Имена Матери. "Неизглаголанное Девы таинство"

Продолжение. Начало в № 1/04

"Ризоположение" тайны

Задержимся ещё ненадолго на пороге этих имён. Переступая его, следует снять привычную "обувь" повседневных средств общения; здесь говорят на ином наречии, ибо само обращение к Богоматери становится "благословенным в языках". Каждое из Её имен подобно двери, за которой происходит обмен даров. Мы приносим Ей себя из дословесной глубины, и слова отвечают нам благодарностью. Они приходят из Божьей тишины, как будто желая удивить нас. "Удивила еси воистинну ныне на мне, Владычице, благодеяния Твоя, Отроковице..." [2], – говорится в тропаре канона молебного ко Пресвятой Богородице. Воплощение остаётся тайной, непрестанно открывающейся во времени и обнимающей собою всё, что сотворено. В том числе и имена, которые Адам давал в раю всякой живой душе (всё тогда было живым), как и слова, которыми мы и сегодня обмениваемся, хотя жизнь порой едва-едва теплится в них. Но они вышли из дара Слова, чья доступность и очевидность не умаляет его неразгаданности. Всякий раз, когда тайна его выступает на свет, она сохраняет в себе нестёршуюся память о своём истоке и неостывшее тепло материнского лона.

И потому Мария остаётся неиссякающим таинством веры. Таинство, в отличие от бестелесной тайны, не обходится без материи, без "умозрения в красках", без созерцания в событиях, устроения в плоти. "Плоть (Марии), замешанная на человеческой материи, стала носительницей Бога" (св. Афанасий Александрийский). Но не вправе ли мы говорить также и о таинстве мысли, чья смысловая и звуковая "материя" выносит на свет то, что чуждо материи и сокрыто в Боге? И оттого "плоть" богородичных образов и имён несёт на себе ощутимый отблеск Того, Кто, одеваясь светом яко ризою, соблаговолил обитать во мгле. Удивлённое мышление способно изредка приблизиться, скажем так, к "ризоположению" тайны, к теофании её в качестве доступной нам вести. И тогда разум, пусть даже оставаясь в тесных своих границах, ищет рассказать о том, что было им тогда воспринято и пережито. Так происходит постоянное "расширение" таинственного присутствия, открытие его во всех новых и неожиданных вещах и явлениях. Поклонение Марии вырастает из этого длящегося открытия Её пребывания рядом с нами, в материальной наполненности нашей жизни, нашей веры.

Обратимся теперь ещё раз на минуту к тем путям русского богословия, которые вели к постижению Церкви в пневматологическом и мариологическом её начале, то есть в близком, бытийном и духовном её родстве с Матерью Божией. Об этом родстве начали задумываться с тех пор, как стали размышлять о природе Церкви. Епифаний Кипрский (IV в.), вероятно, первый из "мариологов", сравнивает чрево Марии с книгой, написанной Духом Святым. Книга дала Слово, Церковь же родилась от ребра Слова-Христа, когда после удара копьём из Его груди истекли кровь и вода. Церковь, основанная на Голгофе, живёт в Марии, а Мария – в Церкви, в каждой Евхаристии, происходящей силой Святого Духа. Он одевает Слово языковой тканью благословений и молитв, гимнов и догматов, подобно тому как Мать даёт человеческое тело истине, ставшей жилищем Бога.

Корни всякой истины, исповедуемой в Церкви – вернёмся ещё раз к очерку "Всесвятая" Владимира Лосского, – находятся во Христе, проявляют себя в Духе и скрываются вновь в Матери Господа как Хранительнице Предания и Откровения Сына. Лосский называет Церковь "расширением человеческой природы Христа", способной хранить в себе такую полноту Откровения, которую, будь она записана, весь мир не мог бы вместить. И потому лишь Матерь Божия, избранная для того, чтобы Бога сделать телом в Своём чреве, может полностью осуществить всё, что сопряжено с непостижимым даром Воплощения, неотъемлемым от Её Богоматеринства. И все наши молитвы, славословия, упования исходят из лона Церкви-Марии, пробуждаясь в памяти Духа.

Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлёт Отец во имя Моё, научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам (Ин 14. 26). В словах, когда-то собранных в сердце Марии, Дух Святой сохраняет и обновляет память о том, что Христос сказал однажды и по сей день продолжает нам говорить. Слово, приносимое Духом Святым, извещает о Себе и безмолвием Богоматери.

Её безмолвие знает множество языков. Оно порождает Слово, которое умножается и растворяется в тех словах, в которых Церковь узнаёт и исповедует себя в образах-именах Матери. Каждое из них, когда они подлинны, остаётся праздником, отражающим собой какое-то длящееся событие церковной жизни. Ибо "Мария – это архетип и персонификация Церкви, тела Христова и храма Духа Святого" [3]. И потому силой Духа имена-образы Богоматери приобретают такую устойчивость, что становятся мостами, по которым переходят из осязаемого в неосязаемое, из видимого в невидимое. Многие из них остаются временными, возведёнными на мгновение, достаточное для того, чтобы донести лишь один молитвенный возглас, другие приобретают такую прочность, что остаются навсегда как богородичные иконы или предания. В сознании Церкви каждое из преданий представляет собой как бы канонизацию Духом Святым коллективной памяти или человеческого созерцания, застывшего на непреходящем, отданном Богу знании.

Что знаем, что помним мы о Марии? Прежде всего то, что Она – "Богородительница чистая" [4], "Богородице Дево". Уже это первое имя Её возникло при осознании общей веры, отстоявшейся у самых её истоков. Дух Святый найдёт на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя(Лк 1. 35); рождение истины, соборной и в то же время интимной, подобно зачатию Слова в памяти Церкви и в сердце веры. Слово нисходит в каждого человека, приходящего в мир, но, откликаясь ему, душа становится подобной чреву, принимающему Духа, сошедшего на Марию. Она есть изначальный образ того лона, в котором возникает наша связь с Богом.

Об этом говорит преп. Максим Исповедник: "Всякая верующая душа зачинает и порождает Слово Божие по своей вере. Христос – плод всех нас, все мы матери Христовы".

Ему вторит Исаак Звезды, цистерцианский монах XIII в.: "Наследие Господа во всеобщем смысле – Церковь, в особом смысле – Мария, в единственном смысле – всякая верующая душа" [5].

Но верующая душа лишь тогда может называться "матерью", когда действительно приносит плод – Христа. Иными словами, когда достигает святости. И потому человеческая святость – и не в этом ли признак глубинной неразделённости Церкви? – пронизана Христом, но носит на себе лик Матери.

Выразим это твёрже на более строгом языке Павла Евдокимова:

"Если Дух Святой (panaghion) персонализирует само качество божественной святости (святой Кирилл), то Дева, агиофания (святоявление), олицетворяет человеческую святость... Бытийно связанная со Святым Духом, Мария предстаёт как животворящее утешение и Ева-Жизнь, оберегающая всякую тварь и заступающаяся за неё, и, соответственно, выступает в качестве образа Церкви с её материнской защитой" [6].

Иными словами: лицо христианской веры – образ Матери Божией, иконы Церкви Христовой.

"И потому слова Символа веры "воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы" означают для Отцов Церкви также и тайну рождения каждого верующего, – продолжает Евдокимов, – рождённого "ex fide et Spiritu Sanctu". При этом вера каждого верного коренится в подвиге Пресвятой Девы, имеющем всеобщее значение, в Её да будет. Благовещение, называемое Праздником Начала (святой Иоанн Златоуст), создаёт новый эон; и домостроительство спасения восходит к "мариологическому корню", так что мариология предстаёт органической частью христологии" [7].

Церковь узнаёт себя в Марии как Матери и Дочери. Иисус есть благословенный плод чрева Её и в то же время Дева становится, по слову св. Ефрема Сирина, и особым плодом Христа, неизреченным цветением Его любви. Эта мысль появится у св. Бернарда, на неё сошлётся и Иоанн Павел II в энциклике "Redemptoris Mater".

"Благовещение"

Отступив от богословия, обратимся вновь к поэзии, остающейся по-своему не менее строгой. Поэзия хочет передать то, что стоит за словами и не выговаривается ими до конца. Поэма Сергея Аверинцева "Благовещение" начинается с приглашения в безмолвие, когда слова теряют свой напор, а вещи возвращаются к самим себе. Голос Божий входит туда,

...где отстоялась
такая тишина, что каждой вещи
возвращена существенность, где камень
воистину есть камень, в очаге
воистину огонь, в бадье
воистину вода, и в ней
есть память бездны, осенённой Духом... [8]

"Существенность" вещей означает их сотворённость, их сущность в Боге. Человек, внимающий этой сути, обретает и себя самого. Обращаясь к творению, он соприкасается с "памятью бездны", несущей в себе Слово и "осенённой Духом". Ещё до того как Слово нисходит и становится зародышем в теле Марии, до того как Дух осеняет Её, душа Её касается бездны Слова, обретая свою суть, собираясь всецело в молитве, полагая "отказ всему, что – плоть и кровь; предел теченью помыслов". Молитва – состояние открытости, готовности и доверия, в полноте их Мария может "осязать единое, в изменчивости дней неизменяемое: верность Бога". Верность открывается в собранности, сведённости души к духу, пребывающему в тишине, которая делается Словом, в глубине, из которой выступает Лик.

Колодезь Божий. Сдержана струя,
и воды отстоялись. Чистота
начальная: до дна прозрачна глубь.

В этой чистоте и прозрачности происходит "неизглаголанное таинство" соединения Бога и Девы, принимающей Его дар.

И совершилось то, что совершилось...

Дочь Сиона становится "Невещественного света жилищем..." [9]. Вестник, именуемый "Божья сила", несущий в себе "уставы те, что движут звёздами", приносит уставы вечной жизни, и Дух, осенив Марию, остаётся с Нею навсегда. Бог, вызвавший мир из небытия, соединяется с его веществом, делается "одним из нас", человек, принимает на себя и проклятье, и благословение мира. Благовещение начинается с оклика, дарования Божьей силы человеческому имени.

Учтивость неба: Он Её назвал
по имени. Он окликал Её
тем именем земным, которым мать
Её звала, лелея в колыбели:
Мария!
...............
Звучала речь, как бы поющий свет...

Стихи иногда пишутся для того, чтобы научить нас удивиться по-новому старым словам. И разделить удивление с другими. Следуя древней гимнографической традиции, Аверинцев останавливается перед невместимостью Боговоплощения, как бы отступая перед крутизной "всего того, что с человеком несоизмеримо". Вестник называет Марию простым родительским именем; откликаясь ему, человеческое удивление создаёт сонм божественных имён. "Учтивости неба" оно отвечает непрекращающимися попытками ума уложить в имена то, чему, казалось бы, нет названия. Там, где камень есть камень в истине его творения и вода открывает своё потаённое лицо, слово человеческое становится настоящим словом, т. е. возвращает себе силу наделять всякую вещь бытием и смыслом, тем, что глубинно и подлинно связует одного человека с другим, тем, что прокладывает путь от удивлённого, славящего или стенающего сердца к Творцу и Искупителю. Иконой такого слова становится ответ Марии, обращённый к Вестнику: "Се, Раба Господня, да будет Мне по слову Твоему". И вслед за тем на тысячу ладов мы литургически следуем этому слову поющим учением, верной памятью.

"Свет рождшая божественный, Богоблагодатная, омраченную преступленьми душу мою просвети, молюся..." [10]

"Ты из Тебе рождшегося, яко видела еси уязвлена копием, уязвилася еси сердцем, Пречистая..." [11]

"Лествица, еюже к нам сниде Вышний"... [12]

Когда, доверяясь и открывая себя, мы стучимся в двери тайны, она выходит нам навстречу, соединяясь с нашим упованием и не сливаясь с ним. Непостижимое принимает облик и имя видимого, оставаясь непостижимым. У Аверинцева: "И всё легло на острие меча".

О, лезвие, что пронизало разум
До сердцевины.

Это значит: Слово, Логос никогда не может соединиться до конца с человеческой мыслью и дать до конца уразуметь себя. Ибо оно живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа... (Евр 4. 12). Соединиться с мыслью Слово не может, но может войти в наш дух и родиться в нём, если сумеет услышать слова Вестника.

"Что Тебе принесем?.."

Вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано (Мф 13. 11), – говорит Иисус апостолам.

Мария – земное "приятелище" тайн, или "дверь достославного таинства", как называет Её один из акафистов. Она, по формуле св. Григория Нисского, пребывает на грани тварного и нетварного. Истинное Её имя апофатично, но не скрыто; оставаясь в той прозрачной глубине, где Слово плоть бысть, оно продолжает становиться плотью во множестве других имён и событий, однако их следует услышать, создать, облечь в образы, вочеловечить, воцерковить. В Ней "тайны Царства" обретают видимость и тепло, прозрачность и доступность, оставаясь непроницаемыми, укрытыми в Боге. Каждое из Её лиц, любое из имён единственно, но если собрать их вместе, то по ним можно будет проследить земной маршрут Воплощённого Слова. Оно держит путь среди "анклавов" приблизившегося и скрывающегося Царства. Оно извещает о себе материнской "речью" упования, сострадания, красоты, умиления, покрова, заступничества, взыскания погибших или, словами Аверинцева, "локализацией взаимопроникновения Божественного и тварного" [13]. Все эти знаки Её пребывания в нашем мире сливаются в единую реку малых благовещений, всякий раз принимающих новый образ Богообщения (исцелений, посещений, ходатайств...). В узнавании и исповедании их проясняют свой смысл слова Литургии: "О Тебе радуется, Благодатная, вся тварь, ангельский собор и человеческий род..."

Всё, что сотворено, тянется к Совершенному Творению. Если Бог продолжает удивлять нас делом рук Своих (разве не в удивлении – исток всех религий?), то не посылает ли Он нам особую весть через Деву Марию как иносказание Неба? Эта весть обращена к нам, она рассеяна в именах Её присутствия, она выдаёт язык, на котором говорят в Царстве Божием. Она напоминает о том, что все окружающие нас вещи должны найти свои слова Божии, свои царские имена, которые даровали им их суть и жизнь. Под этими именами они, вслед за Матерью всех живущих, войдут в тайны Царства.

В радости об обретении изначальных слов творения состоит и жизнь веры. Так, исповедуя Богу свои грехи, человек возвращается к дарованному ему подобию Божию. Каждое подлинное имя сущего содержит в себе постоянный, хотя и всё время меняющийся поток знаков, омывающий горизонт бытия. Так, говоря о вере, мы подразумеваем предание себя Богу, когда мы несём Ему свои надежды, страхи, радости, ожидания, покаяния, мольбы и само слово "Бог" наполняем тем, что Ему приносим. И Он входит в эту полноту, и так возникает личная связь, дарение самого себя "Ты", которое выходит нам навстречу и, в свою очередь, дарует Себя. Имена, освящающие бытие, созидают Царство, которое приближается и раскрывает себя в Матери, ангелах, святых...

В каждом Её имени, лике, образе осуществляется обетование Иисуса: И се, Я с вами во все дни до скончания века (Мф 28. 20). Разве не Его "Я" обращается к нам в "Нечаянной Радости", или в "Одигитрии", или во "Взыскании погибших", или во "Всех скорбящих радости", или в "Живоносном Источнике", или в "Умягчении злых сердец", если вспомнить лишь немногие из множества известных византийских и русских икон? К сему можно было бы добавить, в духе старинных литаний, пишет французский философ Жан Гиттон, "Деву упования, Мадонну негаданных встреч... Царицу событий..." [14]. Сколько есть ситуаций, в которых человек припадает к груди Иисуса (Ин 13. 25), столько же существует образов, которые отсылают нас к Его Матери. Захотим ли мы – во имя чистого евангелизма – отвергнуть все эти невидимые дары, в которых Бог показует нам лицо Своё, открывая дверь Своего жилища на земле? Не было бы это безумием неблагодарности?

Вся сложнейшая символика, сложившаяся на протяжении многих веков, и есть плод взаимодействия Духа и людей, Церкви, узнающей себя в Матери Божией. И коль скоро Церковь – Тело Христово и Дом Господень, то, отражаясь в Марии, эти слова несут в себе множество смыслов. Из них можно выделить по меньше мере три: христологический, ибо Она была жилищем Того, в Ком "обитает вся полнота Божества телесно" (Кол 2. 9); эсхатологический, ибо "полнота Божества", выношенная Марией, стала залогом той полноты, когда Бог будет всё во всём (1 Кор 15. 28); и, наконец, смысл сотериологический, ибо нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись (Деян 4. 12), однако Мария остаётся чудодейственным храмом этого имени, где тайна Иисуса просвечивает в откровении о Богоматери.

Она заключает в Себе и живоносный источник языка, на котором написана книга Премудрости Божией о творении. В Марии мы находим бесконечное разнообразие обращений к Богу, от лепета до литании. Дух и Невеста говорят нам в святых, в городах, чудесах, исцелениях, чудотворных источниках, как будто лоно Марии даёт жизнь всё новым ликам Слова. Имя Иисуса как Премудрости, сотворившей мир, содержит в себе все имена сотворённых Им вещей и множество образов благословения, посылаемых при участии Матери. Однако Сама Она есть приношение рода человеческого Богу, и всё изображённое, сказанное, открытое о Ней создано людьми и принято Духом, сотворившим из них Тело Христово.

О том говорит и Самогласен Рождества:

Что Тебе принесем, Христе,
яко явился еси на земли,
яко человек нас ради;
каяждо бо от Тебе бывших тварей,
благодарение Тебе приносит:
ангели пение,
небеса звезду,
волсви дары,
пастырие чудо,
земля вертеп,
пустыня ясли:
мы же Матерь-Деву.
Иже прежде век, Боже,
помилуй нас.
†