Среди художников последних десятилетий нет ни одного, кто бы мог сравниться с Зурабом Церетели по степени неприятия в культурном сообществе. Церетели представляют скульптурным "графоманом", о нём распускают порочащие слухи, против него возбуждают "общественное негодование"...
Попытки объяснить это негативное отношение чисто художественными претензиями, свести разговоры о Церетели к полемике о качестве и количестве его работ несостоятельны. Не выдерживают проверки на искренность и вспыхнувшие в 1990-е годы заботы о месте памятников в современном облике Москвы. Москвичи спокойно мирятся и с позорным в художественном отношении памятником маршалу Жукову работы Клыкова перед Историческим музеем, и с нелепо растопыренной фигурой на площади Гагарина, и с чёрным "солнцем" – Хо Ши Мином... Неприятие художественного качества скульптур Церетели в Москве было поводом, но не причиной остракизма. Слишком силён был взрыв, слишком накалено общественное мнение, чтобы можно было объяснить его лишь вкусовыми несогласиями, заботой о чистоте архитектурного облика столицы. За всем этим отчётливо проглядывало нечто иное, какой-то глубинный, подсознательный протест против... чего?
Нет сомнения: не проблемы градостроительства и не заботы о качестве памятников – личность Зураба Церетели, его яркая индивидуальность как художника, человека, общественного деятеля, предпринимателя, "гражданина мира" стала детонатором и того давнего взрыва, что потряс Москву в связи с установкой памятника в честь 300-летия русского флота – статуи Петра Великого на стрелке Москвы-реки, и того скандального интереса, который по сей день проявляют к нему столь многие. Так кто же он, Зураб Церетели? Что принёс, дал Москве, России, всему миру неистовый грузин, потомок князя Имеретинского Зураба Церетели, который, как гласит история, в 1810 году содействовал присоединению Грузии к России?
Нарисовать непредвзятый портрет Зураба Константиновича Церетели – нелёгкая задача. А между тем, только поняв этого человека, можно понять и его далеко не однозначную роль в современной российской художественной жизни.
В наши дни чуть ли не главным в искусстве стала купля-продажа. Качество произведения, талант художника измеряются в первую очередь той ценой, которую дают за них на арт-рынке. При этом критерии профессионального мастерства, владения техникой живописи, скульптуры, графики отошли даже не на второй план: "Техникой сегодня может быть всё, что угодно, – утверждает директор Мультимедийного комплекса актуальных искусств О. Свиблова. – Понятие качества – очень относительная вещь. Искусством является всё, что мы объявляем искусством". "Актуальным" искусством объявляется буквально всё: репродукции и римейки классических произведений, живые человеческие "модели" и муляжи, инсталляции, коллажи, видеоклипы и т. д., и т. п. Профессиональная художественная школа для такого искусства не обязательна. Рынок требует от автора не мастерства, а умения "раскрутить" и выгодно продать "проект".
Для Зураба Церетели, отлично владеющего техникой бронзового литья, масляной живописи, рисунка, техниками прикладного искусства – мозаики, эмали, гобелена, – профессиональное мастерство свято. "Если у вас нет слуха, вы не можете играть на скрипке или петь, – говорит он. – Так же, если художник не владеет рисунком и у него нет чувства колорита, он не может ничего создать. Он может что-то талантливо придумать, но это послезавтра умрёт. Говорят, художником надо родиться. Да, но этого мало. Кроме таланта нужен ещё труд. Напряжённый, постоянный, как у пианиста. Пианист с утра до вечера играет, так же должен жить и художник. Я не верю в тех, кто не умеет рисовать, не знает, как держать карандаш. Не верю тому, кто не является мастером своего дела. Полноценное художественное обучение – вопрос жизни современного искусства".
Такая позиция президента Российской Академии художеств принципиально важна. Но самое тревожное в современной ситуации в искусстве даже не то, что оказываются отброшенными профессиональные качества. Гораздо опаснее и страшнее то, что из него исключаются нравственные критерии. В наши дни художнику позволительно глумиться над всеми человеческими ценностями, попирать религию. Искусством "объявляется" обгаженная курами восковая фигура Льва Толстого, фотографии зашитых трупов в морге, самый разнузданный "секс", половые извращения, "акции" вроде забивания поросёнка на глазах у зрителей или рубки топором икон...
Для Церетели художественное творчество – высокий нравственный долг перед Богом и людьми. Выросший в интеллигентной грузинской семье, где глубоко чтили традиции, где никогда не иссякала вера, он благоговейно воспринял заветы бабушки, родителей, учителей, старавшихся привить ему христианские нормы. "Меня ещё в детстве познакомили с Библией. Это определило мой характер. Меня воспитывала бабушка, которая говорила: если дадут пощёчину – подставь вторую щёку".
Это не просто слова. Стоит внимательнее приглядеться к личности Зураба Церетели, чтобы понять: христианские заветы действительно направляют и его творчество, и общественную деятельность.
Больных исцеляйте, прокажённых очищайте, мёртвых воскрешайте, бесов изгоняйте. Даром получили, даром давайте (Мф 10. 8).
Художник до мозга костей, мыслящий и чувствующий категориями искусства, Церетели твёрдо убеждён: искусство как ничто другое способно противостоять всем и всяческим "бесам", встать на пути зла, в частности такого, как СПИД – чума ХXI века, в чём-то более страшная, чем грозные эпидемии, опустошавшие Европу в средние века. Охватившая мир эпидемия СПИДа, в отличие от холеры и чумы, тесно связана с моральным состоянием общества – с потерей Бога, с распущенностью, наркоманией, циничным безразличием и безответственностью по отношению к обществу, к самым близким людям, к самому себе.
Зураб Церетели видит путь спасения человечества от нашествия СПИДа в облагораживающей силе искусства, в том числе и образов скульптуры, которая с улиц и площадей городов взывала бы к людям, останавливала, кричала, напоминала: "Люди! Будьте людьми! Опомнитесь! Вспомните о вечных, непреходящих ценностях – о красоте молодого прекрасного тела, о чистой, возвышающей душу любви!" Он создаёт проект монументальной скульптурной группы, призванной мобилизовать усилия людей на борьбу со СПИДом, и безвозмездно передаёт мировому сообществу.
В наши дни, когда зло принимает самые разные, но всегда уродливые, дикие формы, поражает всех – детей и взрослых, людей разных национальностей и вероисповеданий, Зураб Церетели считает своим долгом встать на его разрушительном пути, противопоставить ему то, чем владеет, – своё искусство. Кому-то это покажется наивным: ну, как может произведение искусства, каким бы талантливым оно ни было, преградить путь злу? Может! Конечно, не буквально, как это делают таможенный досмотр или милицейский патруль, но даже эффективнее – как доброта побеждает ненависть, вера – сатанизм, красота – уродство. "Красота спасёт мир" – это столь часто повторяемое утверждение Достоевского стало программным манифестом Зураба Церетели: "Бороться против СПИДа через искусство! Если бы я был поэт – написал бы стихи. Но я художник, моё оружие – бумага, пластилин, бронза. Это мой крик! Мой профессиональный долг – делать, дарить".
Именно ДАРИТЬ. Старая истина: когда художник смотрит на своё искусство как на товар, который надо подороже продать, он неизбежно начинает приспосабливаться к требованиям богатых заказчиков. Сегодня, как ни грустно, многие "сильные мира сего" смотрят на искусство как на способ уйти от подлинных, поистине апокалиптических страданий современного мира, спрятаться от трагедий жизни за салонной "красотой", за щекочущей воображение эротикой, за чем-то эпатирующим, претендующим на новизну. Церетели живёт реальностью – болью, надеждами, судьбами мира, чувствует: этим нельзя торговать; коль скоро ему Богом дан высокий дар творчества, он должен отдавать его людям безвозмездно. "Посмотрите: все эти работы я сделал безвозмездно. Монумент "Счастье детям всего мира" в Брокпорте, штат Нью-Йорк; монумент перед зданием штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке "Добро побеждает Зло"... "Прометея" я сделал больным детям, и тоже безвозмездно". Эти слова художника – не хвастовство. Стыдно нам. Мы, его соотечественники, не видим, не ценим щедрости Церетели, подчас даже смеёмся над этой творческой щедростью, так что ему самому приходится напоминать: ведь он действительно едва ли не большую часть своих работ, монументальных памятников, требующих немалых душевных затрат и физических сил, сделал по велению сердца, не думая о материальном вознаграждении. Сделал и отдал, предложил в дар странам и городам. "Святая Нина" в Тбилиси – щедрый дар мастера своему народу; памятник Ахмаду Кадырову пожертвован скульптором многострадальной Чечне; памятник святому Николаю Угоднику подарен итальянскому городу Бари. Даром получили, даром давайте.
Иных раздражает душевная широта художника – не потому ли, что слишком редко она встречается в наш прагматичный, расчётливый век и далеко не каждый преуспевший бизнесмен готов, как Церетели, за свой счёт реставрировать здания и создавать музеи, выкупать и возвращать России работы авангардистов ХХ века, некогда проданные за рубеж?
Больных исцеляйте... Может ли искусство исцелить больного? Несомненно: потребность художника разделить чью то боль, ощутить страдания другого, как свои собственные, принять на свои плечи часть чьего-то невыносимого груза благотворно влияет на общественную атмосферу, возвращает почти утраченную многими веру в добро. Чудовищные теракты, ознаменовавшие начало XXI века, на который человечество возлагало надежды как на эру разума и добра, более всего страшны неотвратимостью. Самые совершенные приборы и тщательные досмотры не способны противостоять дьявольской изобретательности нелюдей, нацеленных на совершение зла. Ощущение беззащитности перед злом – самый горький результат разгула террора. Страх, паника заставляют людей подозревать всех, не верить никому... Мы не имеем права поддаваться таким чувствам! Злу может противостоять только ДОБРО, человеческая солидарность.
Для Зураба Церетели это непреложная истина, побуждающая его к активным действиям, к творчеству. Предложенный им Соединённым Штатам Америки памятник жертвам 11 сентября 2001 года – образ, способный вызвать отклик в сердце каждого человека. 30-метровая бронзовая стела повторяет очертания гигантской башни торгового центра Нью-Йорка, но тело башни расколото, распорото страшной рваной раной, и в этом проёме, словно наполненном мучительной болью, навсегда застыла скорбная слеза, ассоциирующаяся с колоколом церковной звонницы. Дар нашего народа народу Америки, искренний и безвозмездный.
Бывают люди с повышенной чувствительностью к физической боли: малейшая царапина причиняет им страдания. Зураб Церетели обладает повышенной чувствительностью к боли душевной, ко всему, что волнует людей в нашем беспощадном мире. Не уходит из сердца непередаваемый ужас тех дней, когда все мы жили одним – чудовищной трагедией Беслана. У каждого из нас, прильнувших тогда к телевизорам, стучала в висках одна и та же мысль: "Боже мой! Ведь это могло случиться со мной и моими детьми!" Никогда не являлось нам с такой неопровержимой очевидностью: кто бы ни были конкретные инициаторы и исполнители террористического акта в Беслане – за ними стоит мировое зло, цель которого – расколоть мир, ввергнуть человечество в беспросветный мрак войн, крови, ненависти, ОТВРАТИТЬ ОТ БОГА.
Как противостоять злу? Вопрос вопросов, стоящий перед миром. И вновь для Зураба Церетели самый естественный и верный ответ: дьявольскому культу смерти и разрушения противостоит божественная сила творчества, высокое гуманистическое искусство. Под руками скульптора трагедия Беслана претворилась в пластический образ, проникнутый огромной эмоциональной силой. Бронзовая, изогнувшаяся как лук стрела устремляется в небо. Нижнюю часть стелы составляют тела убитых, они тяготеют к земле, привносят в монумент чувство непрочности, потери равновесия, опасности обрушения... Но чем выше – тем сильнее, устойчивее и в то же время динамичнее становится движение возносящейся стрелы; мёртвые дети оживают, воскресают, обретают крылья, возносятся к небу, к Богу, единому для всех... Трудно найти более убедительный и, не побоюсь сказать, более утешительный зрительный образ, чем эти воскресающие, устремляющиеся ввысь дети-птицы, дети-ангелы. Торжество бессмертия. Победа Добра над Злом.
Мёртвых воскрешайте... В наши дни многие художники обратились к религиозным темам. Богу ведомо, кто по зову сердца, кто ради моды, престижа, выгоды... О Церетели могу сказать со всей убеждённостью: его религиозность не поза, не самопоказ. Им создано множество работ на темы Библии, Ветхого и Нового Завета. Это и безвозмездно отлитые в его мастерской скульптуры, кресты, двери для храма Христа Спасителя, и бронзовые иконы для церкви св. Георгия Победоносца на Поклонной горе. "Это церковные фрески, обретшие объём. Фрески как бы просыпаются в объёме, обретают новую жизнь. В церкви святого Георгия Победоносца на Поклонной горе в Москве я сделал не росписи, а рельефы, чтобы Троица была объёмной, святой Георгий был объёмным. Обычно, когда мы входим внутрь храма, фрески создают иллюзию, что за ними – небо, к которому обращается верующий. А я в храме святого Георгия Победоносца открыл настоящее небо – лучи проходят в церковь, и ты прямо контактируешь с небом. Это было новое слово в православной церковной архитектуре, которое вызвало немало споров. Но Святейший Патриарх благословил мой замысел, он почувствовал, что для верующих людей очень важен такой прямой контакт с небом. Испокон веков в православном христианстве в селениях, в горах, где невозможно было строить церкви, возле дорог посреди природы ставились каменные кресты, чтобы верующий мог возле них молиться, общаться с Богом. Это древнейшая традиция. Я делал копии церковных фресок и в мозаике".
Подавляющее большинство скульптурных, мозаичных работ сделаных мастером для себя, предстают в музее Церетели на Пречистенке. Монументальные бронзовые рельефы на темы двунадесятых праздников, образы Адама и Евы, пророков, святых... В музее самым личным залом предстаёт подобие домовой церкви – с "паникадилом" в виде прозрачных церковных куполов, с большим рельефом из меди в торце зала – "Тайной Вечерей" и бронзовой группой "Крещение". По стенам, в "алтаре" и на "алтарной преграде" предстают иконы, сделанные в технике эмали – оригинальной и целиком изобретённой самим художником. Плоские эмали, рельефные эмали... Многие воспроизводят в этой необычной и оригинальной технике известные образы – Троицы, Владимирской Божьей Матери. Большая композиция в "алтаре" – "Тайная Вечеря" – в полной мере творение Церетели, как и чудесные – быть может, лучшее из всего созданного им на библейские темы – образы Девы Марии и Архангелов Гавриила и Михаила, по-детски чистые, нежные, глубоко поэтичные...
Вновь и вновь задумываюсь я о личности Зураба Церетели – художника и человека, о причинах его "отторжения" частью нашей интеллигенции. Может, всё дело в том, что мы не способны быть такими, как он? Мы бесконечно устали – он, кажется, не знает, что такое усталость, творит спонтанно, радостно, всякую минуту, не расстаётся с альбомом и фломастером. Проснувшись рано утром, какой бы трудный и заполненный всевозможными делами ни предстоял ему день, прежде всего спешит в мастерскую к приготовленному чистому холсту, к палитре, на которой уже извиваются причудливой вязью выжатые из тюбиков краски, – и самозабвенно пишет хотя бы час.
Мы твёрдо усвоили, что "блаженны нищие духом" в искусстве – непризнанные и отверженные, гонимые и голодные. И хотя трудности нашей эпохи отнюдь нас не радуют, способность заработать большие деньги, обладать властью вызывают в нас привычное российское "революционное" отторжение. И мы никак не можем расстаться с этой вековой, в кровь вошедшей разночинской нетерпимостью к каждому "преуспевшему в жизни".
Зураб Церетели, безусловно, преуспел. Достиг всего, чего, по мирским меркам, может достигнуть художник – известности, богатства, высокого положения... Наверное, кто-то завидует этому. Но куда больше можно позавидовать другому – тому, что, как бы ни были важны для него деловые связи, встречи, заказы, главное в жизни для него – натура, предстоящая его глазам художника, будь то ещё один букет, ещё одно неожиданное сочетание предметов в натюрморте, ещё один человек, одно живое неповторимое лицо. Тому, что его мир наполнен цветом, движением и жизнью мазков, лепящих, созидающих форму, прекрасных своей плотностью, своим мерцанием и переливами тонов. Тому, что в этом мире так много птиц и растений, рыб и несущихся коней, искрящихся драгоценных камушков смальты, колокольного звона бронзы, игры радуги в пронизанных светом цветных стёклах витражей.
Можно позавидовать богатству его старинного особняка в Грузинах, а можно – тому, что весь этот особняк, как и мастерская во дворе, и самый двор, заполнены работами хозяина: натюрмортами, букетами, портретами, макетами памятников. Сколько их? Кажется, столько, сколько страниц в дневнике жизни художника, для которого немыслим день без ещё одной созданной им вещи. Эти живописные, скульптурные "записки жизни" всегда при нём: каждый букет, каждый человек, на долгий или короткий срок вошедший в его жизнь; каждый замысел, эксперимент, которым он отдал дань; каждый тюбик краски, на мгновение оживший на его палитре. Они реально присутствуют в его жизни, составляют его мир, его сущность. Они в нём – и он весь в них, в каждом из этих бесчисленных актов творчества.
Таков он, Зураб Церетели. Талантливый художник. Мастер. Эпоха в нашей художественной жизни.
