часто, однако никогда не температурю. А тут вдруг такое! В итоге все тоже закончилось больницей. Потом даже в Германию летала на восстановление. Но дело в ином: в день нашего предполагаемого заезда на дачу ее ограбили. Преступники попались беспощадные: если заставали дома хозяев, убивали. Это выяснилось позже, когда через пару лет банду задержали. Из нашего дома вынесли все, начиная с телевизора и заканчивая утюгом, термосом, тапочками... Какая-то высшая сила попридержала меня, уберегла от встречи, которая могла обернуться трагедией. Ведь ангел-хранитель – это тот, кто любил и ушел. Он и с небес защищает нас энергией любви. Как не верить в это, если на вычищенной ворами даче я потом на полу посреди комнаты нашла икону Спасителя? Видимо, выскользнула из сумки грабителей.

– Теперь висит здесь, дома?

– Вернулась на прежнее место на даче. Но, вы правы, тут тоже есть иконы. Видите, в стене даже специально соорудили небольшой киот между книжными стеллажами... Нет, я не религиозный человек: не держу пост, не посещаю регулярно службу, но без веры, на мой взгляд, не выжить. В детстве бабушка тайно крестила меня в лютеранской церкви, однако я туда никогда не ходила, а вот в православных храмах бывала. Подумала, это ритуально неправильно, и лет десять назад повторно крестилась в церкви, где похоронен Иоанн Кронштадтский. Чистое, святое, намоленное место. И зовут меня теперь Александра.

– Можно буду обращаться по старинке, Алиса Бруновна? Вот о чем еще хотел спросить: как-то мы с вами говорили об обидной для Питера репутации криминальной столицы России. Теперь к этой картине добавились коричневые тона: одни подонки таджикскую девочку зарезали, другие африканцу из обреза пальнули в спину...

– Вряд ли смогу предложить разумное объяснение. Выскажу версию из области иррационального. Петербург находится на геомагнитном разломе, притягивая к себе не только природные катаклизмы. Внутри города, вне всякого сомнения, есть патогенные зоны. Когда Варя с мужем и детьми нашла себе квартиру на канале Грибоедова, я печалилась. У этого района дурная слава, вспомните, сколько убийств там произошло, начиная со взрыва императора Александра Второго и заканчивая расстрелом Галины Старовойтовой.

– Но и у вас на Рубинштейна висит памятная доска на месте гибели Михаила Маневича, вице-губернатора Санкт-Петербурга.

– Я же говорю: у города аура своеобразная. Впрочем, это ни в коей мере не оправдывает убийц, бомбистов и террористов. Страшно думать, что людей лишают жизни из-за цвета кожи или вероисповедания. Петербург всегда был интернациональной столицей, Москва в этом смысле казалась куда более русской. Значит, что-то меняется, и, наверное, не в лучшую сторону. А может, информация подается таким образом, выпячивается лишь негатив. Мне трудно рассуждать на подобные темы, моя миссия, если позволительно употребить это слово, заключается все-таки в ином: выйти на сцену и поговорить с Богом, читая письма десятилетнего Оскара. Или сыграть другую роль, обязательно при этом апеллируя к душе.

– Верите, что человека можно исправить? А Фаина Раневская просила написать на надгробье: "Умерла от омерзения".

– И я не испытываю удовольствия, видя, что люди вместе с прочими свободами обрели свободу от совести, но не думаю, будто эпитафии помогут делу. Чтобы изменить ситуацию, сначала надо разобраться в причинах происходящего и научиться правильно определять цели.

– Ну да, вы же Стрелец по гороскопу... Куда сейчас метите, Алиса Бруновна?

– Как полагается, в невидимое.

– А как определить, не промахнулись ли?

– Если попаду, узнаете...

29.05.2006