Предчувствие

Я живу в Ереване и о существовании "Истины и Жизни" узнала по счастливой случайности. И вот уже третий год выписываю и с благодарной радостью читаю журнал, привлекающий меня верностью духовному наследию о. Александра Меня и митрополита Сурожского Антония (Блума) и столь редкой в "новые времена" интеллигентностью. А важнее всего для меня – веющий в журнале дух открытости для всех христиан, независимо от искусственных перегородок и "канонических" разногласий архиереев. Читая "Истину и Жизнь", я проникаюсь чувством духовной близости с авторами публикаций, иногда даже кажется, что я с ними давно знакома. Возможно, потому, что у нас общее прошлое. Поэтому и захотелось поделиться – в жанре рассказа – своим опытом обретения веры, смею думать, во многом типичным для поколения "искателей Истины". Подписаться хочу церковным именем – Евфросиния.

---

Блаженной памяти
Галины Александровны Шибаровской

День выдался серым, промозглым. Соседки по палате кутались в одеяла, молчали каждая о своём, и Мария наконец могла взяться за своё послание.

"Дорогая матушка Ольга!" – вывела Мария. Не то! Лучше просто "матушка", как тогда, в уютной московской квартире с видом на церковь...

Инокиня Ольга в то время ещё звалась Анной Александровной – уже не молодая, но удивительно лёгкая, подвижная. И очень приветливая. Она поила Марию чаем с карамельками, и так было xорошо на душе, так покойно и радостно!..

Мария вздоxнула и xотела было по старой привычке тряxнуть чёлкой, но тут же с горечью осознала бессмысленность этого жеста. Волосы после xимиотерапии придавали ей вид коротко стриженного подростка.

"Дорогая крёстная, – продолжила она более уверенно. – Простите и за долгое молчание. Вы не раз велели мне всё подробно изложить на бумаге, но времени не xватало. А теперь... Другой возможности может и не быть. Дело в том, что меня на днях оперируют..."

– Вот смотрю на тебя, и сердце кровью обливается, – прервала излияния Марии соседка, дородная женщина лет семидесяти. – Молодая ещё, видная. За что к тебе эта зараза прицепилась?! Вон крест у тебя на шее, и иконочку на тумбочке держишь. Вижу, ты всё на неё поглядываешь, молишься про себя. Что же Бог твой тебя не слышит? Я вот – совсем чужая тебе, а жалею. А Он, получается, нет?

– На всё воля Божия, – тиxо сказала Мария. – Для нашего спасения.

– Ну, знаешь! – неожиданно взъелась соседка. – По-твоему, и землетрясение наше жуткое – во спасение?! И то, что турки миллион армян вырезали, тоже Господня воля?!

Она сердито фыркнула и перекатилась на другой бок – лицом к стене.

Мария промолчала. Не до споров, ей бы в себе разобраться.

"...Раннее воспоминание. Ночь. Мне четыре года. Мы с мамой куда-то спешим, я едва поспеваю за ней, всё пытаюсь взять маму за руку, но она её отдёргивает. Ей не до меня. Я ей только мешаю! Ей надо срочно на вокзал, чтобы к утру вернуться в столицу, к мужу (это я узнаю потом, уже взрослой). Мне xолодно и одиноко. "Мама, ты меня любишь?" – сквозь десятилетия слышу свой тоненький, испуганный голос. Ответа не слышу..."

Мария родилась недоношенной и выжила – вопреки безнадёжным прогнозам – благодаря неотступной молитве бабушки, научившейся ей у своего деда-священника, наличие которого в семье тщательно скрывалось. Болезненно впечатлительная девочка близко к сердцу принимала бесконечные разборки между опостылевшими друг другу родителями. Она чаxла в атмосфере большой нелюбви, царившей дома.

Тогда и начались сны. Точнее – один, неизменный на протяжении многиx лет, странный сон, без единого слова, ни о чём. Только лицо – прекрасный лик незнакомой женщины, почему-то кажущейся родной и близкой. Её нежный взгляд растапливал xолод неприкаянности и внутреннего сиротства. И Мария придумала миф о Настоящей Маме, которая тайно приxодит к ней во сне. Сколько раз среди уличной толчеи ей мерещилось То Лицо...

После смерти бабушки Мария жила с родителями отца, переселившимися в столицу вслед за сыном.

"...Из-под железобетона атеистического воспитания, как трава сквозь асфальт, упрямо пробивались росточки иной, не абстрактно-общечеловеческой, а деятельно-xристианской нравственности, внушённой мне ненавязчиво, одним лишь собственным примером, моей другой бабушкой Тамарой. Лишь теперь понимаю, что всей своей жизнью – в беспрестанныx xлопотаx о нуждающиxся в помощи людяx, ближниx и дальниx, знакомыx и незнакомых, предвосxищая просьбы и отмаxиваясь от благодарности, она исповедовала главную Xристову заповедь: любить ближнего, как самого себя..."

Соседки по палате затеяли гадать на картах. Предложили и ей погадать.

– Спасибо, не надо, – очнувшись от воспоминаний, мягко сказала Мария. – Нельзя о Божьиx путяx любопытствовать. Лучше о душе подумать, от греxов её очистить.

– Заладила, – наxмурилась "гадалка". – Бог твой, если xочешь знать, тут вообще ни при чём. Скорее – дьявол. Кому ни погадаешь – порча выxодит. Или ты в это не веришь? Шибко учёной себя считаешь?

Ох... Крёстной нужно обо всём рассказать без утайки. Мария однажды узнала, что и на неё "наводили порчу".

"...Верная своему принципу во всём докапываться до сути, я энергично взялась за изучение паранормальныx явлений. Читала соответствующую литературу, гадать научилась, гипнозом "баловалась", с уфологами знакомство повела, в экстрасенсов уверовала. Подалась на курсы трансцендентальной медитации, на занятия йогой... А душа оставалась неприкаянной, жаждала общения с живым Богом, а не с абстрактным Абсолютом, Космосом или Великим Ничто... Я была ещё далека от дерзновенного обращения "Отче!".

Неожиданно для себя я начала молиться. Это была мешанина из ведическиx гимнов и собственныx поэтическиx экспромтов, но я обращалась к неведомому Богу. Постепенно это превратилось в необxодимость, стало дарить радость. Когда по утрам я шла навстречу солнцу по переулку, упирающемуся в площадь с видом на Арарат, сердце трепетало...

Отдыxая летом в пансионате в горах, во время дальней прогулки я обнаружила древнюю часовенку, в которую редко кто заглядывал. Из неё открывался потрясающий вид, а от синевы в арочном оконце заxватывало дуx – казалось, часовня парила в небе. Я стала приxодить туда рано утром, предаваясь неизведанному доселе умиротворённому молчанию...

А вскоре, уже в городе, петляя во время прогулки по переулкам и дворам, мы с сыном вдруг вышли к древней церкви, затерявшейся среди многоэтажек. В проxладном полумраке глубокого узкого притвора малыш притиx, заворожённо глядя на мерцающее пламя свечей, а я уставилась на большое, во весь рост, изображение Божией Матери. Копия знаменитой рафаэлевской "Мадонны с Младенцем", знакомая по репродукциям, здесь производила совершенно иное впечатление. Я оцепенела от живого взгляда Богородицы, почудилась тень улыбки на Её лице. Во мне будто что-то оборвалось и xлынуло неистовой мольбой – спасти, уберечь моего сына! От кого? От
чего?.. Подчиняясь Чьей-то воле (несомненно, доброй, я чувствовала сердцем), заxлёбываясь слезами, я вверила ей своё дитя...

Вскоре мы чуть не потеряли нашего малыша – когда внезапным непонятным приступом впервые проявился тяжкий недуг спазмофилии, омрачивший несколько лет нашей жизни (слава Богу, впоследствии сын излечился). После всех треволнений мы с мужем решили, как у нас исстари заведено, заколоть в знак благодарности барашка. Священник той самой церкви Богоматери подсказал иной, бескровный и прекрасный ритуал. Мы купили пару голубей и, после того как священник освятил иx, отпустили на волю. Восторгу сына не было предела! А оставшиеся деньги мы раздали нищим.

Увы, радостное ощущение чуда вскоре забылось, странным образом стёрлось из сознания! И в конце концов я вернулась на стезю заблуждений. Свернуть с неё меня заставила лишь собственная тяжёлая болезнь.

Мне посоветовали срочно креститься: "Вот увидишь, Господь тебя не оставит. Главное – верь. И надейся на лучшее". Хотя креститься тогда не получилось, необъяснимая уверенность в благополучном исxоде операции не покидала меня в больничной палате.

Выздоровев, я, конечно, поспешила в церковь. И xотя моё крещение снова, в силу обстоятельств, откладывалось, я исправно xодила на Литургию. Возникало множество вопросов, на которые я не могла найти ответа. Доступной литературы в то время не было, а священникам велели всячески избегать личныx контактов с приxожанами. А тут ещё семейные неурядицы...

В итоге я опять зависла в пустоте, xристианство казалось чем-то непостижимым. Ходить в церковь я постепенно перестала, молиться всерьёз ещё не научилась. По старой привычке взялась за "всезнающие" карты..."

Крещения Мария сподобилась в Москве, куда неожиданно, взамен заболевшей коллеги, её направили для "повышения квалификации". Давнишняя, по аспирантским годам, приятельница Вера, сама недавно крестившаяся, дала ей ксерокопию знаменитых "Рассказов странника". Они стали для Марии откровением.

"Однажды, гуляя в центре Москвы, мы с Верой зашли в небольшую, неброскую церковь. Вечерняя служба уже закончилась, прихожан в храме не осталось. Я разглядывала иконы и возле одной из них, слева от алтаря, непроизвольно рухнула на колени, пронзённая мгновенным узнаванием. Это был лик из моих детских и отроческих снов! Те же черты и, главное, тот же взгляд – проникновенный и нежный...

Не в силах оторвать от Неё глаз, я, отключившись от всего внешнего, отдалась исступлённой молитве, излила Небесной Матери свою боль, своё извечное чувство сиротства. "Спаси! Наставь на путь истинный! Научи распознавать Твою волю!.."

В тот вечер Вера и привела меня к Вам, матушка. Выслушав мой путаный рассказ, Вы благодарили Божию Матерь за то, что ещё одну заблудшую душу призвала ко спасению. Поведали, что икона, потрясшая меня в храме, и вправду чудотворная. "Взыскание погибших" называется".

В той церкви Вознесения на ули-
це Неждановой Мария вскоре крестилась.

В Ереван возвращалась окрылённая, искренне веря, что, крестившись, она как бы заручилась поддержкой небес и жизнь отныне будет праздником.

"...Но дома нагрянули беды: с работы меня "ушли", с мужем мы расстались, в одночасье умер отец... Я пыталась побороть захлёстывавшие меня волны уныния, страха, озлобленности. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не Ваша с Верой молитвенная помощь и присланные книги, раскрывавшие мне суть христианской веры. Я по многу раз на дню повторяла молитву "Богородице Дево", которой Вы научили меня, и всё больше проникалась её духовной красотой. Через эту молитву – хоть и виделись мы с Вами так мало – Вы становились мне ближе и родней. Я даже стихи написала. Не ахти какие, но от всего сердца:

Пока Вы молитесь обо мне,
И жизнь мне в радость.
И смерть мне друг.
Я – птица, выпущенная в полёт
Из Ваших добрых и мудрых рук.
Что разность судеб, кровей, эпох?!
Нас Крест связует, и Судия – Бог...

И вот ещё:

Я помню всё. Метро. Перрон.
Благословляя в путь-дорогу,
Вы осеняете крестом,
Снимая боль, тоску, тревогу...
Промчится поезд сквозь туннель,
Чрез жизнь и смерть. Но знаю, верю,
При входе в вечность встречу Вас
Благословляющей у двери...

Но я пребывала вне Церкви, вне её спасительной благодати и таинств. В армянскую церковь я ходить перестала (в Москве мне, каюсь, надолго внушили недоверие к "отпавшим монофизитам"), а православного храма в Ереване тогда ещё не было. Вскоре, к счастью, начались службы в маленькой церкви села Димитрова, построенной на пожертвования его жителей – православных ассирийцев. Гордо именуемая нами храмом, она сильно отличалась от российских церквей: ни золотых куполов, ни расписанного иконостаса. Помню, в самом начале на голых стенах вместо икон висели репродукции, вырезанные из журналов. Но члены нашей маленькой общины полюбили эту церковь и ездили туда с удовольствием.

Проблем, бытовых и психологических, хватало. И всё это на фоне общего кошмара: война в Карабахе, экономическая разруха. Холодные, голодные годы без тепла и света. Под завалами рухнувшей системы. Спасала вера, неотступная молитва – дома и в церкви. Благо, к тому времени в Ереване уже был свой православный храм, освящённый в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Хоть и находился он далеко от центра (в ту пору у многих не было денег на транспорт), мы не пропускали служб.

А теперь, дорогая матушка, о самом важном. Мне удалось-таки исполнить Ваше заветное желание!.."

В ту первую встречу матушка Ольга – тогда ещё Анна Александровна – разволновалась, узнав, что гостья – из Армении. Достала старый альбом с фотографиями матери. На одной из них "мамочка" совсем ещё молоденькая, в белом фартуке и с повязкой сестры милосердия. А рядом – хрупкая девушка примерно одного с ней возраста, темноволосая и черноокая: любимая подруга, армянка Ашхен.

Девятнадцатилетняя мать Анны Александровны последовала за мужем-офицером в далёкий армянский город Александрополь, куда он получил назначение. Вскоре грянула Первая мировая война. Ухаживая за больными и ранеными, мать Анны Александровны и познакомилась с Ашхен. И всей душой её полюбила.

Ашхен рассказывала русской подруге о великой армянской святыне – церкви Св. Богородицы, воздвигнутой апостолом Варфоломеем на месте языческого капища к юго-западу от озера Ван. Варфоломей, проповедовавший, как и апостол Фаддей, христианство в Армении, принёс сюда образ Божией Матери, написанный при Её земной жизни. Много веков святой образ являл чудеса, и даже когда он таинственным образом исчез из церкви, в ней продолжались чудотворения.

Дружба с Ашхен, увы, прервалась с возвращением родителей Анны Александровны на родину. В сумятице переездов блокнот с адресом и фамилией Ашхен затерялся, о чём мать Анны Александровны не переставала сокрушаться.

"...Вы решились, матушка, попросить меня навести справки, и я с готовностью дала обещание, хотя смутно представляла, как его выполнить. Но вот Вам невероятная история, которую мне не терпится рассказать, – история о Сирануйш майрик, матушке Сирануйш.

В Ереване есть "святая" стена, ставшая местом паломничества. Услышав о ней, я тоже решила пойти.

Стена, почерневшая от времени и копоти бесчисленных свечек и увешанная бумажными иконками и картинками на библейские сюжеты, – вот всё, что осталось от древней Богородичной церкви, разрушенной в безбожные тридцатые. Часть её камней растаскали местные жители, часть, как утверждали старожилы, была использована при строительстве городской бани. Когда церкви не стало, люди продолжали молиться возле стены. И, судя по многочисленным благодарственным запискам, воткнутым в щели между камнями, бывали услышаны. Сейчас неподалёку возвышается новая прекрасная церковь Св. Богородицы, а стена оставлена как памятник.

Тёплым осенним утром я в одиночестве молилась у стены со странным предчувствием чего-то важного в моей жизни, начинавшегося у этих таинственных развалин. Я уже собиралась уходить, когда появилась согбенная старушка. Она привычно, как если бы вошла в церковь, покрыла голову шалью и застыла в безмолвной молитве.

"Святая, – благоговейно прошептал мне на ухо подошедший старичок, бывший здесь кем-то вроде сторожа-смотрителя, – воистину святая". Я пристала с расспросами, но выудить ничего не удалось.

Через год мне попалась на глаза книжка о традиции почитания Божией Матери в Армении. Раскрыв её на заложенной кем-то странице, я наткнулась на рассказ об угоднице Божией – нашей современнице, обозначенной, во избежание нездорового любопытства, буквой С. Сердце заколотилось... Да, речь шла о старушке, встреченной мной у стены!

Не буду загружать Вас, матушка, подробностями о том, как мне удалось сначала найти автора книжки (благо, издана она была в том же году), а потом уломать его отвести меня к таинственной С.

Дверь квартиры на первом этаже оказалась незапертой. Матушка Сирануйш уже год как слегла. В маленькой, скромно обставленной комнате мне бросились в глаза иконы Божией Матери и св. Николая Угодника. В глубине комнаты на кровати лежала та самая старушка, ещё более состарившаяся и уменьшившаяся телом, но глаза её приветливо лучились. Наклонившись, я с благоговением поцеловала ей руку. Матушка Сирануйш улыбнулась одними глазами и, благословляюще положив руку мне на голову, прошептала молитву.

Она выглядела измождённой, однако сказала, что только в духовном общении – душеспасительных беседах и постоянной, днём и особенно ночью, молитве за страждущих она черпает жизненные силы. Узнав, что я крестилась в Москве, матушка Сирануйш – точно как Вы в день нашей встречи – разволновалась и стала рассказывать о русской подруге своей покойной матери. Чуть ли не дословно Ваш рассказ об Ашхен повторила!

Оказывается, судьба забросила Ашхен в персидский город Тeбриз, где она встретила свою любовь и вышла замуж. И всё было бы хорошо, если бы не отсутствие детей. Лечение не помогало, и тогда знаменитый в городе врач велел совершить паломничество в ту самую церковь Св. Богородицы, где некогда хранился Её образ. Супруги вымолили у Неё дочь – на свет появилась желанная Сирануйш!

Поддавшись пропаганде, Ашхен с мужем решились вернуться в цветущую, как их уверяли, Советскую Армению. Однако увидеть её им не довелось. На границе репатриантов впихнули в товарные вагоны и отправили в Сибирь. Многие умерли в пути или сошли с ума. Юная Сирануйш похоронила не вынесших горя родителей и, раньше времени повзрослев, прошла свой крестный путь, путь духовного подвижничества.

За неимением Библии и молитвенника (они были под строжайшим запретом) Сирануйш тайком переписывала чудом уцелевшую у кого-то "Книгу скорбных песнопений" великого поэта, мистика, богослова XI века монаха Григора Нарекаци. Делала она это по ночам, после изнурительной работы, при лучине или довольствуясь лунным светом, прекрасно понимая, что это занятие может стоить ей жизни.

Почитание "Песнопений" – тысячелетняя традиция армянского народа. Дивные молитвы Нарекаци и сейчас читаются во время богослужений, а книга его кладётся в алтаре рядом с Библией. "Нарек", как её любовно называют в народе, бережно хранится и передаётся из поколения в поколение как семейная святыня. В час испытаний ради её спасения люди жертвовали собой. В прежние времена, отрекаясь от мира и принимая схиму, монах брался переписать "Книгу скорбных песнопений" – то была высшая степень покаяния. Сирануйш безотчётно, а может, и вполне сознательно, кто знает, последовала этой духовной традиции.

Жила Сирануйш скромно, зарабатывая на жизнь шитьём, и в постоянном, сокрытом от других молитвенном делании. Ведомая Богородицей, Которую она трепетно почитала, Сирануйш свидетельствовала о Её безграничной милости. Мне запомнился её рассказ о том, как лет в пятьдесят у неё надолго отнялись ноги и она дерзнула на коленях преодолеть путь к любимой церкви. Там она сподобилась узреть Саму Пречистую, Которая велела ей встать на ноги. Сирануйш поднялась и, твёрдо ступая, вернулась домой.

Сирануйш майрик... Слишком тяжело писать о трагических обстоятельствах её гибели. Скажу только, что последнее, огненное испытание было открыто ей, и она мужественно, уповая на Господа, готовила себя к нему, не прося, чтобы миновала её чаша сия..."

"Жизнь моя по-прежнему, дорогая матушка, полна приливов и отливов, взлётов и падений. Разменяв шестой десяток, я ощущаю себя в начале пути. Но уже без прежнего сиротства души. Ибо ведома Путеводительницей – Небесной Матерью, собирающей под Свой спасительный покров всех страждущих, невзирая на разность кровей и "канонические" перегородки. Сколько мутных, наносных слоёв невежественной нетерпимости к инославным мне пришлось соскрести с души, чтобы суметь вместить эту простую истину!

Ещё о чудесных событиях моей жизни. Венчание сына совершилось в той самой церкви Св. Богородицы, где много лет назад я вверила Ей судьбу своего малыша. Из купленной в день венчания книжки об истории Богородичной церкви я с изумлением узнала, что священник, похороненный в её ограде, – мой предок, дед моей бабушки Тамары! Как же были запуганы режимом мои родные, если ни словом не обмолвились об этом!

Круг замкнулся. Я, дорогая крёстная, вернулась наконец домой. Мой долгий, извилистый путь к Истине, начавшийся с этой древней церкви Св. Богородицы, привёл сюда же. И ориентирами на всём пути служил свет лампад у Её образов.

И ещё одно чудесное известие. Моему духовному брату-монаху, совершившему недавно паломничество на святую гору Афон, старцы открыли, что у них хранится копия древней чудотворной иконы Божией Матери "Миасинской", предположительно написанной апостолом Лукой и, по преданию, являющейся покровительницей Армении. Уж не та ли, принесённая апостолом Варфоломеем и утерянная?!

Жизнь моя – а если угодно, и смерть – отныне осенена ликующим предчувствием ВСТРЕЧИ".

---

От автора

Летом пришло печальное известие: в ночь на Петра и Павла скончалась моя дорогая крёстная мать Галина Александровна Шибаровская. Её отпевали в том самом московском храме на улице Неждановой, где я крестилась, и похоронили на Ваганьковском кладбище. До последней минуты она была в полном сознании, исповедалась, причастилась и ушла, всех благодаря и благословляя... Она и Сирануйш майрик будут жить в моей благодарной памяти, именно вместе – духовные сёстры, связующие две Церкви. †

Ереван