С недавних пор в широкий обиход вошла тема покаяния... Возникает эта тема то в связи с коммунистической идеологией, то в связи с евреями, то в связи с Прибалтикой, то с неграми, то с переселением народов в Советском Союзе, то с какими-нибудь еще событиями недавнего, как правило, прошлого. С христианской точки зрения, видящей в покаянии сердцевину здоровой духовной жизни человека, – порадоваться бы только... Да только вот незадача, – покаяния все норовят, во-первых, потребовать, а во-вторых, не от людей, а от каких-нибудь общностей.
Даже и в свете первого момента ситуация возникает не вполне здоровая: "Ну-ка кайтесь давайте, если не козлы!" – так и слышится в подтексте. Но тут выручает отговорка, что мы, дескать, не требуем, конечно, – мы призываем к покаянию, мы, будучи совестью нации, не можем молчать! Стоит повторить, что эти призывы слишком часто начинают звучать не вполне здоровым образом, входя в диссонанс с принципом любви и простым духовным тактом. Но это еще полбеды.
Беда в том, что покаяния требуют (пардон, призывают, конечно, к нему – на правах национальной совести) от коллективов: от партии, от народа, от католиков, от гугенотов, от русских, от немцев и т.д. Лично на мой взгляд, (подпись снизу), такие призывы глубоко ошибочны. Я не только позволил себе, но и счел необходимым нескромно подчеркнуть факт высказывания личного своего мнения именно потому, что такое подчеркивание прямо относится к сути нашего дела.
Пару шагов назад для разбега.
Есть такие нормы, которые составляют абсолютный нравственный идеал на личном уровне, но теряют свою силу на уровне коллективном. Лев Толстой на этом и споткнулся, перепутав личное и общественное, перемешав их в нелепую гремучую смесь.
Прощение всех обид, например, и непротивление злому есть та абсолютная планка духовного совершенства, к которой непременно надо тянуться, чтобы взращивать человеческое в себе. Однако если бы к этой норме стало тянуться некое человеческое сообщество, по ней выверяя свои коллективные действия, то это была бы чудовищная ложь и безнравственность. Никакого парадокса в этом нет, просто если бы по заповеди "подставь другую щеку" вздумало бы жить общество, это означало бы, что Я, как член этого общества, подставляю под удар ЧУЖУЮ щеку. Это означало бы, что каждый подставляет чужую щеку, а если порою страдает собственная, то потому, что и ее подставили под удар другие.
"Не заботьтесь о завтрашнем дне", – есть высокая норма духовного совершенства, но это говорится о своем завтрашнем дне. Не заботиться о завтрашнем дне людей, близких и дальних, которые зависят от тебя, – это банальный эгоизм и равнодушие.
Запрет на убийство есть норма абсолютная на личном уровне, однако смертная казнь как "высшая форма социальной защиты" предусматривается в Библии всего на полстраницы ниже заповеди "не убий!".
Покаяние, – повторяю: на мой личный взгляд, – есть такая вещь, которая не просто теряет смысл при переносе с личного на коллективный уровень, покаяние диаметрально меняет смысл при таком переносе. Покаяние лично для каждого человека – абсолютно необходимое условие здоровой духовной жизни, и человек некающийся дегенерирует нравственно и духовно. Покаяние коллективное – есть форма духовного и нравственного извращения, и кающийся коллектив – народ ли, нация, религиозная общность – встает на путь коллективной дегенерации и коллективного суицида. Некий парадоксальный эквивалент покаянию на уровне коллективном бывает, – это, как ни странно покажется, историческая память и любовь к своей истории. Это относится ко всякому вообще коллективу, но особенно значимы эти слова в отношении народа. О народе я и скажу в заключение этой статьи, перенести же эти слова на любую иную общность по своему вкусу – предоставляю читателю.
Человек, чтобы взращивать в себе человеческое достоинство и очищаться от грехов, нуждается в том, чтобы постоянно ставить под вопрос свою жизнь и порывать со своим прошлым. Народ же, чтобы возрастать в своем достоинстве и очищаться от грехов, нуждается в охранении и сбережении своей истории, в верности своему прошлому. Эта верность прошлому не означает обеления темных пятен в нем. Жить по-настоящему народ может только всей своей историей, – героической, тяжелой, кровавой, со всеми ее взлетами и падениями, своею единственной и любимой историей.
Призыв к личному покаянию диктуется любовью к человеку и желанием добра для него. Призывать же народ к покаянию, – это означает призывать к тому, чтобы этого народа не было. Шантаж грехами прошлого и призывы к коллективному покаянию являются, по сути, оружием в политической борьбе, которое активно используется "обиженными". За примерами такой политики не придется далеко ходить, в XX веке дивиденды с чужого покаяния – дело обычное.
Отдельная тема заключается в том, что грехи моего народа, могут и должны быть предметом моего личного покаяния. Слышатся же зачастую обратные призывы: чтобы народ коллективно каялся за грехи своих правителей.
Я все это к тому веду, что русскому народу (как и всякому другому) не в чем каяться. Никакой народ не виноват перед нами, и ни перед каким народом не виноваты мы. Ни перед прибалтийскими народами, ни перед славянскими, ни перед кавказскими, ни перед среднеазиатскими, ни перед европейскими, и перед евреями тоже русский народ не виноват (если кого забыл, – прошу прощения).
А вот каждому русскому человеку на личном уровне ощущать своей русскую историю, ощущать своими все победы и поражения, все подвиги, а главное, грехи своего народа, – это и значит: иметь РОДИНУ, – без чего вряд ли вообще возможна духовная жизнь. В связи с этим позволю себе закончить стихотворением, написанным 13 лет назад.
Источник: Русская неделя
