Тайное вино

Наталья Степановна Орлова окончила Литературный институт им. Горького. Член Союза писателей, автор двух поэтических сборников. Живёт в Москве. Её стихи публиковались в "ИиЖ" № 2/05.

* * *

Если золото звёздного крапа
Просквозило полночный уют –
Я пойму: это мама и папа
Мне далёкий привет подают.

Это их запоздалая нежность
Пробивается через стекло,
Где Великая Тень и Кромешность
Положила на сердце крыло.

Если только действительно можно
Уходящей душой не стареть,
Я попробую, это не сложно,
Звёздной горечи в очи глядеть.

Ничего-то мне больше не надо,
Я уйду в голубое окно,
Где заветного сада ограда
Золотит заревое рядно.

И дарило последнее лето
Неожиданный жизни запас,
И стояла на небе планета
Жестяная, тревожная – Марс.

* * *

Я в толпе народа.
Я движенью рада.
Вот она – свобода.
Ничего не надо.
Не вернёт ни случай,
Ни больное слово
Лучшего из лучших,
Самого слепого.

Карусель инерций.
День белее мела.
Потеряло сердце
Больше, чем имело.

* * *

Разошлись немые воды,
Ветер неземной!
Окаянная свобода,
Ты ль пришла за мной?

И зовёт знакомый голос,
И блестит песок,
Будто туча раскололась
Посреди дорог,

Будто нет иных пророчеств,
Кроме этих дней...
В белом мраке изморочась,
В мареве теней,

Где лучи обратным светом
Чёрные горят,
Позови меня – и сброшу
Гробовой наряд!

* * *

Какие отзвучали речи,
Словес непроходимый лес.
"Начало было так далече,
Так робок первый интерес".

И дело гибельного марта
Кровавой кашей проросло,
Январская ложится карта
Пятном на пятое число.

Столетье минуло – как свиток,
И целый мир пошёл на слом,
И целый мир – сплошной убыток –
Пустым ложится рукавом,

Помимо прочего и кроме
Всего, что называем "дым",
Как окунь травленый в затоне,
Как труп невынесенный в доме, –
Уже не может быть родным.

Гоголь

Гоголь считал, что Пушкин –
это русский человек,
каким он явится через двести лет

Гоголь, Гоголь – в невиданной силе,
Как слова-то твои хороши.
Не лежится скитальцу – в могиле,
На Руси о тебе не забыли –
Хоть садись и с натуры пиши.

Закружились "шинели", "портреты"
По околицам "города N",
Так и валят пакеты, секреты,
Хлестаковы... Ах, батюшки-светы,
Не берёт их ни убыль, ни тлен.

Чудо-тройка! Народы – заране
Постараниваются, глядят...
Что звенит? Не струна ли в тумане?
Не Копейкин ли свищет в бурьяне?
Не чеченский ли рвётся снаряд?

Подымайся и словом побалуй,
Расскажи, чем откроется век.
Он горит – твой проект небывалый.
Вот пришёл, но не Пушкин, пожалуй,
А – неведомый нам человек.

Студёно

Снегопад января-февраля
Забивает подъезды и строчки,
Нет ни лампочки, ни фитиля,
Спят строения поодиночке,

И леса забредают до плеч,
Запахнувшись в дремотные полы,
И покоится девица-речь,
В пышном саване спрятав глаголы,

И какой-то свистящий бубнёж
С шепоточком куделистой крыши,
Поспешишь – и в мешок наберёшь
Говорок ошалелых порош
И потом – на ладони отдышишь.

Будто кто-то читает Коран,
И сама-то с утра непогодишь.
Ворожит пугачёвский буран,
И крепчает зима, как роман,
И в него – по сугробам – уходишь.

"Ход вещей", как говаривал Пушкин

"Ход вещей" – твоей подружки
Не сыскать. Окончен бал.
Про тебя "Счастливец Пушкин!"
Как-то Вяземский сказал.

Что за счастье под рукою,
Что за тайное вино?
Честь и мужество – такое
Нам наследство суждено.

Да с метелью пугачёвской
Познакомиться пришлось...
Кто под петлею московской
Приговаривал: "Не бось!"

Не разбойник оренбургский
И не пагуба-зима,
Не провал кромешный русский –
А всесветная Чума!

Кто там едет в чистом поле?
Губит, ловит – берегись!
Сыплет в очи – горстки соли
Да ворует пайку-жизнь

Да последнюю горбушку
Тех, Михайловских полей!
Где же Пушкин?
Дайте кружку,
Сердцу будет веселей!

Пушкин

Меж лицейских и дантесов
И Божественных начал
Он нам памятник, и бесов,
И пророка – описал.

Да ещё вернул с лихвою,
Чтобы было что беречь,
Поплатившись головою,
Дорогую пайку – речь.

Дышит в очи Век Железный,
Пропадает Красота,
Мы летим толпой – над бездной
И не ведаем, куда.

Стало тихо на планете
От всемирной немоты...
Все мы – люди, все мы – дети,
Все мы с Пушкиным – на "ты".

Пришло

Подтаяли овраги,
Просели берега,
Река – избытка влаги
Не чувствует пока,

Ещё она не помнит,
Что минул целый год,
Но – где-нибудь в Коломне
Плечами поведёт,

Очнётся в стылой яме,
Толкнётся и пойдёт –
Ворочая шарами,
Откусывая лёд,

И двинется, и грохнет
В предместья – кулаком,
И – за морями – охнет
Новорождённый гром,

И мартовское солнце
Взлетит огнём шутих...
И новый Кай вернётся
На саночках своих.

* * *

Милый Боже, Боже правый!
Долго терпишь – больно бьёшь.
Ты же видишь – я устала,
Отчего не бережёшь?

Здесь, у края скользкой крыши,
Я опять одна стою.
Я едва спасаю, слышишь,
Душу бледную свою.

* * *

Если бы знать в этот век просвещённый,
Путая нечет и чёт,
Кто и меня, и народ укрощённый
Через пустыню ведёт,

Если бы сердцу хватало поруки
Знаний, и вер, и вещей,
Если бы вправду я слышала звуки,
Явственней здешних речей,

Чтоб не гадать и рассудком не мерить
Холод и блеск бытия,
Выдохнуть просто и сразу поверить –
Господи, воля Твоя.

Издалека

В задыханье арбатского дыма,
В соловьиный крутой перещёлк –
Ветер белого Иерусалима
Опрокинул сияющий шёлк.

И в стремнину московского лета
Из краёв, где весна и война,
Твёрдый воздух – как Ангел Завета –
Дотянулся – и встал у окна.

И, собой заслоняя разлуку,
Заступая моря и леса, –
Протянул обожжённую руку
И приблизил святые глаза.

И покуда он веял так чудно,
Грохотал и смеялся пока,
Невозможное – было не трудно
И тяжёлая память – легка.

За августом тянется стая...

За августом тянется стая
Ночных ослепительных гроз,
Осенняя повесть простая
Да дымный декабрь-паровоз.

Там солнца отлучки всё чаще,
Всё гуще чертит уголёк,
А дальше – хороший, звенящий,
Сквозящий январский денёк.

Его-то и ждать нам с тобою,
Ещё бы к нему – синевы
Да белого дня без отстою –
Без этой зловещей каймы,

Без этой заботы смертельной,
Без этих скрипучих петель...
Пусть явится многонедельный,
Отрадный и ясный апрель,

Чтоб там, где под гнётом, под спудом
Затеряна света печать,
К погодным припасть пересудам
И всё – за Причастье отдать.
†