Средневековый орден монахов-отшельников в XXI веке... Звучит неправдоподобно! Тем не менее, вот уже более 900 лет духовные сыны и дочери святого Бруно проводят свою жизнь в строгой аскезе и уединённом молчании вдали от мира. Всплеск интереса к неприметной жизни монахов-картезианцев, известных большинству людей лишь по марке производимого ими ликёра, возник в последнее время благодаря документальному фильму немецкого режиссёра Филиппа Грёнинга "Великое молчание" ("Die Grо e Stille"), снятому им в стенах древнейшей обители ордена.
Кажется, жизнь давно покинула этот затерянный среди сияющих горных вершин, словно спящий под снегом монастырь. Лишь едва заметный дым, струящийся из печных труб островерхих домиков-келий, которые прилепились к монастырской стене, выдаёт присутствие людей. Именно это пустынное место в сердце французских Альп – долину Шартрёз, давшую впоследствии имя новому ордену, указал некогда местный епископ своему другу, когда тот с шестью единомышленниками решил удалиться от мира.
О святом Бруно Кёльнском, основателе ордена картезианцев, известно немногое. Как свидетельствует его имя, он родился в Кёльне, не позднее 1030 года. В юном возрасте Бруно перебирается в Реймс – центр тогдашней европейской науки, чтобы продолжить образование. В этом городе он проведёт почти тридцать лет, вовлечённый в водоворот общественно-политических процессов своей эпохи. "Человек благоразумный и мудрый в слове" – так характеризует его один из современников.
Получив священный сан и докторскую степень, Бруно становится каноником Реймсского собора, а в 1056 году – ректором университета. Сделав к 26-ти годам блестящую карьеру учёного, он демонстрирует не менее выдающиеся способности и на церковном поприще. После смерти в 1067 году Реймсского епископа Гервасия Бруно активно выступает против злоупотреблений назначенного на это место и впоследствии не без его участия низложенного епископа Манассии. Ревностный приверженец клюнийской реформы и Папы Григория VII, Бруно борется за упразднение симонии, независимость монастырей от светской власти и возрождение в них строгого монашеского устава. В этом последнем он, со свойственной ему решимостью, пошёл дальше многих других.
Устав от жизни в миру с его бесконечными распрями, Бруно отказывается от Реймсской кафедры, на которую его прочат вместо смещённого епископа, и с двумя друзьями бежит в уединённую пустынь близ Молема в Бургундии. Там другой великий реформатор западного монашества – святой Роберт предпринимает свою первую и неудачную попытку ввести в обиход монахов правила, которые позже положат начало ордену цистерцианцев. Случится это в 1098 году в Сито... Теперь же, летом 1084-го, Бруно покидает обласканный дарами местных князей монастырь, чтобы отправиться в Гренобль к епископу Гуго – своему бывшему ученику по реймсской школе, в будущем – святому Западной Церкви.
Краткий опыт пустынножительства приносит 54-летнему Бруно то, чего он искал: отныне он всецело посвятит себя служению Богу в уединении и безмолвии. Его замысел – объединить общежительную практику святого Бенедикта с опытом древних египетских пустынников. Епископ сам провожает Бруно и его товарищей в это дикое, окружённое чередой высоких гор ущелье, где те ставят несколько соединённых навесом деревянных хижин, чтобы хоть как-то защититься от непогоды и сурового высокогорного климата. Сбывается видение, явленное некогда, согласно легенде, святому Гуго и запечатлённое на гербе картезианского ордена, – крест в окружении семи звёзд, символизирующих Бруно и шестерых его спутников. Так было положено начало Великой Шартрёзе – матери всех монастырей будущего ордена картезианцев.
Проведя шесть лет в уединении и молитве, Бруно вынужден прервать затвор и отправиться в Рим. Папа Урбан II – ещё один его бывший ученик и собрат по служению в Реймсе, продолжающий дело реформы Григория VII, – нуждается в его помощи. Бруно назначен его советником. Однако жизнь при папском дворе тяготит будущего святого. Пробыв в столице всего несколько месяцев, он добивается разрешения вновь удалиться в монастырь. По образцу первого скита во французских Альпах святой Бруно, уже с другими братьями, строит новую пустынь в лесах Калабрии, на итальянском юге. Здесь ему суждено провести остаток своих дней и окончательно покинуть этот мир 6 октября 1101 года.
Постепенно идея монашеской жизни по примеру святого Бруно привлекает всё большее число последователей. В 1127 году пятый приор Великой Шартрёзы – Гвиго записывает "Обычаи" братии, ставшие основой будущих "Правил". Он же заново отстраивает монастырь на его нынешнем месте, после того как в 1132 году разрушительная снежная лавина погребла под собой основанную святым обитель и семерых её насельников. Спустя восемь лет другой приор монастыря – святой Антельм впервые созывает генеральный капитул, на котором орден приобретает официальный статус наравне с другими монашескими орденами средневековой Европы. Ещё через пять лет – получает признание его женская ветвь.
XIII–XIV века – период активного роста картезианского ордена. В Европе действует более 200 монастырей (большинство из них не доживёт до наших дней), а наименование "Шартрёза" становится их общим обозначением.
Обитель картезианца не просто место, куда он бежит от мирской суеты. Здесь он призван уйти от самого себя, разорвать последние нити, связывающие его с людьми, воистину "заживо умереть". Стены монастыря отделяют его от мира, келья – от людей, молчание – от самого себя. Молчание для картезианца не просто дисциплинарное требование – устав не запрещает им говорить в случае необходимости. Это способ стать глухим для своего "я", оставить свои мысли, заботы, воспоминания – всё то, что мучительно влечёт его назад, уводит от цели. Дело монаха – очищение помыслов сердца и ума от всего, что не Бог, и полное предание себя Его любви в послушании и молитве.
Весь строй жизни картезианца подчинён этой единственной цели – "усердно искать, скоро найти и обрести Господа". Ради неё он и отрекается от всего, что не ведёт его к этому главному в его жизни. Но было бы ошибкой представлять картезианца мрачным, безрадостным анахоретом, изжившим в себе всё человеческое. В своих развеваемых горным ветром белых хабитах (рясах) они, скорее, похожи на тех самых "птиц небесных", примеру которых велел следовать Господь, – не различающих с высоты своего полёта всё мелкое и незначительное.
"Сколько пользы и божественного ликования доставляют уединение и покой пустыни стремящимся к ним, – знают лишь испытавшие это на собственном опыте. Здесь взгляд становится настолько острым, что может разглядеть Жениха. Здесь пребывают в деятельном покое и отдыхают в покойной деятельности. Здесь Бог после тяжкой битвы награждает сильных Своих заветной наградой: покоем, которого не знает мир, и радостью в Духе Святом", – так писал когда-то святой Бруно.
Последний и единственный жизненный горизонт картезианца – встреча с Тем, Кто и есть само Бытие, и к этой встрече он готовится всю свою жизнь. Не случайно во внутреннем дворе обители, там, где другие разбивают располагающий к медитации цветник с фонтаном, у картезианцев находится кладбище с рядами безымянных могил – даже и после смерти они не оставляют о себе памяти! Трижды в день проходят монахи по длинной галерее мимо этих воткнутых в землю деревянных крестов, когда удары колокола созывают их на молитву. Общинная молитва – единственный повод для затворников собраться вместе, ведь лучшее, что они могут делать сообща, – это прославлять Бога.
Как и день древних пустынников, день картезианца сообразуется с церковной службой и временем суток. Пробуждаясь от короткого сна с первым ударом колокола, он встаёт на молитву, со следующим – идёт в церковь, и так – в течение всего дня. Отрешённый звук монастырского колокола сопровождает его жизнь, отмеряет её часы, дни, годы... Где бы ни застал его этот звук, монах оставляет всё и подчиняется его голосу.
Первая половина дня картезианца проходит в размышлении над Священным Писанием и занятиях. После обеда и молитвы девятого часа он располагает личным временем. Недолгий полуденный отдых – единственное время, когда картезианец предоставлен самому себе. Впрочем, выбор досуга у него невелик: как правило, это чтение или работа в саду. Картезианцы ни с кем не переписываются, а новости от родных получают только по усмотрению приора монастыря. Всё их общение с семьёй ограничивается двумя днями в году. Время до вечерни, которая у картезианцев начинается около четырёх часов пополудни, занято послушанием и физическим трудом. Вернувшись в келью, затворник посвящает остаток дня чтению духовных книг и уже в восемь часов ложится спать, чтобы ближе к полуночи вновь пойти на молитву, которая продлится до утра.
Служба картезианцев имеет свои, восходящие к глубокой древности особенности и отличается строгостью. Именно молитва придаёт их жизни неповторимый вкус, понять который непосвящённому человеку невозможно. Совершаемая под протяжное пение грегорианских хоралов, наполняющих тишину холодного, исчезающего в полумраке пространства, она заставляет переживать каждое слово, каждое движение звука как чудо творчества человека перед лицом Создателя. В этом творческом делании осуществляется единственное предназначение картезианцев в Церкви – предстоять за весь мир в непрестанной молитве. "Отделённые от всех, мы со всеми пребываем, ибо от имени всех предстоим пред Богом Живым" – именно так определяют их призвание "Правила". В своём смиренном предстоянии перед Богом монах проводит девять часов в сутки. Большинство служб, кроме Литургии, вечерни и долгого ночного бдения, надвое разделяющего его сон, монах прочитывает в келье.
Келья – священное место для картезианца. Это место присутствия Бога, своего рода "брачный чертог" отшельника, "где верующая душа соединяется со Словом Божиим, где невеста находит общество Жениха, где небесное сочетается с земным и Божественное с человеческим" – сказано в уставе. Здесь под взором Божиим проходит вся его земная жизнь.
Однако добровольный затвор отшельника – не тюремное заключение, а келья – не одиночная камера размером 2х4. Обычно это отдельный двухэтажный домик с небольшим, огороженным стеной садом, благоустройство которого оставляется на усмотрение хозяина. Кто-то устраивает здесь огород, другой сажает цветы, иные предпочитают довольствоваться видом дикой растительности. Нижний этаж кельи служит мастерской и складом для дров, которые отцы заготавливают себе для зимнего обогрева. Поскольку жизнь всякого монаха подразделяется на "ora et labora" – молитву и труд, под которым для затворника, как правило, понимается труд умственный, физическая работа играет роль некоторого "развлечения", призванного – по замыслу святого Бруно – оградить дух человека от чрезмерного перенапряжения и надлома. Кроме того, для блага общины отцы-затворники занимаются и каким-нибудь мелким ручным трудом – по своему выбору.
Второй этаж монашеской кельи разделён на две комнаты. Всякий раз проходя через небольшую переднюю, называемую "Аve Maria", монах произносит там эту краткую молитву перед изображением Пресвятой Девы. Картезианцы глубоко чтят Её и к каждому церковному часу присоединяют особую службу Богородице. В спальне – так называемом "кубикулуме" – затворник проводит основное время: здесь он упражняется в молитве, работает, спит.
В келье же монах принимает и пищу. Скромная трапеза, лишённая, по древнему иноческому обычаю, всего мясного, а в пост (он длится у них с поистине подвижническим размахом – от 14 сентября до Пасхи) – и молочных продуктов, подаётся через отверстие в стене, чтобы не нарушать уединения затворника. По вечерам и весь день в пятницу монахи не едят ничего, кроме воды и хлеба.
Впрочем, в воскресные и праздничные дни затвор уступает место общинной жизни. Для таких случаев устав предполагает совместную трапезу, проходящую в молчании, нарушаемом лишь монотонным голосом чтеца. Все богослужения в эти дни принимают более торжественный характер и совершаются в церкви. В отличие от будних дней, когда по старой традиции каждый священник служит свою Мессу отдельно в маленькой часовне, по воскресеньям она совершается в сослужении. После девятого часа и капитула монахи выходят на прогулку в окрестности монастыря. Эти несколько часов совместного отдыха позволяют им укрепить свои душевные силы, восполнить недостаток человеческого общения и прикоснуться к дивной красоте окружающей природы, прежде чем вновь скрыться за стенами обители молчания.
Обширное хозяйство отцов-картезианцев с его многочисленными средневековыми постройками давно пришло бы в упадок, если бы устав этого своеобразного монашеского сообщества предполагал абсолютный затвор для всех его членов. Именно братья – не призванные к строгому затвору монахи – обеспечивают внутреннюю жизнь монастыря.
В конце второго года новициата каждый из поступающих в обитель делает свой выбор: будет ли он священником и целиком посвятит себя молитве в затворе или же изберёт иной путь отшельнической жизни. Поскольку братья не ограничены стенами кельи, каждый из них располагает более скромным жилищем в братском корпусе монастыря. Но и их работы распределены так, чтобы, насколько это возможно, они тоже могли трудиться в уединении. Как говорится в "Правилах", "духовное сосредоточение при работе ведёт братьев к созерцанию. Им надлежит заботиться о том, чтобы как в уединении кельи, так и в трудах своих постоянно хранить в сердце память о Боге". Именно их трудам обязан своей славной историей этот некогда процветавший орден.
С самого основания Великой Шартрёзы населяющие её монахи занимаются обработкой земли и разведением скота, что позволяет монастырю поддерживать своё существование. Со временем они осваивают добычу и переплавку железной руды, обильно содержащейся в местной горной породе. Упоминание о первой доменной печи в нескольких километрах от монастыря восходит к XIII веку. Большое количество идущей на уголь древесины, а также энергия ветров и бурных горных потоков способствуют активному развитию этого производства. До наших дней сохранились многочисленные свидетельства той эпохи – решётки, ворота, замки, железные дверцы печей и прочая утварь.
В XVIII веке с целью защиты лесов королевства Людовик XV вводит суровые ограничения на использование древесного угля в металлургии, и производство картезианцев медленно угасает. Одна за другой останавливаются печи. Положение спасает начавшееся несколько раньше развитие парусного флота, дающее им возможность продавать древесину на изготовление мачт. Высокие, стройные хвойные деревья окрестных лесов пользуются большим спросом. Но конец XVIII века подводит черту под всеми экономическими предприятиями картезианских монахов. Приходит в упадок металлургическое дело, а грянувшая вскоре революция и вовсе надолго изгоняет их из монастыря. По возвращении монахов в обитель в 1816 году получает развитие новое производство, дожившее до наших дней.
Ещё в 1605 году маршал Франсуа д'Эстре подарил ордену древний манускрипт, содержавший в себе рецепт "Эликсира долголетия". Более ста лет пролежал он невостребованным – из-за его сложности. Только в 1737 году монахи Великой Шартрёзы решили основательно его изучить, поручив это своему аптекарю – брату Жерому Мобеку. Он смог вывести формулу растительного ликёра и впервые изготовить "Эликсир Гранд-Шартрёз", который и по сей день производится старейшей обителью ордена. В 1764 году появляется знаменитая марка зелёного, а в 1838-м – жёлтого "Шартрёза".
Во времена Французской революции секреты производства оказываются утраченными, но по возвращении из изгнания монахи восстанавливают старинные рецепты и ставят дело на поток. До сих пор рецепты приготовления ликёра хранятся в тайне. Известно лишь, что в его состав входят около 130 наименований трав, собираемых монахами Великой Шартрёзы, а необходимым условием является длительная выдержка в дубовых бочках.
С 1970 года коммерческие интересы ордена представляет ассоциация "Chartreuse Diffusion", выпускающая на заводе в Вуароне, в тридцати километрах от монастыря, не только старинный ликёр, но и весьма широкий ассортимент алкогольной продукции – от джина, виски и водки до текилы и чачи. Кроме ликёро-водочного производства – основной статьи дохода французских картезианцев – монахи записывают диски с грегорианской музыкой, продолжают заниматься сельским хозяйством и мелким кустарным производством.
Поскольку картезианцы практически не общаются с внешним миром, с середины прошлого века неподалёку от главного монастыря открыт музей, призванный не только удовлетворить любопытство забредающих в региональный заповедник Шартрёзы туристов, но и быть своеобразным представительством средневекового ордена в современности. Его посетители могут пройтись по монастырским галереям, заглянуть в часовню, посидеть в монашеской келье, а завершить свой визит, например, в магазине.
Более девятисот лет истории не мешают картезианцам применять современные технологии в их молчаливом общении с миром: помимо исторической экспозиции, прогулок, посещения погребов музей предлагает своим гостям аудиовизуальные экскурсы в прошлое, диски с записями монахов и многое другое. Трудами одного из отцов, в прошлом профессионального программиста, орден знакомит со своей жизнью и историей посетителей виртуального пространства.
XIX–XX века стали временем угасания картезианцев. Сначала революция с её кровавыми преследованиями Церкви, а впоследствии антиклерикальная политика государства приводят к закрытию многочисленных домов ордена на его родине – во Франции. Та же участь постигает монахов Италии и Испании после Первой и Второй мировых войн. Лишь ко второй половине XX века картезианцы пересекают океан и достигают берегов Нового Света. Сегодня кроме западноевропейских стран орден присутствует в США, Бразилии, Аргентине и Южной Корее. В общей сложности в мире насчитывается 18 мужских и 6 женских монастырей, в которых подвизается около четырёхсот последователей святого Бруно, четверть из них составляют монахини.
Двери картезианских обителей по-прежнему закрыты для мира. Желающие связать свою жизнь с монашеской семьёй святого Бруно сначала проходят испытание в других орденах, по договорённости с картезианцами принимающих таких кандидатов. Для тех, кто стремится глубже узнать богатую духовную традицию картезианского ордена, в 2001 году решением генерального капитула был открыт так называемый "Дом святого Бруно" – бывшая Шартрёза в Селиньяке, специально для этих целей отданная мирянам. Основанная в XIII веке на востоке Франции, неподалёку от Женевского озера, она полностью сохраняет быт и распорядок жизни монахов с той только разницей, что теперь принимает в своих стенах ищущих уединения "в духе" святого Бруно.
Открытие дома для мирян, основание новой монашеской общины, в открытости миру воплощающей идеал святого, наряду с выходом на экраны фильма Филиппа Грёнинга знаменуют новый этап в истории картезианцев. "Может быть, сегодня, когда Европа соблазняется мудростью буддизма и многие оказываются в плену духовной экзотики, настало время заново открыть всю глубину и богатство христианской мистики?" – задавался вопросом в своём интервью газете "La Croix" Дом Марселин – нынешний приор Великой Шартрёзы.
Пересмотр "внешней политики" ордена призван сформировать новый взгляд на жизнь затворников, остающихся, как и прежде, чуждыми привычкам и нравам современности. На протяжении столетий тайна жизни картезианцев обрастала множеством романтических легенд, забывавших о главном – их призвании искать Бога в простоте бедности, целомудрия и послушания.
Уместно привести здесь слова режиссёра, шесть месяцев делившего с монахами их кров и сумевшего приоткрыть для нас эту великую тайну: "Я жил среди людей, не знающих страха, и это изменило мою жизнь". †
