Мы слишком часто отождествляем с Традицией любые обычаи, привычки и устоявшиеся представления. Однако святой Киприан Карфагенский писал: "Обычай без истины есть застарелое заблуждение". Мы знаем, что Сам Господь обрек на погибель многие человеческие конструкции, начиная с фарисейской морали и кончая столами менял. А сколько еретических храмин и человекобожеских вавилонских башен было справедливо разрушено за многовековую историю Церкви?
Пахнущая котлами с сытной пищей житейская "гармония", самодовольная успокоенность обывателя, горделивое превозношение "свободного ума", якобы не нуждающегося в Боге, все созданные без Него "новые миры", до времени не замечающие, что стоят на глиняных ногах, – разве все это не достойно разрушения? Да и разве не обречено?
Не случайно некий пафос самодеструкции то здесь, то там прорывается из-за витрин современной цивилизации – прорывается через честных художников и мыслителей. Правда, они редко предлагают лучшую альтернативу. В лучшем случае – ностальгируют по прошлому и советуют в него вернуться, как это делают критики глобальной экономики, превозносящие натуральное хозяйство или советские пятилетние планы.
Христианский путь – другой. Не назад, не в бегство, а за Христом, к людям, с Его словом! Да, Господь не обещал нам мира с "миром сим". Евангелие – совсем не та книга, которая предрекала бы истинно верующим людям социальную гармонию. "В мире будете иметь скорбь", – говорит Спаситель. И сразу же дает надежду, которая выше и лучше всех земных радостей: "Но мужайтесь: Я победил мир" (Ин. 16. 33).
Христианство – это не система запретов. Это путь, который должен отнимать у человека само побуждение ко греху. Нужно вести этим путем молодых людей, и не только молодых. Открывать для них слова Спасителя: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас" (Мф. 11. 28). Встретив Господа, эти люди уже никогда не поверят сказкам либеральных авторитетов, пугающих общество "мрачной", "охранительной", "подавляющей" и "запрещающей" Церковью...
Что происходит в аду? Как совместить вечное наказание с милосердием Божиим? Многие не раз задавали себе этот вопрос. Вполне возможно, что там окажутся прежде всего люди, для которых будет просто невыносимо присутствие в Царстве Бога, пред лицем Его. Будут там сидеть критические умы и ругаться, ругаться, ругаться друг с другом, кривясь от всякого доброго слова, от каждого упоминания имени Божия... Таких среди нас, увы, немало. Уже сейчас их жизнь превращается в сущий ад – ничего светлого, все плохо, особенно Церковь и Бог: и мир, Им созданный, ужасен, и люди кругом отвратительные, а уж разговоры о вере и морали – "тьфу, тьфу, уберите это отсюда"... Если такая жизнь для них станет вечной, если от нее нельзя будет уйти ни в самоубийство, ни в дурман, – может оказаться хуже любых печей и сковородок.
Мы привыкли считать, что свобода воли – вещь абсолютная. С точки зрения классического богословия, так оно и есть. Человек, делающий свободный выбор между добром и злом, Богом и диаволом, вечной жизнью и вечной погибелью, – восторженно описан в богословской литературе. Но из аскетических творений, да и из жизни мы знаем несколько других людей: влекомых страстями, не знающих, какой выбор сделать, постоянно этот выбор изменяющих, поддающихся греховным искушениям, влиянию обстоятельств, семьи, общества, власти...
Конечно, Церкви нужно воспитывать христиан самостоятельных и "рассуждающих", которые не ходили бы по каждой мелочи к батюшке за благословением. Но не случайно многие находят именно таких батюшек, которым нравится подобные благословения давать. Слишком многие среди нас, особенно женщины, реально формируют свой выбор не самостоятельно, а копируя окружающих, повинуясь мужу или родителям, а то и вовсе глядя в телевизор.
Семья и коллектив на самом деле закладывают очень многое в душу человека. Еще больше закладывают школа и СМИ. Не случайно антихристианские силы так воюют за эти две сферы, так ожесточенно стараются не допустить туда Слово Божие. Именно поэтому нам надо в эти сферы стремиться.
И не стоит ждать, пока все люди вокруг нас станут способны к самостоятельному размышлению о смысле жизни. Боюсь, этого не случится никогда. Кому-то надо просто сказать, громко и ясно: делай так и не делай иначе. Сказать десять, сто, тысячу раз, повторив это в школе и с телеэкрана. Иначе просто не поймут. И никакого диспута с апелляциями к разуму просто не воспримут. Не случайно методы отца Александра Меня привели ко Христу многих интеллигентов, но не стали основой массовой проповеди.
От Господа "именуется всякое отечество на небесах и на земле" (Еф. 3. 15). Он постоянно напоминает нам, что истинная родина, настоящий Отчий дом – на Небесах. Он дозволяет рождаться народам и дозволяет им умирать, видит их становление, расцвет и упадок. Иногда мы слишком увлекаемся параллелями (а это именно параллели!) между нацией и Церковью. Да, народ может исполнять миссию Христову. И когда он так поступает, его история становится... чудесной! Он побеждает мощнейших врагов, собирается из ничего, рождает великую культуру. Но – перечитаем Ветхий Завет – подчас, именно достигнув вершины развития, он забывает о Господе. И становится сам для себя сосудом гнева Божия.
Мы должны спасать свои народы. Но ни в коем случае не бросать дела церковного, если они все же умирают – умирают физически и особенно духовно. Бог – "не в бревнах, а в ребрах". Церковь – не в государствах и нациях, не в городах и весях. Она – во Христе, она – именно Его тело.
Одна дама долго звонила мне каждый вечер – волновалась по поводу своей дочери, которая лет до тринадцати каждый день ходила в храм, подпевала на клиросе, а потом "пошла вразнос" – связалась с фанатами одного поп-кумира, перестала ночевать дома... Да, подростковый возраст – испытание для родителей. В это время важно уберечь взрослеющего человека от непоправимых поступков. Но делать это надо очень тактично, позволяя сыну или дочери уже самим принимать решения. И самим делать выводы – не только из родительских слов, но и из книг, журналов, фильмов, песен... Самое же главное – нужно молиться о них. Если даже они поступают неверно, исправить это должны не родители, а они сами – и Господь. Никогда ничего не исправят обида, гнев, ссора, подавление.
Между прочим, великое благо – если человек с детства бывает в храме. Пусть потом он может уйти "на страну далече". Почти каждый такой блудный сын вернется в Отчий дом: кто-то уже вскоре, а кто-то – при конце жизни. Мне приходилось исповедовать многих старых коммунистов, которые со слезами вспоминали, как в детстве бабушка водила их в церковь...
У нас постоянно возникает искушение создать в обществе свое православное "подпространство", в котором будет уютно и удобно. Свои телеканалы, свои газеты, свои концерты, свои сайты, свои конференции... А остальной мир, "прелюбодейный и грешный", пусть живет как хочет, век бы его не видать. Между прочим, властители дум этого мира будут очень даже рады: сидите мол, в своем кругу, как раньше сидели в церковных дворах, и не вылезайте оттуда.
Во многом именно по этому пути пошла на Западе Католическая Церковь, да и большинство протестантов. Создали свою субкультуру, свои "подпространства" – прекрасно меблированные, продвинуто оснащенные и очень комфортные, но незаметные для больших СМИ и для 70 процентов народа. Неужели к этому нам нужно стремиться?
Нередко говорят, что нельзя воцерковить все современное общество. Пусть так. Но в замкнутом кругу нам не выжить. Хотя бы потому, что общество сейчас – на фоне культа релятивизма – становится все более идеологизированным. В нем принято "верить в отсутствие веры" – верить истово, фанатично, нетерпимо. И эта "вера" имеет своих миссионеров, уже захвативших школу и масс-медиа. Обитатели "православного гетто" рискуют тем, что их дети с радостью вырвутся из него, влекомые поводырями "мира сего". Вот почему в этот мир нужно идти, пока он не пришел за нами.
Общество в России становится все более расколотым. "Элита" и "плебс", Москва и регионы, богатые и бедные, старики и молодежь... Разный язык, разные песни, разные кварталы, разные магазины. Не дай Бог, будут еще и разные храмы. Между "классами" – все больше отчуждения и даже неприкрытой вражды, выплескивающейся в политику, газеты, телевидение. "Собрати расточенная" – вот задача, которую Церкви никак нельзя оставлять.
На одном совещании много спорили: является ли вечной и неизменной свобода человека, так ли уж неотменимо его достоинство? Да, человек создан по образу Божию. Этот образ нельзя истребить никакими унижениями, пытками, репрессиями. Его не сокрушают даже наши грехи. Но что происходит после осуждения грешника "даже до ада"? На том же совещании у меня вырвалось: неужели в геенне огненной у меня будут свобода и достоинство? Как говорится, поживем-увидим.
Московский Свято-Данилов монастырь, где мне доводится работать, имеет совершенно примечательную историю. В конце XIII века он стал первой иноческой обителью в нашем городе – тогда центре маленького княжества, доставшегося в удел святому благоверному Даниилу. Он был последним, закрытым большевиками – в 1930 году. И первым вновь открытым – в 1983-м. Хорошо помню, как приходил тогда в обитель, внешне так похожую на обычную тюрьму – купола и кресты отсутствовали, повсюду попадались железные двери, решетки, глазки... Богослужения тогда совершались в маленьком храме преподобного Серафима, близ которого сейчас устроена церковная лавка.
Показывая обитель зарубежным гостям, всегда говорю о ее трагической судьбе в ХХ веке. Рассказываю, как здесь жили малолетние узники, среди которых было множество детей из репрессированных при Сталине семей. Отсюда их грузили в вагоны и везли в специальные детдома по всему Советскому союзу... И, конечно, затем описываю возрождение обители и его вершину – празднование 1000-летия Крещения Руси. Показываю, как молятся люди, приезжающие из разных уголков России. Все это говорит о нашей стране и Церкви гораздо больше, чем подробные рассказы об архитектурных деталях. И очень трогает – даже закоренелых "агностиков".
В семидесятые-восьмидесятые годы Церковь в СССР материально жила неплохо. Каждая треба – десятка, а то и побольше. При средней зарплате рублей в сто пятьдесят. Все это искусственное "благополучие" разрушилось, когда стало нужно восстанавливать храмы, возрождать церковную жизнь. И, между прочим, вскоре куда-то исчезли некоторые "жирные коты" – старосты, сторожа, пономари, неплохо кормившиеся "от алтаря". Испытание трудом и бедностью сильно очистило церковный организм. Неужели все эти персонажи скоро вернутся? Или воплотятся уже в новой генерации? Будем надеяться, что нет. Хотя одной надежды мало: необходимо тщательно блюсти Церковь.
Никогда не забуду, как однажды – в начале восьмидесятых – встретил на улице отца Стефана Гавшева. Статный архидиакон, буквально "царствовавший" на службах в Богоявленском Патриаршем соборе, вдруг предстал сутулым, плохо одетым старичком, с трудом пробиравшимся по оживленной улице. Статус духовенства в тогдашнем обществе был очень скромный, даже униженный. Любой наглый комсомолец мог цыкнуть, а ответить было нечем. Конечно, это было дико, несправедливо, чудовищно. Но некоторым нашим клирикам, которые числят себя элитой и с гордым видом парят над "плебеями", неплохо было бы хоть на полгода окунуться в ту атмосферу.
В 1990 году, вскоре после кончины Святейшего Патриарха Пимена, звонит мне художник Борис Лаврентьев-Хотимский, которого я знал по первой выставке религиозной живописи, устроенной к 1000-летию Крещения Руси. Говорит: гуляю с собакой, прохожу мимо цеха, который начали рушить, и смотрю – один угол здания как-то не соответствует производственной постройке. Не храм ли здесь был?
Оказалось – и правда. Храм начала ХХ века, не числящийся ни в каких реестрах памятников архитектуры, был полностью обстроен цеховыми конструкциями. Быстро создали церковную "двадцатку", подали бумаги новоизбранному Святейшему Патриарху Алексию. Художник начал борьбу против разрушения здания. Храм святого великомученика Димитрия Солунского на Благуше был спасен. Сейчас он восстановлен, там существует очень активная православная община.
В первой половине восьмидесятых приехал на Пасху в Тулу. С трудом прошел через обычные тогда кордоны "дружинников", не пропускавших на службу молодежь. В храме, конечно, было большинство бабушек. Вся окружающая реальность тщилась заключить Церковь в душное, умирающее гетто. Но вот началась служба, и Владыка Герман (Тимофеев) с необычайным подъемом воскликнул: "Христос воскресе"! Вся его манера служить, как и сейчас, несла в себе нечто вселенское, открытое, апостольское. Начали читать Евангелие – на греческом и латинском, на современных европейских языках. И то, что происходило в храме, совсем не было похоже на гетто. Скорее наоборот: именно вовне, среди мрачных дружинников и сдерживаемой ими полупьяной толпы, царила духота, замкнутость, безысходность. Храм же вмещал весь мир, и главное – вмещал радость Воскресения Христова. Ту радость, которая открывает горизонты и сердца.
Один архиерей в восьмидесятые годы начал собирать при храме детей духовенства и церковных служащих. Устраивал, например, рождественские елки. Дети, правда, удивлялись: – А почему Дед Мороз в черном? Впрочем, вскоре Владыке пришлось уехать за границу. Одной из причин были те самые елки. Уполномоченный Совета по делам религий заявил ему: – Вы выходите за всякие пределы. Ваша работа – служить в храме, удовлетворять религиозные потребности граждан. – А моя религиозная потребность – изменить мир любовью! – ответил архиерей.
