Во-первых, я не мистик. Мистификацию вижу как вред для духовной жизни и спасения. Я против того, чтобы мои переживания приравнивались кем-либо к разряду "чудесного". Благодать Божия – это данность нашего бытия, устроенного Богом в том естестве, в котором оно и находится. В людях действует благодать Божия тогда, когда они живут по слову Божию, по Евангелию, по Библии. Трудно Богу открывать Свою волю (она-то и есть источник благодати) тем, которые, как я, мало прислушиваются к голосу Святой Библии. Укоренившись же в привычке жить не по воле Божией, мы хоть и ищем ее, и читаем Библию, но имеем преграду своего восприятия, испорченного привычкой своеволия. Нам необходим упорный труд проникновения в духовную суть Священного Писания, как естественного, Богом устроенного, источника благодати Божией. В моем случае Бог дал мне воспринять Свою волю по случаю особой важности церковных событий, участником которых довелось быть и мне, грешному.
Описываемыми моими переживаниями я поделился, прежде всего, с Высокопреосвященнейшим Митрополитом Лавром, а с его благословения – со всеми архиереями Зарубежной Церкви, которые сочли не полезным поведать их всему Всезарубежному Собору. Наверное они пожалели меня, так как знали, что мое чрезмерное "распахивание" своей души перед всеми обернется чрезмерной тяжестью для меня же самого. Каждый, наверное, знает, как тяжело бывает, когда в твою душу лезут "не разувшись". Мне посоветовали сказать о своих переживаниях в проповеди или изложить их письменно.
Первый опыт письменного изложения оказался неудачным, так как представляет собой несколько бессвязное изложение моих переживаний под непосредственным впечатлением пережитого потрясения. Приступая к повторному изложению пережитого, я все же постараюсь передать мою внутреннюю жизнь во время знаменательного Всезарубежного Собора; постараюсь не забыть тех образов, которые наполняли мои мысли, и которые Бог мне преподносил посредством Священного Писания. Я допускаю изложение некоторых событий своего прошлого не для "эффектности" моего рассказа. На самом деле, в те напряженные дни и ночи мне вспоминалось все, что было значительного в моей церковной жизни даже из раннего детства, не говоря уж об общении с церковными людьми, которые являются для меня духовными авторитетами. Везде, во всех закоулках своей души, памяти, размышлениях я искал одного: правильного построения своего поведения на соборах – Всезарубежном и Архиерейском, чтобы действия мои не противоречили воле Божией.
Я знаю, что вопрос единения Зарубежной Церкви и Московского Патриархата (МП) мучает еще многих в Зарубежье и считаю своим святым долгом помочь им также найти для себя ответ угодный Богу.
Стараясь быть искренним, когда говорю о себе, я, конечно же, не открываю всей своей греховности, не для того, чтобы обелить и возвеличить себя, а для того, чтобы не смутить и не послужить соблазном на погибель других. Кто бы мог прозорливо видеть насквозь мою душу не нашел бы в ней ничего выше греховной человеческой природы. Но даже ослиная природа способна иногда возвещать волю Божию, как это случилось с ослицей пророка Валаама (Числ. 22: 28). Мне же Господь дал разум, духовный сан и положение в Церкви Своей; имею ли я право смолчать?
Перед моей архиерейской хиротонией в 1994 г. я сильно переживал и терзался сердцем, воспринимая ее как собственную физическую смерть, но церковная ситуация требовала поступить по церковному послушанию. Я тогда вспомнил Самуила, мальчика в храме, которого Господь разбудил призванием: "Самуил, Самуил", и он побежал к первосвященнику и сказал: "Вот я" (1 Царств 3: 4). Кажется, я даже в речи при хиротонии упомянул о нем. Не безропотно нес я превышающий мои силы крест архиерейства. В 2000 году я даже сделал попытку сойти с него. Я прибыл к митрополиту Виталию с доносом сам на себя. Зная его строгость, я был уверен, что он отрешит меня от священнослужения. Получив же милостивое наказание, принуждающее меня далее нести возложенный крест, я был в отчаянии. Я сильно плакал и говорил: "Христос! Как Ты ко мне жесток, я пожалуюсь на Тебя Твоей Матери!" И я жаловался Ей. Во время покаяния проводимого мною по благословению митрополита Виталия в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле (США), мне было дано послушание – сделать анализ документов Юбилейного Московского Собора. О чем и был мой доклад на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ). С этих упомянутых соборов началась новая страница во взаимоотношениях Русской Зарубежной Церкви и Московского Патриархата.
В этом, 2006 году, в первую седмицу Великого поста я попал в больницу с тяжелыми сердечными приступами. Приобретенная в архиерействе ишемическая болезнь сердца перешла в стадию нестабильной стенокардии ("грудной жабы"). Эта болезнь каждый день освежает "память смертную". На больничной койке я составил записку "И снова о сергианстве", а потом и ответ совопросникам по поводу записки. Я благодарен тем людям, которые нашли в ней не осуждение других, а мою сердечную боль и мое взывание ко Господу, да откроет Он мне волю Свою.
Во время предсоборных споров и переживаний мой старший брат протоиерей Михаил сказал волнующимся собратьям: "Будет воля Божия, и ей мы не сможем противиться". Но как узнать ее – волю Божию, а не человеческую?!
С этими мыслями я и ехал на собор. Как хорошо, что собор начинался с литургии и молебна! Меня совсем не коснулись споры среди отдельных представителей духовенства "законно" ли с нами служит сербский митрополит. Я был искренне рад этому сослужению. Мне лично нужна была молитвенная поддержка иерарха многострадальной, как и наша, Церкви-исповедницы.
На первом же заседании Собора, я осматривал знакомые, милые моему сердцу и уважаемые лица представителей всей Зарубежной Церкви и думал про себя: "О, если бы Господь, каким-то Ему известным образом, сказал откровенно свою волю кому-нибудь из собравшихся!" Как хорошо, что и каждый день собора начинался литургией, общей молитвой всех соборян. Литургия, заседания на соборе, общая молитва и уединения на ночь – все превратилось в непрерывное молитвенное переживание внутри, в душе и обращение к Богу со своими вопрошениями. Тут-то приходили на ум и переживались в душе ясные библейские образы.
"Яко овча на заколение ведеся" – эти слова пророка Исаии (53: 7) были у меня на уме в то первое воскресенье Собора, они успокаивали меня, казалось, и сторонники немедленного объединения думают то же о приходах в России. Вот они передают нас в новые, неизвестные условия, которые нам страшны, но они не презирают нас, они молятся за нас. Это было продиктовано и самосожалением, и видимой неизбежностью грядущего события. С утра в понедельник в начале литургии я стоял в храме, размышляя о словах пророка Исаии. Снова и снова на уме: "Яко овча на заколение ведеся и яко ангнец прямо стригущему Его безгласен, тако не отверзает уст своих..." Про себя решаю: видно и мне надо молчать, однако – будет ли это молчание лучшим образом поведения на соборе? Вспоминается первый последователь по голгофскому пути Христа святой первомученик Стефан. Он не молчал, но с любовью и скорбью говорил свою последнюю речь перед побиением камнями. Тут я прихожу к решению – надо говорить на Соборе. Еще немного сомневался; правилен ли мой вывод?
Тем временем подходит время чтения книги "Апостол" и я с изумлением слышу ту самую речь первомученика Стефана. Со страхом благодарю Бога за подсказку. Записывая мысли для выступления, я в уголке листа надписал эпиграфом: "Яко овча на заколение ведеся..." Понимаю, что надо будет говорить о покорности воли Божией, но вставляю и свое прежнее мнение: "Соединяться, но не сейчас, когда-то потом".
Зачитывая свои слова, волнуясь, путаясь, забыл об эпиграфе и оборвал выступление на недописанном. Сказалась моя неуверенность в познании воли Божией. Мне требуется поддержка, и Бог уже дает её.
В одной из дискуссий выступает протоиерей Стефан Павленко и вдруг говорит, как будто лично мне: "Следует нам поступить подражая патриарху Аврааму, готовому по воле Божией принести в жертву единородного своего сына "яко овча" (Быт. гл. 22). Этот сюжет Книги, написанной Духом Святым, уже убеждает меня, сидящего за архиерейским столом на Соборе в том, что Бог требует не просто быть ведомому, но деятельно проявить свою волю, сочетая ее с волей Божией, которую Он мне так ясно указывает. Конечно тяжело было переменить так быстро свое недавнее убеждение, в котором только что сам чувствовал такую "благородную" правоту... Но Бог ещё не прекратил Свой диктант для меня – два дня на литургиях во вторник и среду я всё хотел и не решался попросить позволения прочесть Апостол. В четверг это удалось мне сделать и как-то довольно непринужденно. Этого я желал, не загадывая, что мне откроет положенный на этот день текст. Нет, мне просто хотелось немного поучить участвующих в богослужении технике чтения. Правда был и трепет, что Бог может и что-то сказать выпавшим на этот день отрывком Писания. Когда дали в руки книгу "Апостол" я обнаружил, что сегодняшнее зачало очень знакомое, которое читается на молебне "О путешествующих", появился даже холодок разочарования. Но когда вчитался во вроде бы знакомый текст, то стал он передо мной, как слова написанные перстом Божиим на стене перед Валтасаром (Дан. 5: 5). "Слово же писания, яже чтяше, бе сие: "Яко овча на заколение ведеся..." (Деян. 8: 32). Далее на литургии я не мог молиться без слез.
Вечером после заседания, уже наедине размышлял обо всем творящемся со мной. Решил, что надо рассказать и другим. Только вот неудобно взять и сказать: "Мне Господь открыл Свою волю". Кто я такой?! – Осел среди людей! Однако думаю себе, и ослица говорила пророку волю Божию. Воспоминания об остановке Ангелом пророка Валаама на его пути, привели меня к параллельному месту из Деяний Апостольских об обращении Савла на пути в Дамаск. И у меня схожее положение: я со своими спутниками приехал на Собор с намерением сказать "нет" скорейшему соединению с Московским Патриархатом, а Господь внушил мне противоположное убеждение: способствовать добросовестнейшим образом достижению единства в ближайшее время. И спутники мои поражены удивлением не менее Савловых спутников, и видимого давления на меня к перемене моего мнения не имеется. Кроме Невидимого, Который внушает мне мысли, подтверждаемые затем на богослужениях ясным текстом Святого Писания. Меня только мучила мысль: сказать другим или не сказать. Мне так жалко то старшее поколение зарубежья, которое мучается от сомнений, подозревая в перемене – измену. Некоторые из них еще доверяют мне. Но кто я такой, чтобы встать и сказать перед всей Церковью: "Я познал волю Божию"?
Утром, после этих ночных переживаний, я вновь был в храме. Было хорошее молитвенное настроение. Должен заметить, что в поездку я забыл взять церковный календарь и мне неизвестно было, какие зачала Нового Завета предстояло слышать на богослужениях. Именно поэтому для меня оказалось вновь неожиданным услышать именно в этот день повествование девятой главы Деяний Апостольских об обращении Савла. Слова: "жестоко ти есть противу рожна прати..." (Деян. 9: 5) пронзили мне сердце. Я просто рыдал, благо, что место в соборе "Всех скорбящих радости" мне досталось укромное, хотя и на самом амвоне (справа, перед мощами святителя Иоанна Сан-Францисского). А на меня, рыдающего, продолжая сокрушать мою неугодную Ему волю, Господь еще продолжал сыпать словесные камни Своей любви. Я услышал перефраз слов, которые были в моем сердце тогда – перед архиерейской хиротонией. Ананию в Дамаске Господь воззвал: "Анания! Он же рече, се аз, Господи!" (Деян. 9: 10). Не о подобных ли словах я говорил в начале рассказа: "Самуил, Самуил! – Вот я, Господи!" (1 Царств 3: 10)? Хорош, однако, был бы я христианин, если бы после всего пережитого (о котором я лишь коротко смог рассказать) и после всего услышанного, остался бы безответным, не рассказав всего этого другим! Конечно, среди первых же слушателей были и те, кто высказал сомнение: – нельзя ли мол, иначе "расшифровать" мои переживания; так, как их могли бы истолковать противники соединения с Патриархатом? – Нет уж, извините пожалуйста, я прекрасно знаю о чем я переживал, в чем я сомневался, к какому выводу меня привели мои переживания, и отвечающие им с точностью, как в простом диалоге, слова Священного Писания. Я пережил такое духовное потрясение, какое несравнимо даже с переживанием близости смерти. Я чувствовал присутствие Бога, говорящего со мной словами Писания. Благодарю Господа, позволившего мне, недостойному, почувствовать, что в Его доме употребляются в дело и глиняные сосуды. Сгодился и я, грешный.
Некоторые сострадательные люди не раз высказывали беспокойство об участи приходов Зарубежной Церкви в России. Что будет с ними в новых условиях единства Русской Зарубежной Церкви и Московского Патриархата? Моя задача передать им, что воля Божия в том, чтобы раскол в Русской Церкви, виною которого явилась единственно безбожная коммуно-большевистская власть был прекращен. Трудно ли, легко ли будет, – не знаю, знаю только, что воли Божией слаще нет ничего на земле ни на небе. Мне сладостно было бы умереть на пути исполнения воли Божией, но если Богу угодно еще мне потрудиться – Вот я, Господи!
Уже во время работы Архиерейского Собора мне в гостиницу позвонил уважаемый мною благодетель, обеспокоенный моим изменением отношения к делу церковного единства. Я пытался объяснить ему, мол, Господь благодатным образом вразумил меня, на что он грустно ответил: "Не диавольское ли это обольщение?" Мог ли он подгадать каким-то расчетом, что после его звонка я услышу на литургии Евангелие, которое уверит меня в обратном: "Говорящий сам от себя ищет славы себе; а кто ищет славы Пославшему Его, Тот истинен, и нет неправды в Нем. ...Народ сказал в ответ: не бес ли в Тебе?" (Иоан. 7: 18, 20).
Поделившись положительным опытом духовных переживаний, поделюсь и отрицательным. Самым сильным ощущением греха, опалившего незабываемо мою грешную душу, было причастие из одной чаши с раскольником Валентином в Суздале зимой после Леснинского Архиерейского Собора 1994 г. Много было грехов совершенных мною, но так, как уязвил меня этот грех, нет ничего тяжелее в моей жизни. Умоляю всех находящихся в расколе или помышляющих о нем – не творите себе угодное, не губите себя, понуждайте себя, хотя бы и через скорби – покориться воле Божией. Услышите сейчас Христа, молящегося перед крестным Своим страданием: "Отче Святый! Соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы" (Иоан. 17: 11).
Вот что я и хотел сказать всем, чтобы избегали ядовитого и вкушали сладкого; я попробовал того и другого.
"От судов Твоих не уклонюсь, ибо Ты научаешь меня. Как сладки гортани моей слова Твои! Лучше мёда устам моим. Повелениями Твоими я вразумлен; потому ненавижу всякий путь лжи. Слово Твое – светильник ноге моей и свет стезе моей" (Пс. 118: 102-105). Аминь.
