Я не стану говорить о просчетах и несомненных достоинствах телесериала "Тихий Дон", демонстрацию которого завершил на пошлой неделе Первый телеканал, в интерпретации режиссера Сергея Бондарчука, сравнивать его с шедевром (несомненно, шедевром!) – – одноименным кинофильмом Сергея Герасимова – – это вопрос идейных пристрастий и эстетических вкусов. О вкусах, известно, не спорят. Затрону лишь один, но весьма существенный православно-христианский аспект "Тихого Дона" М. Шолохова, который не обошли своим вниманием при экранизации эпопеи ни С. Герасимов, ни С. Бондарчук, подчеркнув тем самым ее ключевое морально-философское начало.
Наверное, сама постановка вопроса о Шолохове и православии кому-то покажется несовместимой и даже парадоксальной, ибо, казалось бы, недопустимо ставить радом две взаимоисключающие парадигмы – – религиозно-христианскую, идеалистическую и коммунистическую, материалистическую. Но это если смотреть на творчество писателя сквозь призму социологической методологии, имеющей право на существование, но не исчерпывающей все богатство "Тихого Дона", которое не ограничивается только постановкой и художественным решением классово-исторических катаклизмов. Бытие телесное и духовное, однако, может непостижимым образом сопрягаться, пересекаться, взаимодействовать.
Да, М. Шолохов был убежденным атеистом и материалистом, но не воинствующим безбожником. Атеизм и материализм не помешали ему проникнуть в заповедные миры человеческой души, ярко и правдиво отобразить христианскую сущность русского человека, испокон веку крепко связанного с Богом, с православными заповедями, отчетливо наложившими свою печать на морально-этический кодекс исторически сложившихся в России отношений между людьми, ибо, как заметил еще великий философ, глубочайший знаток и толкователь русской души И.А. Ильин: "Ищите русскость русского в тех душевных состояниях, которые обращают человека к Богу в небесах и ко всему божественному на земле, то есть в духовности человека".
М. Шолохов – – гениальный русский художник слова с ярко выраженным чувством Родины, а русскость с ее общепризнанным величием и щедростью души, соборностью самосознания и православие с его кристальной чистоты совестливостью, безоглядной жертвенностью и преданным служением Господу нашему Иисусу неотделимы друг от друга, составляют сущностное менталитетное содержание русского национального характера. Великий Достоевский отлил в четкую, ясную, лаконичную формулу: "Русский – – слуга православия". У Достоевского же находим и более категоричный, но оттого не менее точный тезис: "Кто не православный, тот не русский".
Чуть ли не все герои "Тихого Дона" – – независимо от их политических воззрений, идеологических устремлений, участия за революцию или против – – трагедийные, отмечены черной печатью вселенской скорби, рока, неимоверных страданий и мук. Куда там шекспировским страстям до шолоховских!..
В чем тут причина? Чем провинились соотечественники и перед кем, обрекая себя на неистовые страдания, эхо которых докатилось и до нашего трагического времени? Из содержания эпопеи "Тихий Дон" отчетливо вытекает: соотечественники отступились от Бога, нарушили Его святые заповеди, вступили на греховный путь беспощадной ненависти, кровавого насилия и взаимного истребления, забыли о покаянии – – в этом одна из ключевых причин обрушившихся на них бед и несчастий. Бог покарал Адама и Еву за искушение запретной любви и нарушение Его священной заповеди; Бог покарал и людей за искус крови, насилия, властолюбия и духовной порчи.
Любовь героев "Тихого Дона" лишена радужного света надежды, окрашена в суровые драматические тона и нередко завершается трагедийно, так и не реализовав себя во взаимном счастье любящих сердец, как она печально оборвалась у Григория Мелехова и Аксиньи Астаховой. Вряд ли это случайно в романе "Тихий Дон". Изначально жизнь наша обречена на страдания, а в годы всенародных катаклизмов страдательна вдвойне и втройне. Наиболее тяжелы для человека страдания духа, а не плоти, "они раздирают душу всякий раз, когда по благодати Божиеи и в свете Христовом духовный человек видит совершенную тщетность, уродство и мелочность греха. Именно эти страдания были наиболее грустными и тяжкими для Самого Иисуса Христа" [1].
Тяжкие муки и в конце концов гибель Аксиньи – – это ее искупление за греховную любовь к Григорию, любящего ее такой же пламенной, неистовой, но греховной любовью, из-за которой страдают его жена, родители, близкие. И Григорий, и Аксинья вкусили запретный плод греховной страсти, повторив поступок Адама и Евы...
Григорий женат, у него семья, дети, у Аксиньи – – муж, с которым она повенчана. Трагическая развязка в отношениях молодых любовников неизбежна, ибо продиктована всей логикой трагических жизненных и духовно-нравственных обстоятельств: она – – наказание Господне. Иного финала романа просто не видится, если учесть его острую реалистическую направленность: правда жизни для писателя превыше всего. Представьте на миг иной, приятный для читателей, влюбленных в Григория и Аксинью, но звучащий откровенно фальшиво, нежизнеподобно сюжетный поворот в личных судьбах этих героев: Аксинья и Григорий после длительных тяжких треволнений и бешеной круговерти жизни поженились, зажили единой семьей, обзавелись домашним очагом, детьми, обрели покой, счастье, благополучно встретили старость... Возможно ли такое? Теоретически да. Складывались и таким образом судьбы людей. Но только не с такими героями, как Григорий и Аксинья, – – вечными мучениками, страстотерпцами, кающимися грешниками, обрекшими себя на греховную страсть.
Драма греховной любви героев ужесточается еще тем, что это отнюдь не легкодумная вспыльчивая связь, не растление, достойное всеобщего презрения и осмеяния, а воистину высокая, трагедийно-страдательная Любовь. Ибо замешанная на грехе измены, принесшая страдания другим людям, ибо нарушает одну из ключевых заповедей господних: "Не желай ближнего твоего и не желай дома ближнего твоего, ни поля его... ни всякого скота его, ни всего, что есть у ближнего твоего". Не случайна в романе, казалось бы, малая деталь: дворы Мелеховых и Астаховых расположены по соседству, то есть ближние...
Аксинья погибает. Ее жизнь оборвал случайный выстрел случайно встреченного чужого человека, даже не ведавшего, какую огромную страдательную Любовь он убил, словно палач, холодной, не дрогнувшей рукой. Но ведь это автор убил свою любимую героиню!.. Зачем убил? За что наказал, принеся тем самым боль и себе, и читателю? Не логичнее было бы сделать финал счастливым?.. Трагическая развязка романа обусловлена его философско-нравственной, религиозно-православной концепцией: на чужом несчастье собственного счастья не построишь, разрушать семью ближнего своего все равно что покушаться на него – – антибожеское дело.
Концепция любви положительно прекрасных героев строится у Шолохова в строгой соотнесенности с православным Писанием. Аксинья не случайная жертва случайного выстрела: своей гибелью она искупает свою вину и вину Григория за греховную любовную связь. Искупленный такой дорогой ценой грех Всевышним прощается, отпускается – – в Царствии Божьем Аксинья предстанет чистой и непорочной. Тарас Бульба убивает своего сына Андрия ("Тарас Бульба" Н.В. Гоголя) по этой же причине, ибо предательство, отступничество, согласно христовой вере, еще больший грех, нежели греховная любовная связь.
Жертвенная, безоглядно-неистовая, искупленная смертью Любовь Аксиньи и Григория переходит из разряда греховной, земной в чистую и святую небесную Любовь, освященную самим Господом. Аксинья не предлагает Григорию совершить безнравственный поступок: "Брось свою семью, нелюбимую жену, детей, ступай ко мне и обо всем забудь". Совестливая, кристально нравственная, православная, не умеющая и даже не пытающаяся лгать, лицемерить, найти в себе силы справиться с переполнившим ее бурным чувством любовной страсти, она готова любить Григория тайно, жертвенно. Мимолетно оброненная ею фраза "Гришенька, родненький, давай уедем отседова!.." лишь единожды сорвалась с ее воспаленных трепетных уст в необычайном порыве нежности, как бы случайно, и больше никогда не повторится. Аксинья будет потом многажды проклинать себя за эту минутную слабость, стыдиться нечаянно оброненных слов, ибо осознает всю греховность сказанного...
Как показывает автор, с самого начала отношение героев не легко-думная растленная связь, это очень серьезная, ничем не остановимая тяга друг к другу. И вот тут-то постигаешь глубоко обоснованную внутреннюю мотивацию чувств и поступков Григория и Аксиньи не в видимой материальной, а в какой-то неземной, мистической сфере. Без влияния духовно-православных постулатов тут не обошлось. Все вытекает из православного мировидения автора и героев, которым он явно симпатизирует, овеществляя в них свой духовный идеал: кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть Любовь. "Без любви (а для любви нужна прежде всего любовь Божия) личность рассыпается в дробность психологических элементов. Любовь Божия – – связь личности. Грех – – момент разлада и развала духовной жизни" [2].
Мне могут скептически заметить: отображая пламенную страсть Аксиньи и Григория, автор романа вовсе не помышлял о Боге. Может быть, и не помышлял... Однако православие учит: Бог не нуждается в том, чтобы о нем беспрестанно помышляли. Бога следует денно и нощно в себе ощущать, жить и руководствоваться Его благими наставлениями в делах своих, помыслах и поступках. Тонкий исследователь глубоких внутренних порывов души, М. Шолохов не мог не считаться с возможностью существования потаенных пружин поведения человека на уровне его подсознания, неподвластного рациональному объяснению, но способного так или иначе действенно влиять на поступки. Не потому ли уже на первых страницах "Тихого Дона" заложена антиномия: поступки Григория и Аксиньи изначально как бы порочны, но помыслы и чувства у них девственно чисты... Иначе говоря, в поведении наших героев нет строгой соотнесенности с логикой "нормального" рационального сознания, далеко не все в их действиях обусловлено житейской логической целесообразностью. Есть в их помыслах, чувствах и поступках некая высшая духовно-чувственная самореализация, заключающая в себе немало непонятного, таинственного, загадочного...
Все это дает повод заключить, что философское содержание "Тихого Дона" отнюдь не исчерпывается социальными исканиями героев и уж тем более классовым противостоянием белых и красных, как то утверждала вульгарно-социологическая методология научного поиска: православные искания как высшая духовная ипостась объективно водили пером автора романа независимо от того, каких идеологических, политических, философских и прочих устремлений этого ряда он придерживался на момент создания эпопеи, ибо у художника-творца, мы знаем, помимо видимой, бытийной есть еще другая, невидимая часть жизни – – внутренняя, скрытая от постороннего глаза, сакральная, в которую не так-то легко заглянуть даже чрезвычайно тонкому исследователю художественного процесса. Политика конъюнктурна, а Слово Божие – – вечно. Не нами сказано.
Говоря о благотворном воздействии православного сознания на литературу и искусство, я далек от намерения подменить анализ литературоведческий поиском религиозной подосновы, ибо, как известно, эстетика носит самодовлеющий, а не прикладной характер, и потому речь следует вести о наиболее оптимальном варианте эстетического познания, одухотворенного влиянием возвышающего и облагораживающего учения Христа, о гармоническом сочетании искусства с православной верой, максимально отвечающей, по моему убеждению, как тому учили Ф. Достоевский, Л. Толстой, И. Ильин и другие, русскому менталитету. Без определения религиозно-философских корней нам никогда не удастся понять дивное волшебство национального гения Пушкина, Толстого, Достоевского, всей нашей русской культуры, искусства, в том числе и писателей современной эпохи – – М. Шолохова, других крупнейших самобытных светочей, наследников традиций отечественной литературы.
21.11.2006
Источник: Вече Твери (Тверь)
