Дух: всё завершается в Царстве

В конце минувшего года увидела свет новая книга священника Владимира Зелинского – "Взыскуя Лица Твоего". "Как и в своей книге "Открытие Слова", автор ищет Слово Божие повсюду... открывая во всякой реальности Присутствие Божие. Путь этой книги – путь исследователя подземных ключей в поисках Истока", – написал о. Мишель Марэ в предисловии к французскому изданию. На русском книга в течение нескольких лет печаталась частями в нашем журнале и вышла на его страницах почти целиком (см. "ИиЖ" №№ 1/2004 – 3/2007). Кроме названных перу о. Владимира Зелинского принадлежат книги "Приходящие в Церковь", "Дабы уверовал мир" и другие, а также более 400 статей, написанных на разных языках. С 1991 года он живёт и служит в городе Брешия (Италия), с 1999 года – священник Русского Экзархата Константинопольского Патриархата.

---

"Не каждому – знайте это, – не каждому подобает рассуждать о Боге, – говорит св. Григорий Богослов. – Это не способность, которую можно приобрести задёшево, не дело тех, кто влачится по земле" [1]. И столько духоносных мужей настаивали на том же. Но разве недопустимо рассуждать о собственом незнании? Задаваться вопросами о поиске? Если бы мы знали дар Божий... то не смогли бы говорить о том, о чём невозможно молчать. Немыслимо приблизиться к природе Бога, но как возбранить жить мысли, прикованной к Его судьбе среди нас?

Видевший Меня видел Отца

Говорит ли Иисус о событии, совершившемся в нас, о блаженстве Симона или Филиппа, коим неожиданно было дано познать тайну, сокрытую от веков и родов (Кол 1. 26)? Лик Отца проступает из нетварной красоты, из невремени, из огня поядающего, из непроницаемого безмолвия, дабы открыться и заговорить в Сыне перед святыми Его. Святость и означает здесь событие веры (начиная с Петра, Иоанна, Андрея... вплоть до детей завтрашнего дня), открывающее Отца повсюду, где мы находим Иисуса. В Нём Бог встречается с творением, и они видят, узнают друг друга. Любовь – имя, пространство, время, чудо их узнавания. Кто-то по милости Божией пребывает там даже во сне, другой входит лишь на полмгновения однажды в жизни, и Дух Святой принимает его в общение...

Бог, допуская человека к общению с Собой, даёт ему узнать и Самого Себя. Перед откровением Того, Кто есть, ты становишься тем, кто есть ты. И кем призван стать. Ты получаешь свою сущность от Сущего, ибо ты еси лишь потому, что Я есмь. Ты возвращаешься – навсегда или на минуту – к утраченному тобой достоинству детей Божиих [2]. Подлинное, хотя и скрытое, наше достоинство взывает к нам, судит нас, вызывает на брань с собой. Ибо после того, как мы взглянули в лицо Господу, наши глаза изменили своё строение, отразив в себе то, на что "не смеют и чины Ангельстии взирати" [3]. И слух наш настроился на неслыханные частоты, когда где-то около 30-го года нашей эры вместе с камнями, травами, птицами уши наши впервые услышали весть:

Исполнилось время и приблизилось Царствие Божие (Мк 1.15).

Слова Иисуса ещё не растаяли в воздухе Галилеи, когда со всех уст был уже готов сорваться вопрос: приблизилось, значит, оно уже где-то рядом? И, может быть, уже среди нас? Но коли так, где доказательства его близости, где признаки, первины, плоды или хоть малые ростки его? Вызывающий, недоумённый, жёсткий, робкий, мучительный тот вопрос будет повторяться из рода в род. И будить сомнения едва ли не во всякой душе. "Если Царство возвестило о себе так давно, то где оно было, что делало все эти прошедшие века? И сколько ещё расстояний прошло?" Конечно же, скажут, так о Царстве не спрашивают, его пути не меряют пространствами и годами. За исключением, может быть, той меры, которая отделяет образ Невидимого от Его явлений, касаний, чудотворений среди людей. Нам говорят, что не всем даётся разведать, по каким тропам приходит Дух, чтобы возвестить о Себе. Дух дышит, где хочет, и голос Его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит (Ин 3. 8). Мы делаем усилия, чтобы расслышать Его голос, но не всегда, скорее лишь изредка узнаём его, он доходит до нас в иносказаниях. Мир исполнен иносказаний, прообразов, метафор Духа, Который приближается в них. Казалось бы, всё и вне, и внутри нас говорит об обратном, однако мы продолжаем ждать, что Царство вот-вот приблизится вплотную, явит себя во всей силе, славе и очевидности, и ни время, ни зло, царящие на земле, ничего не могут сделать с этим детским неиссякающим упованием.

" – Значит, всё преобразится?

– Всё. Всё, что мы когда-то любили, всё, что мы создали, всякая красота найдут своё место в Царстве Божием.

– А зло?

– Отец зла будет побеждён, зло поглощено, смерть умертвится навеки. Но опыт зла, раскаяние, повергающее нас к стопам Христовым, сознание того, что ничего, кроме бесконечной любви, не может утолить нас, – всё это обретёт место в том Царстве" [4].

Оно здесь и всегда – по ту сторону. Век за веком мы обходим его ограду, чтобы отыскать вход, который скрыт как будто неподалёку, стоит лишь руку протянуть. Оно пронизывает какими-то тончайшими световыми волокнами даже повседневный наш опыт, но до этих волокон не дотронешься, а вот тьма, которую мы ощущаем в себе, всегда грубо вещественна, напориста, сыра, тяжела. И всё же в течение всей истории мы так и не привыкли к ней. Всё нам кажется, что было дано нам узнать иное, нездешнее, царственное, и его нельзя забыть. Словно на глазном дне у нас остался какой-то отсвет первых дней творения. А в памяти запечатлелся покой седьмого и обещание дня ещё неведомого. Мы ищем тот день в каких-то заповедных уголках своей жизни, у притоков правды, милости, красоты, детства, там, где они сливаются неразлучно.

Сладкое вино, напоившее апостолов в день Пятидесятницы, всё ещё бродит в наших жилах и говорит нам о том, что мы входим в область бытия Божия, что оно внезапно откроется во всём, кроме зла и греха, хотя мы никогда не находим верных слов, чтобы то бытие как-то обозначить и исповедать. Но, по сути, большинство наших открытий и обретений присутствия Божия разве не остаётся безымянным?

О Царстве Небесном говорят, что однажды оно станет Царством прощённых грешников. И примут их не как беженцев и погорельцев, едва спасшихся из мира сего, но как благословенных Отца, ибо с самого начала Отец не пожелал оставаться один. Тогда оно станет настолько близким, что в тот день, когда оно вдруг навсегда распахнётся, будет – кто знает? – таким же, как и остальные дни. И всецело, непредставимо иным. Мы будем думать, что власть тьмы торжествует, но едва её покрывало будет сдёрнуто, Царство Божие прольётся, как гроза в засуху.

Оттого возрадовалось сердце моё и возвеселился язык мой; даже и плоть моя успокоится в уповании; ибо Ты не оставишь души моей во аде и не дашь святому Твоему увидеть тление (Пс 15. 9–11).

Благая Весть, возвещённая без слов сердцу человечества ещё до того, как мы узнали, что Галилейский Пророк облёк её Своей плотью, – прежде всего весть ликующая. "Радости исполнил еси вся, Спасе наш, пришедый спасти мир" [5]... Радость пред лицем Твоим не усомнится и не устрашится произнести: Ты не оставишь, не можешь оставить души моей во аде, придёшь со Своим блаженством... Ибо и сама радость исходит от Тебя, она есть Твоя весть, Твоё Я есмь – в нас. Она имеет свои доводы, которых не знает уныние и не ведает скука. Она знает, что в недрах человека, в пустыне космоса стоит палатка Авраама, очаг гостеприимства, икона Духа, инкогнито живущего на земле. Нет иного доказательства Его присутствия, кроме того, который рождается от Шехины, коснувшейся или затопившей нас, несущей в себе всё, что было и есть хорошо весьма. Грехопадение покрыло плотной тенью славу Божию, но радость о ней просачивается через все творения Создателя, которые мучаются, стеная (см. Рим 8. 22), рождая славу, которая хочет открыться в них.

Неопалимая Купина: огонь охватывает куст, не сжигая его. И он остаётся кустом, как и был. Мир, объятый Шехиной, остаётся тем же миром, который лежит в грязи и зле. Однажды Царство выйдет из-под углей и пожрёт зло, звёзды падут на землю, небо свернётся как свиток, но горящий куст останется кустом, чтобы поведать о Славе, объявшей его пламенем.

Царство Божие водворяется неприметно, оно придёт, и всё озарится, но даже снег не растает, как не тает он во время беседы в лесу преп. Серафима с Мотовиловым. Огонь, что живёт "под грубою корою вещества", не сжигает коры, не разрушает холода и материи снега, не возвращает стати и юности "убогому Серафиму". Он являет себя лишь в начатках Духа, в том хорошо весьма, созревающем в вере. Ибо если это вера преп. Серафима, то она – не только теплота сердца и твёрдость исповедания, но и место Богоявления. Когда всей крепостью мы веруем в Сына, Отец посылает Духа, и Богосыновство раскрывается в нас и в мире вокруг. Мы обретаем мир и себя в Иисусе, Который, по слову Литургии св. Василия Великого, "печать равнообразная" Отца и образ создания рук Его.

Что же такое вера? Она есть предание себя такой реальности, которая высветляется изнутри как некая духо-очевидность. У каждого из нас есть множество внутренних глаз, но побеждает то зрение, которое уверенней в себе и сильнее. Но едва ли глаза наши могли бы прозреть, если бы Кто-то не помазал их брением, не сообщил остроту. Мы так бы и не увидели ничего за тусклым стеклом, если бы там что-то не вспыхивало, не освещало мир и нас самих.

"Источник освящения, свет постижимый, сообщающий Собою всякой разумной силе, ищущей истину, как бы некую ясность. Неприступный по природе Своей, Он открывает Себя пониманию в силу Своей благости" [6].

Вера находит себя, не исходя лишь из того, что нам дано в житейском, повседневном опыте. Скорее напротив. Она останавливается перед массивной дверью "эмпирического" и "логического" и стучится в неё. Она знает, что ей самой, собственными силами никогда не сладить с тяжестью этой двери, если бы Кто-то не пожелал войти к ней первым. Дух входит стенанием и радостью, обустраивает Своё жилище нашим покаянием и обетованием, так что вера, наше земное, душевное приношение Богу словно "продолжает" собой чудо Его Воплощения. Малая эта триада – приношение верования, зачатие Превечного, "зародыш" присутствия Того, Кто хочет родиться в нас, – как благословенное чрево пребывания Параклета.

Но у Него ещё столько жилищ, никем пока не открытых, на известных нам картах Духа не обозначенных. Чтобы их обнаружить, нужно стать одной из Его обителей. Дух "кенотичен", Он входит в человека, чтобы явить в нём Сына, оставаясь при этом как бы позади, в умалении. И уже не я живу, но живёт во мне Христос, – восклицает апостол (Гал 2. 20), и, собственно, в реальности глагола "живёт" обитает, скрываясь, Дух. Живёт Христос, но Дух наполняет Его присутствие жизнью. Мы черпаем силу верить от Его дара, но исток дарований далёк, мы не знаем его начала. Мы слышим Его в Слове, дышим Им, не чувствуя своего дыхания, которое входит в плоть смысла, в дар жизни.

Уходя, Дух остаётся в воздыханиях неизреченных. Там, где побывал Утешитель, Он утешает всегда. Все мы думаем, что Его следы ведут неизменно к нам, что Он посещает лишь наш Эдем. Уже столько веков, как мы спорим о путях Духа, отмеченных печатью неопровержимой, удостоверенной подлинности. Он веет там, где хочет, не имея никакого образа, даже ментального (голубок над Старцем и Иисусом – подарок детям на Рождество). Он – вопреки воле Своей – предмет пререканий (Лк 2. 34) для семьи христиан.

Дух Господа наполняет вселенную и, как всё объемлющий, знает всякое слово (Прем 1. 7).

Нам доступна лишь ничтожно малая часть Его слов.

Возможно ли – это всего лишь тихий вопрос – на место богословия обладания ("эта истина – моя", "моя религия безошибочна"), того ожесточения света, которое ослепляет нас, поставить богословие доверия ко всем дарам Божиим, которые непреложны? Разумеется, не в смысле сентиментального всеприятия и не в романтическом ключе, но лишь в надежде, что однажды родится богословие от восхищения детей, которые вдруг что-то находят вместе. Или богословие радости женщины в тот момент, когда она заметила наконец монету, закатившуюся под половицу. Или другую монету, куда более ценную, которой у неё никогда не было. Дух пожелал наполнить Своим прикосновением всё, что есть, ибо Господь излил Премудрость на все дела Свои и на всякую плоть по дару Своему и особенно наделил ею любящих Его (Прем 1. 9–10), коснулся ею человека и того, что исходит из глубины его сущности, ибо Испытующий же сердца знает, какая мысль у Духа (Рим 8. 27). Наверное, это единственная форма экуменизма, который ещё не потерпел поражения: мы начинаем искать общую радость в совместных находках не для того, чтобы делить их ("всё доброе – мое, остальное – ваше"), но для того, чтобы узнавать друга друга в мыслях Духа, посылающего нам катящиеся "волны" своих даров.

Пути волн вымощены открытиями, которые навсегда остаются с нами, как и теми, которые ещё придут. Может быть, тех, новых, будет безмерно больше, чем прежних. Ибо Дух Святой – нелегко это сказать – движим или несом ностальгией по воплощению. Он хочет, чтобы мы служили Ему мускулами, хлебом, формой, устами, жестом, иконой, мыслью, воспоминанием, глиной, руками... всем тем, чего у Него нет и в чём Он нуждается. Мы нужны Ему для того, чтобы приоткрыть реальность, говорящую с нами о Царстве Духа многими наречиями, алфавитами и ритмами твари, чтобы, овладев ими, мы могли войти в него. Мысль у Духа в том, чтобы освободить нас от тёмной и липкой пленённости миром сим, чтобы в Иисусе, облечённом плотью и человеческой историей, открыть нам Себя и Отца.

Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода. Мы же все, открытым лицом, как в зеркале взирая на славу Господню... (2 Кор 3. 17–18)

Мы все, реки, листья, муравьи, планеты, небесные воинства, люди.

Во всяком из тварных существ Дух хочет освободить "образ Твоея благости" [7], запечатлённый на всём, что стало быть. Дух "вскрывает" печать творения, освещая Собой ту светлую мерцающую тайну его, которая от Отца исходит. И у нас открываются глаза, и мы узнаём веяние Духа всюду, где Он явил Себя в Слове мироздания или в устроении нас самих...

...и ты слышишь голос Его.

Загадочны и тревожны слова о хуле на Духа Святого, которая не простится человекам. Иисус оставил нам свободу истолкования их, ни одно из которых не упраздняет другого. Конечно, не подразумевал Он закона, где-то записанного прямым, жёстким текстом, который мы нарушаем, не догадываясь о его существовании. Закон живёт в нас самих, его нужно уметь найти и прочитать, и слепота и безграмотность не прощаются человекам. Если Духом всякая душа живится, а творение светлеется священнотайне, то не делается ли попрание этих священных тайн с помощью технического ratio, ищущего безграничного господства над ними, той самой хулой? Коль скоро Господь дал каждому из нас частицу Себя Самого, то не предстаёт ли насилие над человеком (прежде всего самым юным, начиная с зародыша) войной против Духа? И что значит не простится? Начинающееся умирание земли уже отвечает нам.

Судьба человека: искать Царства в глубине, в сердце и создавать миражи или муляжи его в истории.

Когда же придёт Утешитель... Он будет свидетельствовать обо Мне (Ин 15. 26). Когда придёт, то явит Иисуса повсюду, там, где Он был, есть и грядёт. Слово грядёт из Им сотворённых вещей, где Оно пребывало как Замысел, как бездонное Присутствие, посылающее нам сигналы. Дух Святой отверзает нам слух, чтобы помочь услышать то, что говорит Слово, окликающее нас голосом первозданных вещей, которые хотят жить с Богом, очистившись от скверны "мира сего".

"Ибо в самом акте творения, – говорит св. Василий Великий о творении ангелов, – Дух Святой присутствует в существах, чьё совершенство не возникает в результате развития, но которые совершенны, начиная с момента творения; Он восполняет их существо, наполняя Своей благодатью" [8].

Но каждая из тварей не скрывает ли в себе своего ангела-хранителя?

Премудрость построила себе дом, взяв для строительства всё, что мы ей могли предложить: неверную память, мятущиеся чувства, двоящиеся мысли. Убожество средств не могло помешать ей воспользоваться ими и позволить себе служить. Дух сотворил из них начала любви, покаяния, стыда, страдания, надежды, веры. Вера открывает в себе малый очаг посещения Божия, вся внутренняя моя учится благодарению, память воплощается в таинстве, и Господь дарит Себя в нём....

Что, собственно, мы знаем о Духе? Он обнажает благости Божией "неисследимое бездно" [9]; освобождает ангелов, скрывшихся в сотворённых вещах, озаряет лицо мыслящего животного, позволяя увидеть лицо человека с его видимой и невидимой красотой, с загадкой его глаз, встретивших взгляд Божий.

Из тяжёлой повинности пола, из хотения мужа и влечения жены Он вьёт гнездо, называемое любовью, и вынашивает в нём новое человеческое существо, душу и тело, которым предстоит стать храмом Его.

Он касается обычной пищи, лежащей на престоле, и делает её длящимся событием Искупления...

Он изменяет или, скорее, открывает суть того, что было лишь веществом, и это изменение-открытие принято называть "преложением" (дабы не соединять действие Святого Духа ни с одной из философий), и оно даёт увидеть мир как таинство, каковым он был, есть, будет.

Дотрагиваясь до нашего слуха, Дух отверзает Слово Божие в словах человеческих; а паутину мыслей, вырабатываемую неустанной работой мозга, делает крепчайшим и нешвенным хитоном истины.

Так силой Его из ломких наших воспоминаний возникает Предание;

из смятенной жизни сердца – прорыв веры;

из простого удивления – Премудрость, различимая в творении;

из Дочери Сиона – Честнейшая Херувим;

из толпы молящихся – мистическое Тело Христово;

из кельи монаха – обитель Бога Живого;

из супружества – союз Христа и Церкви;

из освящённого масла – печать благословения;

из образа, написанного на дереве, – откровение будущего века;

из хлеба, вина и молитвы – заклание Агнца Божия;

из сокрушения – прощение, принимаемое небом;

из кающихся грешников – род избранный, царственное священство;

из нас самих, праха и пепла, – будущих граждан Царства... безмерно далёкого и стоящего у нашего порога, подошедшего вплотную теми путями Духа, которые мы научились чуть-чуть различать, и теми, которые мы не знаем совсем и едва ли узнаем на земле. То, что мы называем путями Духа, суть проявления подобия или сообразности Ему. Сообразность тварного мира Богу – у каждого из созданий она своя, по способу бытия, по образу тварности, по замыслу о нём – должна совершиться в человеке. Нам дана священническая власть преложений, не только тех, которые мы знаем и совершаем, но и тех, о которых пока не знает ещё никто. Служение Духа не прекращается, ибо Он приносит Себя твари, открывая Свой лик. Когда Господь говорит устами пророка: Излию от Духа Моего на всякую плоть (Деян 2. 17), то не слышится ли здесь обетование персонализации мира, в котором всякая плоть – вино, хлеб, дерево, мысль, любовь – облечётся дыханием Божиим, обретёт лицо?

Дух носился над землёй, когда она была безвидна и пуста, и почил после шести дней. Но не начинаются ли за днём покоя другие дни, когда Он будет искать новые воплощения, новые освящения, нуждаться в иных сосудах, чтобы их заполнить, в ночах, чтобы их осветить, в телах, чтобы наделить их жизнью? Церковь взяла семисвечник, чтобы пролить немного света в окружающее её пространство, но в стране далече, которая начинается за пределами семи таинств, скрывается целый сонм других, которые ждут своего освобождения, своих служений и празднеств... Если мир не праздновать в Троице, он высохнет и иссякнет.

Ум бо есть Нерожденный Отец

Образно премудрым предречеся,

Слово же собезначально, соестественный Сын

И Дух Святый

Иже в Деве

Слова создавший воплощение [10].

Апостол Павел услышал, как вся тварь совокупно стенает и мучится доныне... ожидая усыновления, искупления тела нашего (Рим 8. 22, 23). "Трудна работа Господня", – прошептал Соловьёв, умирая. Ощутил ли он подземную брань между плотью и Духом, прахом и свободой в Боге? В этой невидимой брани, которая совершается в сердце мира, мы слышим голос Духа, Который хочет наполнить его Иисусом: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему (Mф 3. 3). Распрямите сердца, дела, мысли, взгляды, замыслы. Пока звёзды всё ещё смотрят на нас, Царство ощупью находит по ним свою дорогу.

Среди этих звёзд, этих "нас", можно заметить полоску небесных тел, за которыми узнаётся "силуэт" Церкви, той Церкви, которую пожелал основать Христос...

Отсюда вновь начинается наше паломничество по стопам Духа к истокам Слова, становящегося плотью здесь, сегодня, с тобой. Сними обувь свою, ибо место, где ты стоишь, есть земля святая. Войди в море, зажги свечу и вглядись в комок света, доносящий её речь. Вернись к памяти о младенчестве людей и вещей, повернись ко взгляду, прикованному к тебе любовью, научись за старостью и смертью, за словом, за временем, за "пиршеством живых", за солнцем, ручьём, играющим в овраге, видеть Лицо, обращённое к тебе из самой глубины краткого твоего существования. Может быть, оно покажется теперь более далёким, чем было в начале. Наша книга не умолкает с последним словом. Завтра к утру голубка Ноя принесёт в клюве кому-то свежую оливковую ветвь. Пусть она упадёт на твой ковчег, неведомый собрат! Доброго плавания к земле обетованной!

Благослови тебя Бог! †

---

[1] Le premier discours theologique. Sources Chretiennes, t. 250, 1978, p.76–77.

[2] "Очиститься от срамоты, приражённой грехом, вернуться к красоте своей природы, восстановить, скажем так, царственный свой образ в первозданном виде – лишь при этом условии можно приблизиться к Параклету. И он, как солнце, на которое взирает чистое око, явит в себе самом образ Невидимого. И тогда в блаженном созерцании образа ты узришь и неизреченную красоту Первообраза" (Saint Basile de Cesaree, Traite du Saint Esprit, SC, 17. P., 1947, p.147.

[3] Из последования панихиды.

[4] Оливье Клеман. Беседы с Патриархом Афинагором. Жизнь с Богом. Брюссель, 1993. С. 156.

[5] Молитва перед образом Христа на проскомидии Божественной Литургии.

[6] Saint Basile de Cesaree. Там же. С. 146.

[7] Анафора Литургии св. Василия Великого.

[8] Basile de Cesaree. Там же. С. 180.

[9] Из последования св. елея.

[10] Канон ко Святей и живоначальной Троице, творение Митрофаново. Глас 1, "Богородичен" первой песни.