Судьба Сергея Николаевича Маркова – поэта, прозаика, знатока истории и многих живых и мёртвых языков – была трудной даже по нашим безбожным временам. Он родился в древнем посаде Парфентьеве 12 сентября 1906 года. Его отец-землеустроитель, вспоминал писатель, "межевал земли... между Унжей и Неей в Кологривском уезде". Незаметно для себя освоив азбуку, он прочёл слово "Нива" – "название журнала, исправно приходившего в наш дом. Он был для меня первым окном в безграничный мир... Мы с бабушкой ходили по базару, и велика была моя радость, когда она покупала мне... книжки в издании Сытина, Ступина, Саблина... – Я при Батюшкове родилась! – не раз с гордостью говорила она", коренная вологжанка.
Отца вскоре переводят в Вологду, потом – в Грязовец. Для мальчика "началось книжное раздолье: отец разрешил мне брать с дубовых полок великолепные книги. Среди них были многотомная "Вселенная и человечество", "История XIX века"... собрания сочинений классиков и современных писателей". "Гениальный Майковский "Емшан"", стихи Бунина пробудили его любовь к поэтическому слову.
В 1917 году семья Марковых переезжает в Верхнеуральск. Сергей Николаевич рано определил для себя жизненный путь, стал работать в "Красном вестнике". Появились первые его публикации в послереволюционных газетах и журналах. Каждодневная редакционная работа свела его с интереснейшими людьми – исследователями, путешественниками, геологами, этнографами. Видимо, уже тогда он начал собирать свою знаменитую картотеку, посвящённую исследованиям Сибири, Северного Китая, Средней Азии, Аляски и Калифорнии, которую пытались приобрести академии ведущих стран мира. Однако, согласно завещанию составителя, она должна принадлежать России.
Опубликованный в журнале "Сибирские огни" рассказ молодого писателя "Голубая ящерица" заинтересовал Горького, и тот разыскал Маркова.
" – Откуда происходить изволите? – шутливо и ласково спросил меня А. М. Горький, и сердце моё дрогнуло: больно уж хорошо получалось в его речи наше исконное парфёнское "о"... Мне показалось, что Горький сознаёт своё право на безграничную власть над людьми. И я подчинился ей, рассказал Горькому о себе всё. Когда речь шла о самом страшном для меня, он хмурился и делал вид, что отыскивает на столе футляр для очков. А страшного было много: в конце 1919 года от тифа в Акмолинске умер отец. На руках у матери осталось шестеро детей, мне, старшему, было тринадцать лет. Через два года мать погибла от холеры. Братья и сёстры разбрелись по приютам, мне пришлось им помогать..."
Горький помог Маркову с публикациями, выручил в нескольких конфликтах с властью, но от ареста защитить не мог.
До этого Сергею Николаевичу удалось поездить по стране. Говорили, будто он не раз переходил с контрабандистами границу с Тибетом, жил в буддийских монастырях, изучал разговорный язык и санскрит, читал древние книги. В 1931 году побывал в Алма-Ате, Джаркенте и пустыне Кызылкум, в Голодной степи, знал, как выращивают хлопок и строят оросительные каналы. Плодом этих путешествий стали стихи о Тибете и Алтае, книги "Арабские часы" (1932) и "Солнечный колодец" (1933).
О своих гулаговских мытарствах Марков почти никогда не говорил. 1932–1936 годы писатель провёл в Мезени, Архангельске, Сольвычегодске, Великом Устюге, где продолжал заниматься любимым краеведением и историей Севера. В 1937–1941-м жил в Можайске ("И сказал ему дуб: – Поезжай / за Москву, правдоруб, за Можай". – А. Ю.); здесь, на 101-м километре, закончил знаменитый роман "Юконский ворон", написал ставшие классическими повести о Миклухо-Маклае и Пржевальском. Отправил дерзкое письмо Сталину, требуя укротить его сатрапов, которые даже в ссылке не дают ему работать. Обошлось – а вскоре писатель ушёл добровольцем на Великую Отечественную.
Судьба поэтических книг Сергея Маркова сложилась непросто. Лишь в 1946 году увидел свет первый его сборник "Радуга-дуга" – автору исполнилось тогда сорок лет; вторая книга стихов, "Золотая пчела", вышла тринадцать лет спустя, да и последующие приходили к читателю не без труда.
В творчестве Маркова поражают широчайший горизонт его интересов, глубина знания и понимания всего, о чём бы он ни писал, открытость многообразию мира, упрямая вера в Россию и её людей, подспудная, едва обозначенная словом вера в Бога ("И, озарён незримым светом, / Я был пред вечностью склонён...").
Из многих замечательных писателей, с которыми мне довелось дружить или быть знакомым, только одного – Сергея Николаевича Маркова – я называю учителем.
Наградил его Бог милосердный,
маломощного, силой двойной.
До скончанья прожил непоседой
"дворянин недорезанный" Сергий,
не добитый Гулагом, войной.
Средь мороза единственной розой
навсегда санитарку пленил
и не только научную прозу
и стихи, вызывавшие слёзы,
сочинял, не жалея чернил, –
Ломоносов двадцатого века,
отставной полковой каллиграф
посылал наставленья генсеку,
картотеку и библиотеку
средь глуши для души подобрав.
Власть его опекала жестоко
и сама наставляла пророка
так, что свет был пророку не мил.
Но меня, поселенца с Востока,
он практически усыновил.
Я почти вспоминать не старался,
как порой говорилось: – Налей! –
но запомнил, как я волновался
перед встречей, как он улыбался
беззащитной улыбкой своей.
Страстотерпца вся Азия знала,
лишь у нас подзабыт ветеран,
предсказатель кончины Арала,
почитатель трудов адмирала
Колчака по научным делам.
Ошеломленный в веке двадцатом,
он – на память – жене и внучатам
посвятил главы избранных книг.
Я его бесцензурно печатал
как редактор и как ученик.
И сегодня, когда осмелели
тиуны в мировом "Жезеэле",
я увидел в заявке во сне,
как тибетские ламы глазели
на российского "ламу" в пенсне,
как дописывал сын Николаев,
подтянув худосочный живот,
Божью карту, ночуя в сараях
от Архангельска до Гималаев,
до Аляски – от финских болот.
†
