Три Софии Всеслава Полоцкого: взгляд из Киева
Окутанный сказочной дымкой мистической загадочности исторический образ полоцкого князя Всеслава Чародея зачастую осмысливается в научной литературе как воплощение некоего авантюризма. О его оборотистости и вправду шла молва на Руси, слагались предания. Этой сомнительной славе он во многом обязан столь же сомнительному по своему происхождению "Слову о полку Игореве", которое и является главным источником представлений о чародействах Всеслава. По свидетельству последнего, он
Княземъ грады рядяше, А сам в ночь волком рыскаше;
Из Кыева дорискаше до Куръ
Тмутороканя;
Великому хръсови волком путь прерыскаше
Тому в Полотске
Позвониша заутренюю рано
У Святыя Софеи в колоколы:
А он в Киеве звон слыша.
Аще и веща была душа его друзе теле, Но часто беды страдаше(1).
По мнению Б. В. Сапунова, для автора "Слова...", мировоззрение которого было "двоеверным" (одновременно языческим и христианским), Всеслав есть взаправдашний колдун, оборотень с вещей душой, и поэтому в нем с симпатией говорится именно о превращениях князя-волхва(2). Повесть временных лет – грандиозное произведение старокиевского летописца конца XI века – приписывает рождение этого князя волхвованию, ибо, по свидетельству последнего, когда его мать родила, на голове младенца заприметили некое пятно: "бысть ему язвено на главь его". Волхвы посоветовали Всеславовой матери наложить на эту язву чудодейственную перевязь: "рекоша бо волсви матери его: "Се язвено навяжи на нь, да носить е до живота своего", еже носить Всеславъ и до сего дне на соб-Ь; сего ради немилостивъ есть на кровопролитье"3.
После смерти своего отца Брячислава Всеслав в 1044 году стал полновластным властителем полоцкого престола. Триумф его восхождения на княжение омрачило известие о строительстве в Новгороде сыном Ярослава Мудрого Владимиром храма Святой Софии. В огне пожара, вспыхнувшего в Новгороде в марте 1045 года, сгорел деревянный храм новгородской Софии. Владимир Ярославич, следуя примеру отца, немедленно приступил к возведению в Новгороде каменной Софии. Заложенный им в 1045 году храм был возведен, как свидетельствуют материалы историко-архитектурных исследований, по образцу Софийского собора в Киеве(4).
Новгородский князь тем самым стремился возвысить статус Новгорода до уровня титулярной архиепископии. Этой цели было подчинено и создание церковного предания о передаче Ярославом Мудрым в дар Новгороду ко дню освящения тамошнего Софийского собора так называемых Корсуньских ворот работы византийских мастеров второй половины VIII – начала IX века, якобы привезенных в Киев еще Владимиром Святославичем из Крыма в качестве "трофеев новой веры"(5). Эта позднего происхождения легенда была обязана своим появлением желанию утвердить право Новгорода на роль второго по значению сакрального центра Руси.
Всеслав был наслышан о величии и неземной красоте Софийского собора в Киеве, возведенного Ярославом Мудрым в 1040-х годах. Говоря словами первого русского по происхождению митрополита
Иллариона, церковь "дивна и славна всьмъ округъниимъ странамъ, яко же ина не обрящется въ всемь полунощи земньмь от въстока до запада"(6). Киевская София уподобляется старокиевскими книжниками храму Соломона в Иерусалиме. Вот почему Повесть временных лет, сообщая о строительстве в Киеве храма Святой Софии, сравнивает Ярослава с Соломоном, устами которого исходит мудрость(7).
Строитель Иерусалимского храма был образцом средневекового властителя, самым мудрым из царей. Наверное, потому и киевский князь Ярослав Владимирович остался в культурной памяти восточнославянских народов под именем Ярослава Мудрого. Сравнивая Ярослава с библейским царем Соломоном, Илларион тем самым, как справедливо отмечает И. Н. Данилевский, "подчеркивал, что Ярослав сделал в Киеве то же, что Соломон в Иерусалиме: построил новые крепостные стены с четырьмя воротами и в центре "города" – величественный храм. Следовательно, Золотые ворота в Киеве в сознании их строителей имели своим прототипом не только Константинополь, но и Иерусалим. Отсюда понятно, почему они были не только и не просто главными, парадными, но и Святыми (иногда так и назывались современниками). В них, как предполагалось, Иисус Христос войдет в Киев – как Он входил когда-то в Иерусалим – в конце времен и благословит стольный град и землю Русскую"(8).
Святая святых средневекового Киева – Софийский собор стал материальным воплощением политико-идеологических представлений древнерусского общества о сущности мироздания, о значении и верховенстве великокняжеской власти и, в свою очередь, главенства Киева как ее природного вместилища. В Византии уже со времен правления императора Юстиниана (527-565) идее софийности отводилась главная роль в обосновании теократической концепции императорской власти как имитации власти Бога. Подобно Юстиниану, строитель Софии киевской – князь Ярослав Владимирович также стремился этим грандиозным строительством возвысить значение великокняжеской власти, величие государства и его столицы, равноправной Царьграду.
Эти устремления властителя киевского престола не остались без внимания современников. Этот город поражал их воображение мощными укреплениями, блеском монументальных церковных и светских сооружений, золотым сиянием куполов храма Святой Софии. Древнерусские летописцы называли его "совершенством красоты, радостью земли", а западные хронисты, что весьма характерно, – соперником константинопольского скипетра и славным украшением Греции ("aemula scerptri Constantinopolitani, darissium decus Greciae").
Вот почему и Всеслав, утвердившись в Полоцке, в первую очередь развернул в своей столице грандиозное строительство. Вскоре и над Двиной засияли золотые купола величественного Софийского собора. Находка 1977 года древнерусской надписи на камне в основании Софии полоцкой и ее палеографические особенности позволили Т. В. Рождественской и В. А. Булкину уточнить дату основания полоцкого собора, которую, по их мнению, следует относить к середине 1050-х годов(9). Донатор полоцкого собора не был пассивным наследователем одноименных киевского и новгородского храмов. Этим строительством он бросил смелый вызов сильным соседям. По мнению Г. К. Вагнера, "Полоцкое "изгойное" княжество вообще заметно обособилось от Киева, тем более от Новгорода, и если князь Всеслав счел необходимым построить в своей столице большой кафедральный собор, то это вовсе не было актом ориентации на сильного соседа, а, скорее, наоборот, жестом открытого противостояния ему... Можно сказать, что как Ярослав противостоял со своей Софией Константинополю, так Всеслав противостоял со своей Софией Киеву и Новгороду"(10).
Взаимоотношения Всеслава с Новгородом и Киевом и вправду были враждебными. Внук Изяслава Полоцкого, отважного сына полоцкой княжны Рогнеды, сумевшего защитить ее от меча Владимира, Всеслав упрямо воевал с внуками сына той же Рогнеды Ярослава Мудрого. На страницах поздних западнорусских летописей он изображен чуть ли не разбойником-анархистом. Однако чем же были обусловлены претензии полоцкого князя по отношению к северной и южной столицам Руси?
В 1065 году Всеслав начал войну с киевским князем Изяславом Ярославичем. [Далее идет текст на иностранном языке
Материал доступен в бумажной версии издания.]
Всеслав напал на Псков, а в следующем году захватил и ограбил Новгород, как сообщает Новгородская Первая летопись: [Далее идет текст на иностранном языке
Материал доступен в бумажной версии издания.]
Новгородский храм Святой Софии с его святынями, очевидно, и был главным объектом Всеславовых устремлений.
Своеобразной реминисценцией отчаянного похода Всеслава на Новгород в 1065 году является сообщение Ипатьевского летописного свода под 1180 годом, где в рассказе о полоцком князе Святославе Всеславиче сказано, что его дед принимал участие в походе на Новгород, где взял дарохранильницу и иную служебную утварь в соборе. Возможно, адресованные ему автором "Слова о полку Игореве" слова "оттвори врата Новуграду, разшибе славу Ярославу" и отражают характер этого "грабежа". Как уже отмечалось, фактическим строителем храма Святой Софии в Новгороде был сын Ярослава Владимир. Но "материальное обеспечение проекта", скорее всего, взял на себя его отец. Да и мать Владимира, княгиня Ингигерд-Ирина, принимала деятельное участие в строительстве храма и даже, согласно некоторым известиям, приняла здесь монашеский постриг. Возможно, Всеслав таким способом осквернил память о Ярославе Мудром в Новгороде.
Обида, нанесенная клану Ярославичей, была столь сильной, что последние не замедлили выступить в поход на полоцкого князя: "Ярославичи же трие, – Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, – совокупивше вой, идоша на Всеслава"(13). Несмотря на лютые холода и неистовые ветра, войска, предводимые сыновьями Ярослава, овладели Минском, а с наступлением желанной весны одержали победу в решающей схватке с дружинами Всеслава на Немиге. Этому сражению летописец посвятил такие слова: "И бысть сьча зла, и мнози падоша, и одолЬша Изяславъ, Святославъ, Всеволодъ, Всеславъ же бежа"(14). Это событие образно отозвалось в поэтических строках "Слова о полку Игореве", где кровавая битва сравнивается с жатвой:
На Немизе снопы стелють головами, Молотят чепи харалужними, На тоце живот кладут, Веют душу от тела.
Немизе кровави брезе
Не бологом бяхуть посеяни, Посеяни костьми Руских сынов(15).
Ярославичи между тем не спешили возвращаться в Киев. Разбив воинский лагерь на берегах Днепра под Смоленском, Изяслав со своими союзниками пригласил побежденного, но не покоренного Всеслава к себе на переговоры:
[Далее идет текст на иностранном языке
Материал доступен в бумажной версии издания.]
Вот тут и начинаются странности. Почему чародей, почти язычник, политический авантюрист Всеслав не задумался над такими "мелочами" и поверил в нерушимость присяги на кресте? Думаю, что полоцкий князь после "разграбления" Софии Новгородской полагал, что отныне он пребывает под особым покровительством креста. Новгородская Святая София была освящена в день Крестовоздвижения, обретения в Иерусалиме креста – того самого, на котором был распят Христос, – 14 сентября. Как отмечает М. Б. Плюханова, в Софийском соборе Новгорода подразумевалось некое особенное мистическое присутствие креста: "Будучи великой Христовой церковью, святая София не становилась от такого приурочения Крестовоздвиженской, но освящение ее в великий праздник не могло быть случайным и означало специальную обращенность новгородцев к идее креста, мысленное созерцание креста Христова в св. Софии"(17).
В эпоху Средневековья крест был едва ли не главным символом христианских добродетелей. В соответствии с византийской традицией, крест и образ Богородицы образовывали идеальный комплекс в символике христианского царства. Наделенный синтезирующей силой, способной объединить небесное и земное, крест символизировал дарованную христианством охрану и защиту(18). Традиция почитания креста, в частности обычай его целования во время скрепления договорных обязательств, отражала представления о законности и порядке.
Крест был символом христианских добродетелей. "Крест спас человечество, – по мнению философа Льва Карсавина, – христианина спасают добродетели, им символизированные, то есть сам крест, понятый в существе своем"(19). В политической культуре и идеологии Киевской Руси крест выступал универсальным средством, способным и спасти, и освятить, и наказать.
Крестоцелование как символ скрепления соглашений между князьями было, как справедливо отмечает А. П. Толочко, "следствием убежденности современников об ответственности князя только перед Богом и сородичами, но не перед законом и людьми"(20).
Однако братья Ярославичи нарушили крестное целование и упрятали Всеслава в подземной киевской тюрьме-порубе. Кто знает, как сложилась бы его судьба, если бы в 1068 году не разразилась "киевская революция". После бегства Изяслава из Киева Всеслав был освобожден киевлянами из поруба и возведен на княжеский престол: "и прославиша и среди двора къняжа". Статус Всеслава как киевского князя был сомнительным. Он не мог препятствовать разграблению великокняжеского двора, законным владетелем которого стал волею случая: "людье... дворъ княжь разъграбиша бещисленное множьство злата и сребра, кунами и бЬлью"(21). Для того чтобы придать легитимности властвованию полоцкого князя, летописец отмечает, что тот, находясь в Киеве, пребывал под покровительством креста. Немаловажным совпадением было то, что освобождение Всеслава произошло в день Крестовоздвижения Господнего 14 сентября. Бог явил Всеславу силу креста, благодаря чему тот и обрел свободу. Сообщая о вокняжении Всеслава в Киеве, Повесть временных лет под 1068 годом содержит развернутую похвалу кресту(22). "Слово о полку Игореве" освобождение Всеслава и утверждение его на киевском престоле приписывает чародейству и хитростям, к которым прибег полоцкий князь:
На седьмом веце Трояни
Вреже Всеслав жребий
О девицю себе любу.
Тъй клюками подпреся о кони, И скочи к граду Кыеву, И дотчеся стружием
Злата стола Киевского(23).
Большинство исследователей, пытаясь "реалистически" истолковать эти поэтические строки, напрямую связывают их с реальной исторической ситуацией, сложившейся в Киеве осенью 1068 года. Например, Д. С. Лихачев утверждал, что "Всеслав пришел к киевскому княжению в результате восстания киевлян, потребовавших у киевского князя Изяслава коней и оружия. Этим-то требованием киевлянами коней и воспользовался Всеслав... следовательно, "подперся" о те кони, которые дал киевлянам"(24). Всеслав, по мнению ученого, "доткнулся" золотого киевского стола "стружием" – древком копья. Д. В. Айна – лов, понимая под "стружием" княжескую регалию типа скипетра, полагал, что Всеслав "овладел этой регалией, оперся ею о княжеское сидение и сел на великокняжеском столе, имея ее в руке"(25).
Итальянский славист Риккардо Пиккио даже занялся поисками молодой девушки – "древнерусской Елены" (подобно Троянской), из-за которой будто бы и началась война между Ярославичами и полоцким князем(26). Однако в эпической балладе о Всеславе "Слова о полку Игореве" следует усматривать, скорее, не исторические реалии, а ассоциативно-художественную параллель с гомеровскими мотивами троянского коня, в метании Всеславом жребия на девицу – книжно-библейскую коннотацию образа города-девы, города-невесты(27). Как известно, в общественном сознании средневековой Руси Киев был богохранимым и богоспасаемым градом, и не случайно его называли "матерью градам Руским" и "Вторым Иерусалимом".
Всего семь месяцев просидел на киевском престоле избранник народа из Полоцка. О его деятельности в Киеве, к сожалению, ничего не известно. Можно лишь отметить, что Всеслав опирался на поддержку игумена Киево-Печерского монастыря Антония. Учитывая непререкаемый духовный авторитет этого святителя, это значило много. Когда весной 1069 года Изяслав Ярославич вместе со своим тестем – польским королем Болеславом Храбрым вошел в Киев, он обратил свой гнев на Антония Печерского: "нача гнЬватися Изяславъ на Антонья изъ Всеслава"(28). Антоний вынужден был оставить Киев и уйти в Чернигов, где с великой радостью и честью был принят Изяславовым братом Святославом Ярославичем.
Всеслав не стал испытывать судьбу в битве с Изяславом и его могущественным польским союзником. Ночью он внезапно исчез из военного лагеря, который стал на пути продвижения войск противника недалеко от киевского пригорода – Белгорода. По образному выражению автора "Слова о полку Игореве", Скочи от них лютым зверем
В полуночи из Бела-града, Обесися сине мьгле(29).
Подобную картину бегства Всеслава из-под Киева рисует и Повесть временных лет в статье под 1069 годом: "Поиде Изяславъ с Болеславомъ на Всеслава; Всеславъ же поиде противу. И приде Б'Ьлугороду Всеславъ, и бывши нощи, утаивъся кыянъ бьжа из Б^агорода Полотьску"(30). Утром, когда люди узнали о бегстве Всеслава, они вернулись в Киев и созвали вече. Прислушавшись к его совету не пускать поляков в Киев, Изяслав оставил основные вооруженные силы Боле – слава на подступах к Киеву, а сам налегке, вместе с польским союзником направился к стольному граду Руси. Впереди себя он выпустил отряд под командованием своего сына Мстислава. Тот, не дожидаясь отца, учинил кровавую расправу над сторонниками Всеслава: "И пришед Мстиславъ, исече кыяны, иже беша высекли Всеслава, числом 70 чади, а другыя слепиша, другыя же без вины погубив, не испытавъ"(31).
В Синодальном списке Новгородской Первой летописи после сообщения о бегстве Всеслава в Полоцк эта информация дополняется следующим известием: "Въ то же ЛЬто, осень, мЬсяца октября въ 23, на святого Якова брата господня, въ пят-ничи, въ чяс 6 дни, опять приде Все[слав] къ Новугороду; новгородци же поставиша пълъкъ противу ихъ, у Зв'Ьринця на Къземли; и пособи Богъ ГМбу князю с новгородци. О, велика бяше сьця Вожяномъ, и паде ихъ бещисленное число; а самого князя отпустишя Бога дЬля". После чего в летописи появляется следующее загадочное сообщение: "А на заутрие обрьтеся Kpicт честный Володимирь у святей Софие Новьгородь, при епископь Федоре"(32). В Софийской Первой летописи это известие представлено более подробно: "А заутра обре^теся крест князя Володимера в святой Соф-Ьи, его же взял бь князь Всеславъ ратию въ святой Соф'Ьи"(33). Любопытно, что ранее на страницах летописных текстов не сообщалось о том, что Всеслав во время "разграбления" новгородской Софии забрал с собою крест. Только несколько столетий спустя киевские и новгородские сообщения, объединившись в одну связную историю, поведают о том, что Всеслав, разграбив Святую Софию новгородскую, оказался на некоторое время под покровительством того самого креста, при помощи которого ему удалось захватить власть в самом Киеве. Однако дальнейшие поражения, его изгнание из родного Полоцка и мытарства привели к утрате небесного покровительства, что впоследствии было осмысленно средневековыми книжниками как чудесное возвращение креста к Святой Софии новгородской. После мономаховых разорений Полоцкой земли в 1080-х годах престарелый Всеслав успокоился и тихо доживал свой век вплоть до смерти в 1101 году.
В глазах официальных Киева и Новгорода Всеслав Чародей был разбойником-авантюристом. Однако в своих нападениях на эти города он преследовал не только приземленно-материальные интересы. Согласно тонкому наблюдению Плюхановой, нет ничего невозможного в том, что Всеслав, "выступавший по отношению к Киеву и Новгороду с позиций соответствующих летописей как разбойник-анархист, реализовал в своих разбойных нападениях какие-то специальные полоцкие претензии, не воспринятые современниками и совершенно забытые летописями"(34). Основное содержание этих полоцких претензий, полагаю, определялось стремлением Всеслава возвысить статус Полоцка до уровня столицы, равноправной Киеву и Новгороду, и легитимизировать государственно-политическую независимость, или, как бы сказали теперь, суверенитет, Полоцкой земли.
Примечания
1. Ироическая песнь о походе на Половцов удельнаго князя Новгорода-Северского Игоря Святославича, писания старинным руським язи ком в сходе XII столетия с переложением на употребляемое нене наречие. М. 1800. С. 36-37.
2. Сапунов Б. В. Всеслав Полоцкий в "Слове о полку Игореве"//ТОДРЛ. Т. 17. 1961. С. 77.
3. Повесть временных лет. Ч. 1. М.; Л. 1950. С. 104.
4. Вагнер Г. К. Искусство мыслить в камне. М. 1990. С. 42-43.
5. Беляев С. А. Корсуньские двери новгородского Софийского собора//Древняя Русь и славяне. М. 1978. С. 306; Никитина Ю. И. Софийский собор. Л. 1980. С. 22.
6. Молдован А. М. "Слово о законе и благодати" Иллариона. Киев. 1984. С. 97.
7. Повесть временных лет. Ч. 1. С. 102-103.
8. Данилевский И. Н. Могли Киев быть Новым Иерусалимом?//0диссей: Человек в истории. 1998. М. 1999. С. 136.
9. Булкин В. А., Рождественская Т. В. Надписи на камне из храма Софии в Полоцке/Памятники культуры. Новые открытия: 1981. Л. 1982. С. 7-12.
10. Вагнер Г. К. Указ. соч. С. 44.
11. Повесть временных лет. Ч. 1. С. 110.
12. Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов.
М.; Л. 1950. С. 17.
13. Повесть временных лет. Ч. 1. С. 111-112.
14. Там же. С. 112.
15. Ироическая песнь... С. 36.
16. Повесть временных лет. Ч. 1. С. 112.
17. Плюханова М. Б. О традициях Софийских и Успенских церквей в русских землях до XVI века//Лотмановский сборник. М. 1997. Вып. 2. С. 496.
18. См.: Она же. Средневековая символика власти: крест Константинов в русской традиции//Ученые записки Тартуского государственного университета. N 781. Труды по русской и славянской филологии. Тарту. 1987.
С. 162-188.
19. Карсавин Л. П. Монашество в Средние века. М. 1992. С. 164.
20. Толочко А. П. Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология. Киев. 1992. С. 78-79.
21. Повесть временных лет. Ч. 1. С. 115.
22. Там же.
23. Ироическая песнь... С. 35.
24. Лихачев Д. С. Комментарий исторический и географический//Слово о полку Игореве. М.; Л. 1950. С. 455-456; Ср.: Рыбаков Б. А. Петр Бориславич:
Поиск автора "Слова о полку Игореве". М. 1991. С. 44-45.
25. Айналов Д. В. Замечания к тексту "Слова о полку Игореве"//ТОДРЛ.
Т. 2.1935. С. 86.
26. Пиккио Р. Мотив Трои в "Слове о полку Игореве"//Проблемы изучения культурного наследия. М. 1985. С. 95.
27. Гогешвили А. А. Три источника "Слова о полку Игореве". Исследование.
М. 1999. С. 218-227.
28. Повесть временных лет. Ч. 1. С. 128.
29. Ироическая песнь... С. 35.
30. Повесть временных лет. Ч. 1. С. 115.
31. Там же. С. 116.
32. Новгородская Первая летопись... С. 17.
33. Софийская летопись//ПСРЛ. Т. V. С. 143.
34. Плюханова М. Б. О традициях... С. 506.
Источник: Родина
