"Столетья нас не развели"

Давние читатели "Истины и Жизни" знают: с первых лет существования журнала особое место на его страницах принадлежит удивительной семье Тарковских. Благодарить за это нужно Марину Арсеньевну – писательницу и редактора, дочь одного из крупнейших поэтов ХХ века, сестру великого кинорежиссёра. Она не только читает и любит наш журнал – Марина Арсеньевна доверила нам публикацию глав из своей будущей книги "Осколки зеркала", помогала готовить к печати материалы о семье Тарковских, щедро предоставляла фотографии из домашнего архива. В этом году исполнилось 100 лет со дня рождения поэта Арсения Александровича Тарковского (1907–1989). Несмотря на занятость, связанную с подготовкой к юбилею, Марина Арсеньевна написала небольшое эссе об отце специально для "Истины и Жизни", предложила фотографии (одна из них никогда прежде не публиковалась) и подготовила подборку стихов поэта. Мы искренне благодарим её и надеемся на дальнейшее сотрудничество.

Сто лет тому назад в небольшом городке Елисаветграде, затерянном в степях Новороссии, у служащего Общественного банка Александра Карловича и его жены Марии Даниловны Тарковских родился сын Арсений.

Душу, вспыхнувшую на лету,
Не увидели в комнате белой,
Где в перстах милосердных колдуний
Нежно теплилось детское тело.

Дождь по саду прошёл накануне,
И просохнуть земля не успела;
Столько было сирени в июне,
Что сияние мира синело.

И в июле, и в августе было
Столько света в трёх окнах, и цвета
Столько в небо фонтанами било
До конца первозданного лета,
Что судьба моя и за могилой
Днём творенья, как почва, прогрета.

Вот так спустя почти семьдесят лет написал о своём рождении Арсений Тарковский. Он прожил долгую жизнь, которая вместила в себя поистине трагические события – Первую мировую войну, революцию и Гражданскую войну (а на Украине она была особенно ожесточённой), годы сталинских репрессий, Великую Отечественную войну. Ему пришлось пережить холод и голод, гибель родных и друзей, тяжёлое ранение.

"Чтобы стать художником, нужно им быть", – сказал один известный писатель. Арсений Тарковский был рождён поэтом. Муза стала являться ему в самом раннем возрасте. "Стихи я начал писать с горшка", – шутил Арсений Александрович. Как тысячи провинциалов, он приехал в Москву, чтобы найти свою судьбу. А "судьба может растоптать человека, а может стать нравственным, духовным подвигом её носителя".

Сейчас, отмечая столетний юбилей поэта, мы вправе сказать, что жизнь его была поистине подвижнической. Он не изменял себе с тех пор, как в конце двадцатых годов группа молодых поэтов – Мария Петровых, Семён Липкин, Аркадий Штейнберг, Арсений Тарковский – "подняла никем не замеченное знамя, на котором было написано "поэтическая правда"". Эти поэты не хотели обслуживать власть и поэтому не имели права на публикации. "Стихи Тарковского слишком литературны, они не нужны читателю", – писали бдительные редакторы.

Мы крепко связаны разладом,
Столетья нас не развели,
Я волхв, ты волк, мы где-то рядом
В текучем словаре земли.

Держась бок о бок, как слепые,
Руководимые судьбой,
В бессмертном словаре России
Мы оба смертники с тобой.

У русской песни есть обычай
По капле брать у крови в долг
И стать твоей ночной добычей,
На то и волхв, на то и волк.

Снег, как на бойне, пахнет сладко,
И ни звезды над степью нет,
Да и тебе, старик, свинчаткой
Ещё перешибут хребет.

Первая книга Тарковского появилась в 1962 году, когда ему было пятьдесят пять лет, и неслучайно было её название – "Перед снегом". Читатель, собеседник, который так необходим поэту (вспомним Мандельштама!), всё-таки у него появился. Пришла известность, появились талантливые, преданные ученики. Но самое главное – писались стихи.

Не для того ли мне поздняя зрелость,
Чтобы, за сердце схватившись, оплакать
Каждого слова сентябрьскую спелость,
Яблока тяжесть, шиповника мякоть,

Над лесосекой тянувшийся порох,
Сухость брусничной поляны, и ради
Правды – вернуться к стихам, от которых
Только помарки остались в тетради.

Всё, что собрали, сложили в корзины,
И на мосту прогремела телега.
Дай мне ещё наклониться с вершины,
Дай удержаться до первого снега.

Как-то некий журналист задал мне вопрос: "Был ли Тарковский счастливым человеком?" И я ответила, что да – ведь он не погиб на войне, не был расстрелян в подвале Лубянки... Я не довольна своим ответом – истинный художник не может быть счастливым человеком. "Я тот, кто жил во времена мои, / Но не был мной..." Он был совестью народа, мучился его мукой и, как древний пророк, учил людей, но не был услышан. †