Встаньте, пойдём!

Перевод с польского Аллы Калмыковой

В кратком предисловии к своей последней книге Иоанн Павел II рассказывает, что после выхода в свет "Дара и тайны", куда вошли воспоминания о начале его священнического служения, ему предложили написать их продолжение. Именно в это время готовился документ Pastores gregis о роли епископов в Церкви, что побудило Папу мысленно обратиться к годам епископского служения в Кракове, к началу своего римского понтификата. Сделанные им записи и легли в основу книги, которую он посвятил "братьям во епископстве и всему Народу Божию".

"Встаньте, пойдём!" — этими словами евангелиста Марка Папа призывает нас устремить взор на Христа, укрепить сердце надеждой и вместе с Ним пойти дорогами нового тысячелетия.

Предлагаем читателям "Истины и Жизни" первую публикацию на русском языке начальных глав книги Иоанна Павла II "Встаньте, пойдём!"

"Не вы Меня избрали, а Я вас избрал"

(Ин 15. 16)

Источник призвания

Я ищу источник моего призвания. Он пульсирует там… в Иерусалимской горнице. Я благодарен Господу, что в дни Великого Юбилея 2000 года мне было дано молиться именно там, в верхней горнице (ср. Мк 14. 15), где совершилась Последняя Вечеря. Мысленно переношусь в тот памятный Четверг, когда Христос, возлюбивший Своих до конца (ср. Ин 13. 1), поставил апостолов священниками Нового Завета. Я вижу Его склоняющимся перед каждым из нас, их наследников, чтобы умыть нам ноги. Слышу Его слова, будто Он говорит их мне, нам: "Знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам" (Ин 13. 12–15).

Вместе с Петром, Андреем, Иаковом, Иоанном… слушаем, слышим: "Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдёте, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви. Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна. Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам" (Ин 15. 9–14).

Не здесь ли сокрыта тайна любви-милости — mysterium caritatis нашего призвания? Эти слова Христовы, сказанные в час, для которого Он пришёл (ср. Ин 12. 27), — корень всякого призвания в Церкви. Из этих слов истекают животворящие соки, дающие начало призванию как апостолов и их преемников, так и любого человека, — ведь Сын хочет быть "другом" каждого, Он отдал Свою жизнь за всех. Всё самое важное, самое дорогое и святое сошлось в этих словах: любовь Отца и любовь Христа к нам, Его и наша радость, но и наша дружеская верность, которую мы подтверждаем, исполняя заповеди. И в этих же словах заключены цель и смысл нашего призвания: чтобы мы шли и приносили плод, и чтобы плод наш пребывал… (ср. Ин 15. 16).

Таким образом, любовь — связующее начало всего: это образ ипостасного единства Божественных Лиц — и единства, хотя в ином роде, человеческих личностей с их многообразными призваниями. Мы вверили нашу жизнь Христу, Который первым возлюбил нас и, как добрый Пастырь, посвятил нам Свою жизнь. Апостолы услышали Его слова и восприняли их как призыв, обращённый лично к ним. Так и мы, их преемники, пастыри Церкви Христовой, не можем не испытывать потребности быть сопричастными, чтобы — в качестве первенствующих — ответить на эту любовь; потребность быть верными, соблюдать заповеди и изо дня в день отдавать жизнь друзьям нашего Господа.

"Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец" (Ин 10. 11). В проповеди, произнесённой мною на площади св. Петра 16 октября 2003 года по случаю 25-летия понтификата, была такая мысль: "Апостолы, слыша эти слова Христа, не понимали, что Он говорил о Себе. Не понимал даже Иоанн, Его любимый ученик. Понял он это лишь на Голгофе, у подножья креста, видя, как Он в молчании полагает жизнь “за Своих овец”. А когда пришёл час и ему, и другим апостолам взять на себя эту миссию, они вспомнили Его слова. Они отдавали себе отчёт, что поручение, которое Он им доверил, они смогут выполнить только потому, что Он Сам — как и обещал — будет действовать в них".

"Не вы Меня избрали, а Я избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал" (Ин 15. 16). Не вы, но Я! — сказал Христос. Вот фундамент, на котором зиждется действенность пастырской миссии епископа.

Вызов

1958 год. Сижу с группой байдарочников в поезде, идущем в сторону Ольштына. Так начинается наш отдых — по программе, которую я принял ещё в 1953 году: часть каникул мы проводили в горах, чаще всего в Бещадах, а часть — на Мазурских озёрах. Нашей целью была река Лына. Именно поэтому — а дело происходит в июле — мы и сидим в поезде, идущем до Ольштына. Я говорю так называемому "адмиралу" — насколько помню, им тогда был Здислав Хейдель: "Здись, мне придётся оставить команду, я получил вызов от Примаса (после смерти кардинала Августа Хлонда в 1948 году Примасом был кардинал Стефан Вышинский) и должен его принять".

"Адмирал" — мне: "Полный вперёд".

Так что, когда пришёл назначенный день, мы откололись от группы, чтобы добраться до ближайшей железнодорожной станции — до Ольштынка.

Зная о том, что во время похода по Лыне я буду обязан явиться к Примасу, я предусмотрительно оставил у знакомых в Варшаве праздничную сутану. Неудобно было идти на приём в той, которую я носил в байдарочном походе (в путешествия я всегда брал с собой сутану и казулы, чтобы служить св. Мессу).

Итак, сначала мы плыли по волнам речным на байдарке, а дальше ехали на грузовике, который вёз мешки с мукой; так я и добрался до Ольштынка. Поезд на Варшаву отходил поздно, ночью. Поэтому я взял с собой спальный мешок — надеялся в ожидании поезда немного вздремнуть, попросив кого-нибудь, чтобы меня разбудили. Однако заснуть мне так и не удалось.

На улицу Медовую в Варшаве я явился в назначенный час. На месте обнаружил, что одновременно со мной были вызваны ещё трое: силезец о. Вильгельм Плута, приходской священник из Бохни в Тарновском диоцезе, о. Михал Блехарчик и о. Йозеф Дразга из Люблина. Поначалу я не обратил внимания на такое стечение обстоятельств. Позднее же понял, что их вызвали с той самой целью, что и меня.

Войдя в кабинет Примаса, я услышал от него, что Святой Отец назначил меня викарием архиепископа Краковского. В феврале того же года (1958) умер Станислав Роспонд, который многие годы был епископом в Кракове при митрополите кардинале Адаме Стефане Сапеге.

Выслушав Примаса, объявившего мне решение Апостольского Престола, я заметил: "Ваше Высокопреосвященство, я слишком молод, мне только 38 лет".

Но Примас заявил: "Этот недуг мы быстро вылечим. Прошу не противиться воле Святого Отца".

Я вымолвил одно-единственное слово: "Принимаю".

"Ну, тогда пойдём обедать", — закончил Примас.

Он пригласил на обед всех четверых. Там-то я и узнал, что о. Вильгельм Плута посвящён во епископа с назначением в Гожув-Великопольский. В то время это была самая большая в Польше апостольская администратура. Она охватывала Щецин и Колобжег, один из старейших польских диоцезов, учреждённый в 1000 году, одновременно с Гнезненской митрополией, в состав которой вошли Колобжег, Краков и Вроцлав. Священник Йозеф Дразга был назначен викарным епископом в Люблин (впоследствии он перешёл в Ольштын), а о. Михал Блехарчик — викарным епископом в Тарнов.

Когда закончилась аудиенция, такая значимая для меня, я понял, что не могу тут же вернуться к друзьям-байдарочникам: сначала я должен был съездить в Краков и уведомить о своём назначении архиепископа Эугениуша Базяка, моего правящего епископа. Ночью, ожидая поезд до Кракова, я несколько часов молился в часовне сестёр-урсулинок, что близ улицы Висланой в Варшаве.

Архиепископ Базяк, Львовский митрополит латинского обряда, разделил участь всех так называемых переселенцев — вынужден был покинуть Львов. Он поселился в Любачове, на том клочке Львовского архидиоцеза, что остался в границах Польской Народной Республики после ялтинских соглашений. Сапега, архиепископ Краковский, в последний перед смертью год просил, чтобы архиепископ Базяк, по принуждению покинувший свой диоцез, стал его коадъютором. Таким образом, моё епископство оказалось хронологически связано с этим опытным иерархом.

Итак, на другой день я явился к архиепископу Эугениушу Базяку на Францисканскую, 3 и вручил ему письмо от Примаса. Как сейчас помню, архиепископ взял меня под руку, вывел в приёмную, где сидели священники, и произнёс: Habemus papam. В свете позднейших событий можно сказать, что это были пророческие слова.

Сообщаю архиепископу, что хочу вернуться на Мазуры, к оставленным друзьям, плывущих на байдарках к Лыне. Он отвечает: "Пожалуй, уже не получится".

Изрядно этим огорчённый, я пошёл во францисканскую церковь и совершил службу Крестного пути перед стациями, написанными Йозефом Мехоффером. Я любил проходить там Крестный путь, поскольку стации эти оригинальны, современны. Потом я опять отправился к архиепископу Базяку и повторил свою просьбу. "И всё же, — сказал я, — прошу разрешить мне вернуться на Мазуры".

На этот раз он ответил: "Пожалуйста, пожалуйста. Но, пожалуйста, — прибавил он с улыбкой, — вернитесь на обряд хиротонии".

Тем же вечером я вновь сел в поезд на Ольштын. У меня была с собой книга Хемингуэя "Старик и море". Я читал её всю ночь. Чувствовал я себя как-то странно…

Когда я приехал в Ольштын, там уже поджидали мои байдарочники, с которыми мы договорились плыть по Лыне. "Адмирал" пришёл на станцию меня встречать. "Ну что, Вуек, — сказал он, — стал епископом?"

"Стал", — отвечаю. А он: "Чтоб меня… Я так и знал! И от души желал этого тебе, Вуек!"

Действительно, не так давно, когда я отмечал десятилетие рукоположения, он мне этого пожелал. В день назначения епископом у меня за плечами было без малого двадцать лет священнического служения.

Спал я мало и, когда добрался до места, чувствовал себя усталым. И всё же, прежде чем пойти отдыхать, я отправился в церковь — отслужить св. Мессу. В то время там был духовником студентов о. Игнатий Токарчук, ставший потом епископом. Когда, поспав немного, я поднялся, оказалось, что новость уже разошлась, поэтому о. Игнатий, приветствуя меня, воскликнул: "А, новый епископ! Поздравляю".

Я улыбнулся и пошёл к своим друзьям-байдарочникам. Но когда сел на вёсла, у меня вновь возникло какое-то странное чувство. Меня поразило совпадение дат: назначение моё произошло 4 июля, а в этот день празднуется годовщина освящения Вавельского кафедрального собора. Эту дату я всегда хранил в сердце. Мне показалось, что такое совпадение что-то значит. И ещё я подумал, что байдарки — это, наверное, в последний раз. Однако потом — я сразу должен это признать — оказалось, что на байдарках я буду плавать много раз, набираясь сил на реках и озёрах Мазовии. Фактически — вплоть до 1978 года.

Преемник апостолов

После летних каникул я вернулся в Краков и начал готовиться к епископской хиротонии, назначенной на 28 сентября — день св. Вацлава, патрона Вавельской кафедры. Это покровительство свидетельствует об исторических связях польских земель с Чехией. Св. Вацлав был чешским князем, он мученически погиб от руки родного брата. Чехи тоже чтут его как своего небесного покровителя.

Основной подготовкой к хиротонии для меня были реколлекции. Проходили они в Тынце. Это старинное аббатство я и прежде часто посещал. На сей раз пребывание там было для меня особенно важным. Мне предстояло стать епископом, я уже был номинантом. До посвящения в сан оставалось ещё очень много времени, два с лишним месяца. Я должен был использовать их наилучшим образом.

Реколлекции занимали часть дня — и часть дня медитации. Боже мой, сколько же в этом смысла! "Преемник апостолов" — именно эти слова я услышал в те дни из уст знакомого физика. Видимо, люди верующие придают особый вес апостольскому преемству. Я — "преемник" — с великим смирением думал об апостолах Христа и о той длинной, неразрывной цепи епископов, которые через возложение рук передавали тем, кто следовал за ними, апостольский удел и служение. И вот теперь их должны передать мне. Я чувствовал, что особым образом связан с каждым из них. Многие из тех, кто предшествовал нам, нынешним епископам, известны поимённо. Во многих случаях известны и увековечены их пастырские дела. Но даже если те давние предшественники уже неизвестны нам сегодня, их епископское призвание и дело живы — "чтобы плод ваш пребывал" (Ин 15. 16). Это происходит и благодаря нам, их наследникам, именно через их руки, силою таинственного знака, связанным со Христом, Который избрал их и нас "прежде создания мира" (Еф 1. 4). Поразительный дар и тайна!

"Esse sacerdos magnum, qui in diebus suis placuit Deo… Ideo iureiurando fecit illum Dominus crescere in plebem suam" — "Вот священник великий, который днями своими уподобился Богу", — поётся на Литургии. Но этот великий и единый Священник нового и вечного завета — Сам Иисус Христос. Он совершил Свою священническую жертву, умирая на кресте, отдавая жизнь Свою за паству, за весь человеческий род. Это Он накануне кровавой жертвы, принесённой на кресте, установил во время Тайной Вечери таинство священства. Это Он взял в руки хлеб и произнёс над ним слова: "Вот Тело Моё, которое за вас будет предано во оставление грехов". Это Он, взяв затем в руки чашу, наполненную вином, произнёс над ней слова: "Это Кровь Моя нового и вечного завета, которая за вас и за многих будет пролита во оставление грехов". И в конце добавил: "Творите это в память обо Мне". Он произнёс это, обращаясь к апостолам, тем Двенадцати, первый из которых — Пётр. Именно им Он сказал: "Творите это в память обо Мне". Тем самым Он поставил их священниками, уподобив Себе Самому, единому великому Священнику Нового Завета.

Быть может, апостолы, участвовавшие в Последней Вечере, не сразу поняли во всей полноте, что значат эти слова, которые должны были исполниться назавтра, когда тело Христа действительно было предано на крестную смерть и пролилась Его кровь. Быть может, тогда они поняли только одно: что должны повторять обряд Вечери с хлебом и вином. Апостольские Деяния поведают потом, что первые христиане после пасхальных событий пребывали в преломлении хлеба и в молитве (ср. 2. 42). Но тогда значение этого обряда уже было понятно всем.

В Литургии Церкви Великий Четверг — это день, когда вспоминают Тайную Вечерю, установление Евхаристии. Из Иерусалимской горницы служба Евхаристии постепенно распространилась по всему тогдашнему миру. Сначала её возглавляли апостолы в Иерусалиме. Позже, по мере того, как распространялось Евангелие, её совершали они сами — и те, на кого они "возлагали руки", во всё новых и новых местах, начиная с Малой Азии. И наконец вместе со св. Петром и св. Павлом Евхаристия достигла Рима, столицы тогдашнего мира. Спустя века дошла она и до берегов Вислы.

Помню, во время реколлекции перед посвящением в епископы я особо благодарил Бога именно за то, что Евангелия и Евхаристия достигли берегов Вислы, что достигли они и Тынца. Тынецкое аббатство под Краковом, основание которого датируется XI веком, поистине было подходящим местом для того, чтобы подготовиться к принятию сана в Вавельском соборе. В 2002 году, во время поездки в Краков, мне перед вылетом в Рим удалось навестить Тынец, хотя и на очень краткое время. Это было своеобразным возвращением долга благодарности. Я очень признателен Тынцу. Возможно, не только я, но и вся Польша.

Понемногу приближалось 28 сентября 1958 года. Прежде чем меня возвели в сан, я официально, как епископ-номинант, выступил в Любачове по случаю серебряного юбилея епископского служения арх. Базяка. Это был день Божией Матери Скорбящей, который празднуют во Львове 22 сентября. Я встретился там с двумя епископами из Перемышля: Франтишеком Бардой и Войцехом Томакой; оба они седовласые старцы, а я рядом с ними — 38-летний "юнец". Удивительное было у меня чувство. Именно там состоялись мои первые "пробы" на роль епископа. А неделей позже произошла хиротония в Вавеле.

Вавель

С детства во мне живёт особая привязанность к Вавельскому кафедральному собору. Не помню, когда я оказался там впервые, но с тех пор, как стал бывать часто, я чувствовал особое очарование этой кафедры и особую связь с ней. Каким-то образом Вавель вмещает всю историю Польши. Я пережил трагическое время, когда гитлеровцы водворили туда своего губернатора Франка и над замком развевался флаг со свастикой. Это было для меня крайне болезненным переживанием. Однако наступил день, когда флаг со свастикой исчез и вернулись; на прежнее место польские гербы.

Кафедральный собор существует со времён короля Казимира Великого. Внутренним взором я постоянно вижу все уголки этой святыни с её памятниками. Достаточно пройти сквозь главный и боковые нефы, чтобы увидеть усыпальницы польских королей. А когда спускаешься в крипту великих поэтов-пророков, находишь там гробницы Мицкевича, Словацкого, а теперь — и Норвида.

Как упоминалось в книге "Дар и тайна", я очень хотел отслужить свою первую Мессу в Вавеле, в подземелье собора, в крипте св. Леонарда — и так оно и вышло. Безусловно, желание это родилось из глубокой любви, которую я питал ко всему, что несло на себе печать моей Родины. Мне дорого то место, где каждый камень говорит о Польше, о польском величии. Когда я последний раз был в Кракове, я опять поднялся на Вавель и молился перед гробницей св. Станислава. Да и как могли не вдохновлять стены, гостеприимно принимавшие меня два десятка лет!

Самое дорогое для меня место в Вавельском соборе — крипта св. Леонарда. Это часть древнего храма, сохранившаяся со времён короля Болеслава Кривоустого. Сама крипта — свидетель ещё более давних времён. Ведь она помнит первых епископов — с начала XI века: здесь зарождалась генеалогия краковского епископата. Эти первые епископы носят загадочные имена Прокор и Прокульф, якобы греческого происхождения. Со временем появляются имена новые, всё чаще — уже славянские, такие, как Станислав из Шчепанова, ставший краковским епископом в 1072 году и в 1079 году убитый посланцами короля Болеслава Храброго. Позже этот самый король вынужден был покинуть страну и, по всей вероятности, кончил жизнь как кающийся грешник в Осьяке. Став митрополитом Краковским, я, возвращаясь из Рима в Краков, отслужил в Осьяке св. Мессу. Там же возник поэтический отклик на событие минувших столетий: я написал стихотворение "Станислав".

Святой Станислав, "отец Отчизны"… В воскресенье, следующее за 8 мая, из Вавеля на Скалку идёт величественная процессия. На протяжении всего пути люди поют гимны, перемежаемые антифоном: "Святой Станислав, патрон наш, молись о нас". Процессия спускается с Вавеля, по улицам Страдом и Краковской переходит на Скалку, где совершается св. Месса, которую обычно служит приглашённый епископ. После Мессы шествие возвращается той же дорогой в собор, а реликвии — мощи главы св. Станислава, которые несли в великолепном реликварии, возлагают на алтарь. В святости этого епископа поляки были убеждены с самого начала и очень усердно хлопотали о его канонизации, которая состоялась в Ассизи в XIII веке. В этом умбрийском городке доныне сохранились фрески, изображающие св. Станислава.

Возле конфессионала св. епископа Станислава находится бесценное сокровище Вавельского собора — гробница святой королевы Ядвиги. Её мощи были положены под прославленным вавельским крестом в 1987 году — во время моего третьего паломничества на Родину. У подножия этого креста двенадцатилетняя Ядвига приняла решение выйти замуж за литовского князя Владислава Ягелло. Благодаря этому в 1386 году Литва вошла в семью христианских народов.

С волнением вспоминаю я день 8 июня 1997 года, когда на Блонях в Кракове во время канонизации начал проповедь словами: "Долго ты ждала, Ядвига, этого дня (…) целых 600 лет". Были на то разные причины, о которых трудно сейчас говорить. Издавна я испытывал желание, чтобы вавельская госпожа могла именоваться титулом святой в каноническом, официальном смысле, и в тот день это произошло. Я благодарил Бога, что мне было дано спустя долгие столетия осуществить желание, которое жило в сердцах многих поколений поляков.

Все эти воспоминания так или иначе связаны с днём моего посвящения во епископы. Это было в известном смысле историческое событие. Предыдущая епископская хиротония на Вавеле происходила в далёком 1926 году. Тогда был посвящён в сан епископа Станислав Роспонд. А теперь — я.