Нуждается ли слово "поэзия" в уточнении? Не в широком определении типа "лирическая", "эпическая", "современная" и пр., а в уточнении, отвечающем на вопрос, какая именно? Скажем, "реалистическая", "модернистская", "зашифрованная" и т. д. В каждом таком уточнении – оправдательный момент: если модернистская – значит, не совсем реалистическая, придираться по мелочам не положено; если зашифрованная, то недоходчивая – с неё и взятки гладки... И только одно уточнение – "духовная" вызывает кривотолки.
Помнится, один доброй памяти академик говорил, что слово "духовность" пестрит, а какой смысл в него вкладывается – непонятно.
Надеюсь, не обижу достойных авторов, если скажу: мы сами виноваты, что к современной духовной поэзии читатели относятся с прохладцей. Долго нельзя было именовать так свои вирши, а когда стало можно, начали злоупотреблять доверием немногочисленных охотников за стихами такого рода. Сочинил стишок о Пасхе – возомнил о себе: выполнил не социальный – божественный заказ. Пересказал своими, довольно тусклыми словами нечто из Евангелия или сборников Четьих Миней – опять же есть повод возгордиться: создал высокодуховное произведение...
Чувствуя, что у меня у самой под ногами не очень твёрдая почва, я полезла в Интернет. Один ум – хорошо, а много умов – лучше... Сайтов на "духовную поэзию" полно, однако прозрачней от этого пестрящее понятие не становится. Начну с епископа Александра – очень уважаем мной этот сан. "К Богу – путём красоты" – так видит он путь стихов духовных. Хорошо, но что дальше? "Поэзия чарующе манит нас как своей приятной, музыкальной, ласкающей ухо формой, так и своим ярким, картинно выраженным вдохновляющим содержанием..." Нет, это – о какой-то другой поэзии! Слишком дистиллированной, альбомной, для института благородных девиц. Где же о мужестве? Где о противостоянии мировому злу?.. Инок Всеволод цитирует себя: "Поэты – это пророки, / они не приходят сами, / их ангел святой приводит, / искря огневыми крылами..." Прямо лермонтовский запал. Но что дозволено Юпитеру... дальше знаете сами. А вот безыменные стихи, явно нашего современника или, скорее, современницы: "Весны половодье не скоро / На Пасху нас всех соберёт. / И дремлет в неведенье город, / Готовясь встречать Новый год..." Боюсь, что "неведенье" в данном случае относится не столько к городу, сколько к автору...
Географический разброс создателей вышеназванных сайтов велик: тут и православная Карелия, и Удмуртия, и коломенский край. Свято-Никольская церковь села Вавож, не мудрствуя лукаво, даёт на своём сайте "верняк": стихи Пушкина, Майкова, Бунина, Есенина. Свято-Воскресенская община городов Дахау и Мюнхена Московского Патриархата, к которой я с некоторого времени отношусь, присоединяет к этим громким именам Гумилёва, Ходасевича, Ахматову, Г. Иванова, Рубцова и... Александра Солодовникова. Это делает честь Православной Церкви, окормляющей россиян, находящихся в рассеянии.
Медленно, трудно, через тридцать с лишним лет после кончины Александр Солодовников по праву входит в число бесспорных русских поэтов – выразителей духовного возрождения ХХ века.
Скажу сразу: "жизнь после смерти" потомственного москвича, блестяще образованного человека, сочетавшего в себе как будто несоединимое: юриста и бухгалтера, вдохновенного собеседника, театрала, композитора и многолетнего зэка, – была бы невозможна без помощи нескольких неведомых ему людей младшего поколения: его духовных преемников. Это и поэт Валерий Рубин, что однажды принёс в редакцию московского журнала машинопись его стихов, и поэт Евгений Данилов, что не дал им пропасть втуне, всячески содействовал их публикациям в периодике и выходу книги, а также врач Анна Шпакова, написавшая о нём живые, пронзительные воспоминания. Безутешный отец, Солодовников потерял когда-то двух кровных детей. Но Господь, вера в которого помогла ему выстоять в нечеловеческих испытаниях, послал ему чужих детей. Именно они сумели лишний раз напомнить городу и миру, что "рукописи не горят". Свидетельством тому – изданная ими книга (Александр Солодовников. Я не устану славить Бога... / Избранные стихотворения // Сост. Е.Е. Данилов, А.П. Шпакова. – М., Паломник, 2006).
Выросший в религиозной православной семье, верующий изначально – горячо и просто, молодой Солодовников безошибочно определил свою основную поэтическую стезю: стихи библейской направленности. Евангельские сюжеты у него часто растут вглубь, новозаветные образы окликают свои прообразы из Ветхого Завета, вера в Христа, из рода Давидова, опирается на веру патриарха Авраама... В разделе "Единому" собраны разные произведения, но привести мне хочется одно, узловое:
Как поле утренней росою,
Ты милостью покрыл меня.
Я – как Израиль столп огня –
Твой образ вижу пред собою.
На землю, как прозревший, я
Гляжу счастливыми глазами,
Как вновь отверстыми ушами,
Внимаю гимнам бытия.
Как Товий ангелом храним,
Я осенён добром людским,
Как Даниил во рву у львов
Спасён от смерти и оков.
Но что во мне? Идут года,
Живу, не принося плода.
О, как смоковницу, меня
Не иссуши к исходу дня.
1932
СССР. Москва. Начало тридцатых... Александр Александрович уже повидал и пережил многое. Уехала из России со своим женихом Леонидом Юргенсом любимая сестра Анна, обладательница красивого меццо-сопрано, что принесло ей известность за границей. Был арестован и этапирован в Пермскую область замечательный священник Илья Четверухин, настоятель Николо-Толмачёвской церкви, прилежным прихожанином которой был Солодовников (вскоре отец Илья погиб во время тушения пожара в исправительно-трудовом лагере на реке Вишере). Повсеместно закрывались московские храмы. Начались гонения на интеллигенцию, потомков дворян и купцов. Безвременно умерли родители. Но А. А. держится. Он счастливо женат, у него растёт дочка Марина с чеховским прозвищем Мисюсь. Он – советский служащий, ни дня без работы. У него выходят книги для детей. Сочиняется музыка, пишутся пьесы. Домашние спектакли Солодовниковых становятся культурным событием, привлекают в их дом единомышленников... Но скоро всё рушится. На Татьянин день в квартиру друзей, тоже живших напряжённой внутренней жизнью, врываются двое в форме чекистов. Старинный студенческий праздник, собравший много гостей, толкуется как сходка контрреволюционной организации. Все участники арестованы, осуждены и высланы из Москвы. В том числе и младший брат поэта Николай. В 40-м году он умрёт от воспаления лёгких в тюремной больнице в Карелии. Взят под стражу и сослан в Среднюю Азию другой брат, Алексей. В 42-м он погибнет на фронте. Сам поэт тоже объявлен врагом народа и отправлен на Колыму. В Москву он вернётся только в 1956 году...
Сколько таких душ, что составили бы честь любому народу, ушло безгласно, почти бесследно! И хотя, согласно Священному Писанию, "у Бога все живы", все мы настолько несовершенны, привязаны к материальному миру, что жаждем видимого следа: писем, воспоминаний, хотя бы упоминаний в мемуарах свидетелей... От Александра Александровича остались стихи. Их немного. Прижизненный ад не располагал к поэзии. Но те, что есть, потрясают. Как человеческий документ, как свидетельство духа, неподвластного земному злу...
Под стихотворением "Весна" стоят "1931 – 1937" годы. Всё вобрали в себя эти стихи, всю горечь эпохи Большого Террора. Но там, где для подавляющего большинства страдальцев выхода нет, поэт прозревает его:
...Уж не хочу я песней плакать
По неприветливым дворам,
Приплыл и я в свою Итаку
К манившим сердце берегам.
И вот лежу в долине скорби
На самом, самом тёмном дне,
И кто-то, кутаясь и горбясь,
Тихонько плачет в стороне.
О, сердце мира! Все поэты
Тебя зовут долиной слёз.
..............................
Гляжу, с улыбкой ярче света
Уже подходит к нам Христос.
Вера – чувство интимное. Верой нельзя ни убедить, ни заразить другого. Но для непредвзятого читателя книги несомненно, что именно вера помогла лагернику, зэку, заключённому (сколько, однако, синонимов!) и выстоять, и не потерять человеческого облика в худших испытаниях двадцатого века...
Когда-то поэт написал: "Кругом глубокое паденье, /В искусстве – смерть, в науке – сушь. /Одно на свете есть спасенье – /Касаться благородных душ". Многие годы спустя, вернувшись с Колымы, особо выделил в одном из своих машинописных сборников раздел "Люди". Здесь и старец Андроник, в Охотском море, на корме парохода, с преступниками, настоящими и мнимыми, раздающий свои вещи. И девушка, в безбожное время читающая в церкви псалом, – "беленькая свечечка с голубым огнём". И портреты жены, друзей, радостно встретивших его после долгой разлуки. "Мы в огненном кольце... Людей терзает пламя, /Но праведники в нём не разлучились с нами... /Дар Божий – видеть их, узнать, что есть они, /Святые новые в языческие дни" – итожит он свой опыт.
Люди и народ – непростое сочетание. Плоть от плоти своего народа, Солодовников не льстит ему, не подлаживается под бодряческие лозунги как двадцатых, так и шестидесятых годов. Как будто продолжая спор с невидимым собеседником, убеждённым, что "русское – значит, отличное", поэт вопрошает:
Но чей народ так яростно зверел?
Где трон царей качал колдун Распутин?
Кто грубо так кощунствовать умел?
Где лик Христа был так далёк и смутен?..
Пауза. Интонационная пауза, ибо это – не вся правда, а поэт-зэк выстрадал право на полную правду и о себе, и о своём народе:
Но где за веру шли хоть под расстрел
И мучеников гнали по маршрутам?
Поэт Анатолий Жигулин, которого я хорошо знала, на вопрос конвойного, за что его посадили, мог ответить лихо: "Ни за что!", но так – в стихах, хотя в повести "Чёрные камни" другой ответ: за участие в реальной, очень юной организации, ставившей перед собой дерзкие политические цели. Солодовникова тоже арестовали "ни за что", если не считать преступлением веру – состояние глубоко личное, выраженное в стихах, которые не были напечатаны при жизни автора. Но в те озверелые времена вера в Бога приравнивалась к открытой контрреволюции, к посягательству на существующий в стране строй... Не слишком ли легко даётся нам вера сейчас? Ведь мы за неё ничем не платим. Наоборот, нам как бы доплачивают – уважением, почтением. Выставлять напоказ свой нательный крест с некоторых пор стало престижно. Новомученик Александр Солодовников размышляет и об этом...
Господь спасает человека,
А не толпу и не народ.
Крещаемых, входящих в реку,
Поодиночке Дух ведёт.
И через жизнь идут незримо
Владыки тайные рабы.
Они уже несовместимы
С ареною земной борьбы.
Их упованье – не коммуна,
Не кибернетики дары.
Для них звучат иные струны
И светят новые миры.
1961
"Зло будет возрастать!" – предрёк любимый своей паствой, а теперь и тысячами читателей выдающийся священник. И был убит. За то, что призывал людей к праведности, являл собой пример высокой жизни. Недавно сердце дрогнуло: убит со своей семьёй другой, сельский священник, делавший много бескорыстного добра окружающим. Зло не сдаётся. Мимикрирует, изворачивается, подделывается под добро. Стихи Александра Солодовникова работают. Оказываются весьма злободневными в наши дни, когда повальное увлечение христианством почти без паузы сменило недавнюю, тоже массовую, борьбу против всякой религии. И, отлучённые от веры на десятилетия, люди не знают, куда они, собственно, попали, к чему их обязывает крещение, не понимают таинства исповеди, не умеют слушать проповедь, далеки от различения духов. А ведь всему этому учили великие пастыри и богословы.
Книга Александра Солодовникова – не учебник "Как пишутся духовные стихи". Но в неё вложен такой трагический жизненный опыт, такой внутренний заряд, творчество поэта так насыщено религиозной культурой и культурой вообще, что, прочитав дождавшиеся своего срока стихи, впитав их в себя, только полный невежда может остаться в прежнем самообольщении насчёт своих поэтических потуг. †
