Впервые в село Тарасково, что приютилось на равнине меж холмами километрах в десяти от закрытого городка Новоуральск (советское секретное название – "Свердловск–44"), я попал ещё в 2003 году. Убыточная агрофирма, покосившиеся избы да колдобины дорог, немногочисленная слоняющаяся вечерами без дела молодёжь. Провинциальность картины подчёркивал небольшой храм во имя Святой Троицы.
Много где побывал я за эти три года, память и душа хранят яркие впечатления: зауральские просторы, суровое, дикое и оттого притягательное равнодушие Севера, гладь Оби, а главное – люди, соль земли, духовное богатство России. А вот это маленькое уральское село я открыл для себя однажды, как старый дедовский сундук с семейными реликвиями. Потом, спустя время, я узнал, что здесь организуют монастырь, что в алтаре храма хранятся мощи многих святых, что служит тут молодой монах, который сам водит паломников к четырём святым источникам.
В тот первый мой приезд тёплый июльский день переливался серебром нежданно набежавшего дождя и золотом свежих сенных стожков. Я долго бродил по селу, познакомился с "местным Щукарём" – так отрекомендовался седой старик, смоливший самокрутку на завалинке.
– Дед Вова я, – грубовато представился он, протянув мне сухую, довольно крепкую для его возраста руку. – Вчера вона долго на огороде сидел, караулил пацанов... А чего? Подсолнухи, видишь, вытянулись у меня, они и повадились шастать, им бы только ободрать чужое да семечек полузгать. Работать никак не хотят, всё им бесплатно подавай, а у меня своих внуков двое, – разоткровенничался дед, словно мы были давно знакомы. Однако сфотографироваться наотрез отказался, докурил папиросу и ушёл на огород: "Малина уж поспела", – буркнул на ходу.
У местной церкви меня встретили два парнишки. Иван и Евгений – послушники, студенты духовной семинарии в Екатеринбурге.
– Вот учился я в вузе светском, и что? Общага, дискотеки – почувствовал однажды, что затягивает. Потянуло к Богу – сначала ходил в храм, вообще ничего не знал, стоял, всего боялся. Потом про Тарасково услышал, приехали вот с другом...
С отцом Алексием мы встретились возле его дома с синими ставнями. Молодой священник, чуть смущённый взгляд, чёрная бородка, кроткая улыбка – такая бывает у людей, не обременённых мирскими заботами. Монах. Перед человеком, поставившим спасение своей души выше всего, ощущаешь робость. Но отец Алексий держался просто и естественно, и я почувствовал, что его внутренний мир созвучен моему. В такие минуты, кажется, Сам Бог подсказывает тебе, что говорить и делать.
Сельский приход. Здесь всё как будто из другой жизни, навсегда потерянной для жителей больших городов: бабушки спешат по воду и хлопочут на кухне, то и дело поглядывая – не кончилась ли служба и не пора ли кормить гостей; застенчивая девушка с тонким голоском в церковном хоре; в очереди на исповедь вполголоса переговариваются два старика в старорусских рубахах...
Пройдя с отцом Алексием мимо скамейки, на которой только что сидели семинаристы, мы вошли в деревянный сруб часовни – в тот год это было единственное полностью готовое здание будущего храмового комплекса. Внутри часовни – необыкновенная свежесть. Отец Алексий объяснил мне, что здесь – святой источник во имя Всецарицы Небесной, от которого и исходит такая прохлада. После службы тут выстраивается очередь, люди вёдрами набирают воду и спускаются по небольшой лестнице на полянку, где обливаются, покрикивая от холодка и удовольствия.
Тарасково мне запомнилось как духовный островок близ недавно рассекреченного уральского города. Потому в этот раз я ехал сюда с радостью, намного опережающей движение нашей машины. Названия попутных деревушек – Билимбай и Починок – да остающейся чуть в стороне станции Мурзинка возвращали в детство...
Я знал, что отец Алексий перебрался теперь в домик поплоше, оставив свои синие ставенки тем, кто, по его словам, нуждался в них больше него.
Знакомого старика в этот раз я не видел, хотя нарочно проходил мимо его дома. Ощущения не обманули: за эти несколько лет Тарасково возмужало: посреди села вырос свой кремль, дома подпоясались новыми заборами. Место около церкви преобразилось: словно на страже вытянулись четыре башни, увенчанные восьмиконечными крестами и соединённые большим забором. Массивные ворота.
В притворе, пропахшем свечным воском, ладаном и неописуемым смоляным духом, словно от сочных сосновых веток, – два суровых мужика в кафтанах. Был Петров пост, и на вечерне стояло много народу – показалось, далеко не местного. Потом я увижу автобус, на котором приехали верующие и в который они то и дело будут бегать из храма – кто за иконой ("Ох, мне бы освятить"), а кто и просто отдохнуть.
У небольшой каморки – очередь на исповедь. Считается, что исповедаться у монаха – обрести особую благодать. Жаль только, исповедь проходит в спешке и, кажется, не наполнена той сокровенной интимной атмосферой, к которой я успел привыкнуть с детства, когда каждый исповедующийся испрашивает прощения у всех: "Братия, простите Христа ради!" Но для большинства людей, редко посещающих церковь вот в таких паломнических поездках на отшиб цивилизации, и она, несомненно, важна.
Отец Алексий родился в православной семье в Нижнем Тагиле. Рос спокойным, сверстникам казался немного чудаковатым. Сейчас он часто повторяет цитату из Писания: "и не сообразуйтесь с веком сим"...
В цветущую пору юности в нём вызрело решение посвятить себя Богу. Закончив школу, он поступил в семинарию. Родители поддержали, хотя расставаться с сыном им было нелегко.
– Христос дал человеку свободу, значит, каждый выбирает свой путь сам. Вот я и выбрал, – сказал он как о само собой разумеющемся.
Начало служения в сане было тяжёлым. Храм ещё дореволюционной постройки (нынче отметил столетие) многое пережил за советские годы: сначала разорили чекисты, потом устроили в нём склад, лыжную базу, сельский клуб... Намоленный, как принято говорить, храм остался без куполов, без колокольни. Предстояла долгая и упорная работа.
Терпение и труд всё перетрут. В 1998 году Алексий, уже монах, начал строить часовню с колодцем, хотя ни денег, ни помощников не было. Говорит, средства и люди появлялись как будто по велению Божию. Когда в Россию с Афона привезли икону Божией Матери "Всецарица", отец Алексий назвал в честь святыни уже почти готовую часовню. Екатеринбургский иконописец изготовил для Свято-Троицкого храма список афонской иконы. Узнав об этом, сюда потянулись люди за исцелением от раковых заболеваний (афонский оригинал прославился именно такими исцелениями).
Начало нового века стало знаковым: впервые к отцу Алексию обратился мужчина, ищущий монашеского уединения. "Как ему было отказать?" – говорит настоятель. Постепенно организовался мужской монастырь, где живут и служат девять монахов. Можно сказать, с нуля собрал отец Алексий и общину. Сначала шли в основном старушки, но уже в первый свой приезд я заметил здесь молодёжь.
Двадцатилетняя Татьяна рассуждает:
– Тяжело жить строго по заповедям, когда вокруг соблазны. В пост охота служить для Бога, а диавол не дремлет... в столовой другой раз только чай с хлебом, другого нельзя ничего... И к музыке современной немножко тянет.
Что ведёт сюда людей, порой далёких от глубокой веры? Надежда на то, что Бог придаст сил, устроит жизнь? Стремление приобщиться к чистоте, доброте, благости, разлитым в этом чудесном месте? Ответы – в людских сердцах. Ведь что-то однажды заставляет человека отложить дела, изменить привычный маршрут и прийти в Божий храм – может, просто поставить свечу, вспомнить тех, кто уже ушёл, и тех, кто рядом. А может, за чем-то неизъяснимым... Помните, у Александра Блока? "Три раза преклониться долу, семь – осенить себя крестом, тайком к заплёванному полу горячим прикоснуться лбом. Кладя в тарелку грошик медный, три да ещё семь раз подряд поцеловать столетний, бедный и зацелованный оклад"...
– Православие в русском человеке заложено генетически, – рассуждает отец Алексий. – Потому и приходят сейчас в храмы и стар, и млад. Мужчины чаще в зрелом возрасте. А вот совсем недавно подошли ко мне две девушки, спрашивали, что такое грех, как жить правильно. Верно философ сказал: "Душа человека по природе христианка". В основном в церковь идут те, кого побила жизнь, кто "оброс мудростью" и понял, чего ему не хватает. В одной песне поётся: "Русские, неужели вы такая нация, что вам нужна беда?" Я её часто вспоминаю. Да, лишь после какого-то потрясения человек приходит к Богу.
У монаха-игумена много забот: встретить паломников, прибывающих едва ли не каждый день, подумать о пропитании, о строительстве, ремонте, наконец, суметь грамотно ответить на вопросы братии, постигающей богословие... Строгость в нём сочетается с видимой любовью к людям, с терпением к слабостям других. Когда за стеной часовни, где мы разговаривали, вдруг послышится сначала шёпот, а потом негромкий смех, отец Алексий улыбнётся: "Послушникам нелегко, вокруг соблазны. Они, конечно, стараются быть примером для окружающих, но пока не всегда получается".
Отец Алексий считает очень важным уделять внимание молодёжи. По его мнению, главная проблема сегодняшней России в том, что родители далеки от христианского образа жизни, пьют или гонятся за "большой деньгой", забывая о нравственности, да просто об элементарном воспитании!
– Вот и получается, что не детей винить-то надо, а родителей. Недавно прочитал про одну мать, которая избавила своего сына от пьянства. Когда у женщины спросили, как ей это удалось, она лишь показала на свои колени, стёртые до крови в постоянной слёзной молитве...
Недавно приезжали в Тарасково молодожёны. Долго стояли перед иконами, поставили свечи. Иные просят у Бога успешной сдачи экзаменов, стоят перед иконой молча, будто что-то обдумывают.
– Мне кажется, в такие минуты юная душа просыпается в святом месте, – говорит монах.
Святынь в Тараскове много. В алтаре храма – мощи св. Лазаря Четверодневного, Василия Блаженного, святителей Пантелеймона и Николы, архиепископа Мирликийского, св. Иоанна Златоуста, преподобных Сергия Радонежского и Максима Грека. Правда, настоятель об этом особенно не распространяется, полагая, что те, кому интересно, сами спросят и обязательно узнают. Однако как не рассказать читателям, что в этом сельском храме хранятся частицы ризы и гроба Пресвятой Богородицы, иерусалимский крест с частицей горы Голгофа, а также веточка из Гефсиманского сада?
Мы ещё долго разговаривали с отцом Алексием – о его планах, о жизни, о душе. Когда я сказал ему, что сам – старообрядец, монах помолчал немного, отведя взгляд, потом с уважением и даже с любопытством спросил:
– Что ваши старики говорят о конце света – близок ли он? – И внимательно посмотрел на меня.
Я ничего не ответил. И не потому, что говорить об этом не хотелось, особенно зная о пророчествах, о том, что войны, пороки, братоубийственная ненависть дня сего предсказаны в Писании. Подумалось лишь о том, что каждому из нас надо делать то, что в его человеческих силах, созидать – строить ли, сеять, учить, воспитывать. Этим мы и себе продлеваем жизнь, и даём другим, далёким от Бога, возможность стать чуть лучше, добрее и тем умилостивить Христа.
Снова подумал об этом спустя полчаса, когда подходил к сельскому кладбищу, осветившемуся в те минуты вечерним солнцем. Отсюда, с холма, открылся красивый вид села, так изменившегося всего за несколько лет: сельсовет, ладные двухэтажные дома, сенные стожки тут и там – словно бисер, подчёркивающий красоту жемчуга – храма и монастыря.
По ту сторону холма – источник Марии Египетской. Свято место пусто не бывает: у воды расположились люди. Знакомлюсь. Надежда Дмитриевна с внуком приехали из Новоуральска. Внук стоял подле купальни, не решаясь прыгать в ледяную воду. Бабушка весело подзадоривала: мол, не бойся, прыгай, уже ведь мужичок! А он топтался на мягком мху, окружающему ключ с прозрачной водой.
Подошёл мужчина-грибник, руки синие от черники, которая нынче уродилась на славу. Наклонился и, бодро покрякивая, стал умываться. Взглянув на нас, улыбнулся, ни слова не сказал и пошёл своей дорогой.
Местные старожилы рассказывают такую байку. Лет двадцать назад на воде из этого ключа местный мужик брагу ставил. Говорят, напиток получался отменный. После того как источник освятили, что-то у мужика не заладилось. И стал он ходить к священнику: дескать, чего мне жизнь-то испортили?.. Ещё говорят, что эта вода избавляет от блудной страсти, ведь и название своё источник получил по имени раскаявшейся библейской блудницы.
Где-то в этих лесах затаился в ожидании верующих источник во имя Святой Троицы. По преданию, там некогда жил отшельник, который молился и держал строгий пост. А неподалёку стоит "кладезь мудрости" – так здесь называют ещё один источник, во имя Святителя и Чудотворца Николы.
Пока общался с паломницами Надеждой Дмитриевной и Гетой Михайловной, в сопровождении монаха подошли муж с женой и сразу пошли окунаться. Монах же остановился у высокой ели, в ветвях которой я только сейчас увидел небольшую икону, и стал отбивать поклоны, читая по небольшой книжице. Так и стоял около часа, не обращая внимания на задорные крики мальчика Саши, всё-таки окунувшегося в колодец, как в святую купель, на разговоры женщин и на вспышки моего фотоаппарата.
Паломницы засобирались к автобусу.
– Кукушка-кукушка, сколько мне жить? – Это Сашка, прислонив велосипед к высокой сосне, будто подпирающей небо, прислушивался, сколько ему отмерила лесная птица. Досчитав до пятнадцати, бросился догонять бабушку, а кукушка ещё долго продолжала своё оптимистичное "ку-ку"...
Доведётся ли ещё вернуться в Тарасково, услышать рассудительного отца Алексия, увидеть толпу паломников, умыться родниковой водой, полюбовться селом с горы?
Не счесть на Руси таких живописных святых мест, спрятавшихся от мирских страстей в лесах и горах. Местный народ терпением, трудами и молитвой держит свою землю, свою веру – нашу Россию. Бывая в таких местах, думаешь, что ничто не может поколебать этот праведный уклад и силу человеческого духа.
Екатеринбург
