Много ли шансов у нового, тем более – христианского театра быть услышанным? Встретиться со зрителем? Особенно когда помещения своего нет, когда театр – странник, пилигрим (так, кстати, он и называется)? Театр с почти литургическим действием. С меняющимися площадками и составом. Пьеса, о которой пойдёт речь сегодня, поставлена в Латвии, в Россию была привезена на четыре дня, всего на одно представление – в Москву. Театр, в который не грех пойти постом. Театр, куда хочется взять ребёнка (ведь теперь, прежде чем повести чадо на пьесу по школьной программе, мамы выясняют, нет ли там чего непотребного для детских глаз и ушей).
Плачу и благодарю
Ирина Суглобова
Идущие на пьесу Людмилы Мезенцевой "Сны о святом Франциске" узнавали друг друга ещё в метро. Разношёрстный, разновозрастный, разнящийся образованием, "прикидом" и вероисповеданием народ был объединён неким единым нервом, словно каждому из нас св. Франциск назначил личную встречу и у каждого есть личная причина спешить на это свиданье. Или это ощущение возникло позже?
А в начале спектакля возникает страх, потому что динамика первой картины – это преимущественно напряжённая мысль и духовный поиск главной героини. Мы видим неподвижно сидящую за столом Анну и слышим – из динамика – её внутренний голос (замечательная работа молодой актрисы Татьяны Сухининой-Пецка). Этот поток сознания и есть завязка, в нём – ключевые вопросы пьесы.
Итак, героиня пишет диссертацию о святом из Ассизи. Возвращающийся с работы муж застаёт её... с Франциском: ни о чём другом она не может думать. Однако, пока речь идёт о диссертации, о заграничном проекте, связанном с её темой, он готов мириться и с пересоленным супом, и с тем, что она забыла о годовщине их свадьбы, и самому приносить ей кофе. Беда начинается, когда за городом, куда он везёт Анну "проветрить мозги", выясняется, что защищать диссертацию она отказалась, т. к. ей предложили поменять тему; что проект с итальянскими продюсерами закрыт, поскольку она не желает наживаться на поэте-бессребренике и отвлекаться от мыслей о святом. Супруг ещё надеется вернуть её в русло обычных земных ценностей. Оставив её сервировать пикник, он отправляется в лес за дровами. Героиня, не спавшая много дней, понятное дело, засыпает.
Сон переносит нас в Италию XIII века – или сам св. Франциск подступает к нам вплотную, и Анна получает ответы на свои вопросы. Франциска (Айвор Пецка в этой роли так естественен, словно родился в средневековой Европе) мы застаём не за сочинением гимнов – он говорит с ослом в себе. Ибо святого посещают и леность, и жалость к себе, и упрямство, вот только он их преодолевает, а мы как-то не очень. То, как человек, не желая замечать в себе осла, превращается в него окончательно, мы увидим позже, в конце пьесы, когда "загулявший" муж героини и его подружка (Лариса Щукина) напялят на себя ослиные маски. Повешенное в начале прошлого тысячелетия, это "ружьё" выстрелит. А пока героиню приветствуют братец Ручей и братец Волк, и св. Франциск преломляет с Анной хлеб – с ним в руке она и просыпается, пытается разделить его с мужем. Но здесь трудно разделить дары, полученные там... Муж, опасаясь за её психическое здоровье, требует, чтобы она незамедлительно вернулась сюда. Но ей необходимо вернуться к Франциску, туда, где к нему приближается сестра Смерть. (И св. Клару, и сестру Смерть танцует потрясающий московский хореограф Антонина Краснова.)
"Когда Франциск и Клара преломляли хлеб, вся деревня сбежалась как на пожар – столь высоко было свечение их сердец". И каждый зритель в зале невольно вспоминает, с кем и когда он преломлял хлеб так, чтобы это стало ключевым событием в жизни души. Небесным событием...
Святая любовь Клары и Франциска – параллель непросто складывающимся отношениям Анны и её мужа. Отчего же земная любовь двух честных, открытых друг другу людей так уязвима? Так беззащитна перед соблазнами мира сего? Почему, когда "двое на поле, один берётся, а другой оставляется"? Боже, с чего же нам вместе не можно? Почему двум людям, казалось бы, созданным друг для друга, нельзя пройти жизнь, не расставаясь, если нет ничего желаннее этого? Как в "Сокровище смиренных" у Метерлинка: счастье нужно для того, чтобы, поднявшись на его вершину, увидеть, что... не следует к нему стремиться. Цель земной любви – перерасти в небесную, как цель гусеницы – стать бабочкой.
И пока героиня выбирается из этой старинной истории и добирается пешком до своей городской квартиры, Игорь, муж Анны (эту многоликую роль исполняет Геннадий Воронов), сажает в машину весёлую попутчицу, не отягощённую духовным поиском. Добравшись домой, просветлённая жена застаёт там мужа с другой в оргиастической пляске. Остро и целомудренно показывают создатели спектакля падение человека. Даже детям не будет непонятна эта сцена и не станет неловко за взрослых, но и самый умудрённый зритель постоит на пороге своей жизни, своей беды, своего прощения. Ибо прощение – главный импульс приобщённой к свету души. "Не стыдись меня, – говорит Анна, – и я такая же, даже ещё хуже". И слышит обвинения в измене, грязные оскорбления, и... "И каждый в свой шалаш пошёл" (Дон Аминадо), и там услышал собственное: "Какая боль! Какая боль... Душа как кровавое месиво... Откуда во мне взялась сила это принять? Её не было прежде. Я себя слишком хорошо знаю. Я должна была вопить на всю вселенную, а я только плачу... совсем тихо... совсем беззвучно... Плачу и благодарю".
Потом ощутится, что все разлучённые чужим коварством или собственной глупостью души стоят на краешке неба в обнимку и утирают друг другу слёзы, а ещё позже поймёшь, что слёзы те счастливые. Ведь главное – чтобы то, что случается с нами, приводило на этот краешек неба.
У того же Метерлинка: если вам изменили и эта измена не сделала вас глубже, мудрее, терпеливее, а вашу любовь выше и тоньше, то значит, вам зря изменили. Считайте, что ничего и не произошло. И сестра Смерть, и сестра Измена – всего лишь суровые старшие сёстры, которые терпеливо и назидательно готовят нас к принятию любви высшей, в убогость человеческой не вмещающейся.
Как и в пьесе Л. Мезенцевой "Прогулки по канату", речь в "Снах..." идёт о той Любви, взрасти к которой наша любовь без пути трагического и тернистого просто не может. А пока к заплаканной героине подходит св. Франциск и, преломляя хлеб, протягивает ей. Протягивает и раздаёт его и всем нам, и Клара выносит и подаёт ему новые хлебы. В Питере в этот момент на сцену выбежал ребёнок со словами: "У меня дома сестрёнка болеет – дайте ей вашего волшебного хлебушка". И великовозрастные тёти и дяди в зале крошили эти кусочки, делились словно из рук Христовых полученным хлебом и чувствовали себя окормлёнными – одаренными свыше.
И не ошиблись в этом.
Сестра Вода и брат Волк
Михаил Занадворов
Я звал вас, и вот вы пришли...
Их последних слов Папы Иоанна Павла II
Так уж случилось, что премьера спектакля "Сны о святом Франциске" (автор пьесы и режиссёр Людмила Мезенцева), состоявшаяся в Петербурге, совпала с 800-летней годовщиной призвания на подвиг святого Франциска Ассизского – на это обратил внимание глава Ордена францисканцев в России отец Николай Дубинин. Видимо, это было промыслительно. С первых минут понимаешь – это не инсценировка жития святого Франциска. Это спектакль о том, какое место святость Франциска (и святость вообще) занимает в нашей жизни. Это – история о всех нас, о наших путях обращения к Богу, падениях, поражениях и победах.
С самого начала пьесы Анна, главная героиня, чувствует, что в её душе появилось призвание, но ещё не понимает, что это такое. Ей предстоит многое пройти, чтобы понять цену призвания. "Вы искуплены дорогою ценою", – говорит в одном из писем ап. Павел.
Спектакль можно назвать в полном смысле слова мистерией. Тайной. Потому что каждый из персонажей переживает, воплощает свою тайну. И эту тайну разделяют исполнители (удивительный актёрский ансамбль "Йорик" из Латвии), которые не играют – живут на сцене. Это – тайна призвания, "окликнутости Богом", по словам английского богослова Льюиса.
Анна, молодая аспирантка, которая пишет диссертацию о св. Франциске Ассизском, внезапно понимает, что Живой Бог – не Бог учёных и философов, но Бог Авраама и Иакова. Это – тайна святости Франциска, его соединения с Иисусом даже до смерти крестной, до кровавых стигматов.
И это, как ни странно на первый взгляд, – тайна Игоря, мужа Анны, его отчуждения от жены, от мира природы, радости бытия... От Бога. Он враждебен Богу, потому что не хочет Его знать. Он боится изменить свою жизнь – а в результате превращается в "ослочеловека": душу, порабощённую телом, плотскими страстями.
Заснув, Анна в вещем сне видит св. Франциска, который по зову Бога строит церковь в Порциункуле. Это её видение – реальность, в сотни раз более истинная, чем наглая, бьющая в глаза явь нашей жизни, лишённой Духа. Да, Анна видит святого, как говорит Франциск, "почему-то ей это дано", ибо в ней есть зерно Христово, которое живёт, уже принеся обильный плод, в самом Франциске. И когда Анна с изумлением понимает, кто перед ней, глядя на эту сцену, хочется, чтобы она могла принять участие в его труде строительства церкви, чтобы она тоже принесла свой камень. Но мы понимаем, что режиссёр права. Время её подвига ещё не настало, однако скоро придёт. Оно настанет, когда Анна благодаря молитвам св. Франциска поймёт, что такое благодарить Бога за всё: за боль и страдание, за красоту мира, за брата Огонь и сестру Смерть. "Если мы крестились, то в смерть Его крестились" (ап. Павел).
Святой Франциск в сне Анны возвращает подлинные, исконные смыслы самых простых и главных вещей мира, вложенные в них Богом при творении. И не только смыслы, но даже физическую субстанцию этих вещей: воды, огня, воздуха, травы, ручья... Даже страшный волк-людоед превращается у Франциска в райского зверя, неспособного обидеть человека. Святой Франциск созерцает духовную красоту мира. И Анна тоже приобщается этой духовной красоте, ей открывается природа как "икона Бога", она слышит, как в райском саду, пение птиц, журчание ручья... И ещё – может быть, самое главное – он показывает Анне высокий пример отношений между мужчиной и женщиной: духовную любовь святого Франциска и святой Клары Ассизской.
Но муж Анны Игорь, лишённый этого Духа жизни, не может понять природы. Он воспринимает её только как ненужный шум, он отчуждён от Христа и людей, не слышит птиц, не понимает, что такое святость, мир иной, который уже присутствует здесь, на земле. И становится очевидным, что трагический разрыв между Анной и её мужем неизбежен.
Слёзы Анны в конце спектакля, к которым присоединяется молитва святого Франциска, – это истинный духовный плач по прожитой жизни и начало новой жизни со Христом. И жертва её не напрасна.
Заканчивается спектакль тоже необычно. Все персонажи проходят по рядам зрительного зала и, преломляя хлеб, протягивают его зрителям. Это "агапэ", вечеря любви. Потому что это хлеб, благословлённый самим святым Франциском, артос, преломлённый им на сцене вместе с Анной. И, как у апостолов в Эммаусе, наши духовные очи открываются. Мы, зрители, становимся единым сердцем в трапезе Любви и благодарны за удивительное действо, созданное совместным духовным порывом автора и режиссёра, актёров и зала.
Театр может быть миссионерским
Ирина Преображенская
Спектакль Русского драматического театра города Резекне (Латвия) "Сны о святом Франциске", поставленный лауреатом международных конкурсов христианского театра и кино Людмилой Мезенцевой по собственной пьесе, был показан в Доме культуры Московского авиационного института. В последнее время театральная Москва видела немало попыток представить зрителю православное театральное зрелище, но большинство из них, являясь христианскими по форме, не всегда бывают таковыми по духу – слишком уж часто рассказываются в них легенды и мифы о Святой Руси, но замалчивается драматизм христианского пути в нашем мире.
Наш мир прост и конкретен в своей устрёмленности к материальным ценностям, и потому трудно человеку понимать символический язык искусства – он почти утрачен. Христианская проповедь средствами искусства, которая должна осуществляться прикровенно, не насилуя ничьё сознание, через образы и символы, часто оказывается прямолинейной, и зритель остаётся к ней равнодушен.
Литературная канва спектакля "Сны о святом Франциске" ясна и целостна. Спектакль проповедует мир, в котором пребывают святые. В трактовке автора святые – наши современники, их мир открыт, они готовы послужить каждому человеку, но проникнуть к ним может лишь тот, кто отрёкся от всего ради "единого на потребу". Мы не преувеличим, если скажем, что на сцене впервые было открыто заявлено о существовании двух совершенно разных миров, из которых один – мир повседневных забот и ценностей, в котором даже брак по любви рассматривается с точки зрения его престижности, удобства и выгоды, а другой – прост и лишён каких бы то ни было "ценностей", но сияет красой и силой благодарящего духа. Первый мир добывается великим трудом, потом, деньгами: человек, забывая своё лицо, работает над созданием имиджа – личины, чтобы выглядеть достойнее других. Второй мир нельзя приобрести трудом и деньгами, его можно приблизить терпеливым вслушиванием в то, что нельзя назвать словами, но откуда доносится зов Божий, приглашающий человека войти. Сюжет приоткрывает зрителю крестный путь отречения от мира "личин" и "харь" ради мира Божьего, где всякий человек царственно щедр, милосерд и благодарен, где каждый поступок и даже сама смерть есть служение и дар.
Этот мир показан режиссёром Людмилой Мезенцевой почти кинематографически – крупным планом. Действие замедляется и переводится во внутренний план бытия. Святой Франциск неторопливо рассказывает Анне, героине пьесы, о красоте бабочки, о сладости льющейся воды, об огненной природе хлеба, которая становится зримой, когда его преломляют братья. Удивительно, но именно эти "несценичные" и "бездейственные" сцены – самые убедительные в спектакле, который архимандрит Виктор Мамонтов из города Карсавы назвал "тайнодействием красоты и святости". Спектакль оканчивается немым обращением к залу каждого из героев. Они – мученики выбора между двумя путями, т. к. нельзя человеку жить в обоих мирах одновременно.
Спектакль Людмилы Мезенцевой легко критиковать. Его недостатки так же очевидны, как и достоинства: бедность костюмов, скудость декораций и реквизита, – Государственный русский театр Резекне не может себе позволить штатную должность художника-постановщика, и с этим приходится мириться. Всё это охотно прощаешь театру – ведь спектакль обладает свойствами евангельского зерна, которое прорастает постепенно и невидимо для глаза. Скромный и даже бедный внешне, он раскрывается во внутреннем мире зрителя и начинает жить в нём день, два, три и много более после представления. Какие плоды он даст?
То, что мы видели в ДК МАИ, показало: и со сцены может звучать проповедь о Христе, театр может быть миссионерским. Мы рады поздравить режиссёра с несомненной удачей и помянуть во здравие пятерых актёров из Резекне, сыгравших один из самых странных и замечательных спектаклей в Москве.
