Боли, беспокоившие в Москве, не отпускали и в Германии. Там, во время чудесной поездки с выставкой её графических работ и живописных работ мужа, Николая Эстиса, решились показаться врачам. Диагноз оказался приговором: "Рак. Надежды никакой. От силы месяц. Вам надо прощаться".
Прощание оказалось долгим, Лидия Шульгина прожила ещё пять лет. Эти годы стали звёздным периодом её творчества. Она создала множество великолепных произведений в разных жанрах изобразительного искусства. Больше, чем за всю предшествующую, тоже весьма активную и плодотворную, художническую жизнь.
Здесь, в Германии, свершилось то, что созревало уже давно. Лидия Шульгина стала христианкой. Она приняла протестантизм. В местной евангелической лютеранской церкви Св. Духа в Пиннеберге её крестил пастор Борман. Он стал частым гостем в их доме под Гамбургом. Советовался с Лидией по вопросам толкования Священного Писания. Всю жизнь, особенно эти годы, она, по словам Николая Эстиса, "из рук не выпускала Библии". Причём здесь – на немецком и на русском. Сравнивала, вникала, вдумывалась в переводы...
О Лидии Шульгиной в нашем журнале рассказывала Зоя Александровна Крахмальникова, в статье "Судьба: Голгофа и надежда" (№ 7–8/02). От неё тогда я впервые и услышал это имя. Потом познакомился с Николаем Эстисом. О творчестве этого удивительного живописца у нас тоже была публикация (№ 5/03). Некоторое время назад по просьбе Эстиса я начал заниматься дизайнерским оформлением альбома Лидии Шульгиной. В мои руки попала масса замечательных текстов и фотографий. Её самой – ослепительно красивой. И её потрясающих произведений. Я хочу поделиться этим с читателями журнала. Прежде всего тем, что в России никто никогда не видел.
Даже на фотографиях её рельефы и скульптуры производят сильнейшее впечатление. Высохшие, бесплотные, как мощи святых, фигуры, невероятно экспрессивные, выразительные по пластике. Огромные, в человеческий рост, фигуры вылеплены... из газет. Они бескаркасные и могут принимать различные позы. Лев Аннинский так описал изобретённую Шульгиной технику: "В каком материале воплощать невоплотимое? Она возвращается к бумаге. К той бумаге, которая смятыми клочьями валяется под ногами, как бренный прах, не выдержавший напряжения. Этот материал надо вернуть в жизнь во всей его эфемерности. Поднять из-под ног. Вернуть хрупкость и твёрдость. Насытить белизной чистоты. Вот она – техника финала: старые газеты, погружённые в ведро с белилами. Из этих клочьев и клочков вылепливаются фигуры. И застывают, храня вещество несуществования. Никакого каркаса – всё лёгкое. Чистым духом держится".
Я написал "никто не видел", потому что все эти пять лет она провела в Германии. Родителям, известным литераторам Михаилу Владимировичу Фридману и Нине Михайловне Шульгиной, которых она трепетно любила и берегла, она сказала, что в Германии ей предложили хороший контракт и создали прекрасные условия для творческой работы. Пять лет, до самой Лидиной смерти, они пребывали в блаженном неведении. Когда после очередного курса химиотерапии отрастали волосы, она приглашала их в Германию на свою выставку. Вот на фотографии она с папой на её вернисаже. Оба улыбающиеся, счастливые...
Её сестра, Ирина Шульгина, вспоминает: "Раз в неделю она звонила родителям, писала счастливые, восторженные письма: удобный, продуманный быт, творческий успех, с лёгкостью и интересом осваиваемое новое пространство незнакомого доселе языка и великой культуры. Просторные манящие горизонты, новые друзья – жизнь черпается жадно, полными пригоршнями, удача рука об руку с победой ведут её по неизведанному пути. И мы, оставшиеся в заполошной, заплёванной, задымлённой Москве, верили этим строкам, были счастливы этим счастьем, и – ни тени сомнения, ни вспышки предчувствия. А впрочем, эти письма не лгали, ведь жизнь, освещённая ими, была повёрнута к нам, как Луна, только одной своей, светлой стороной".
Её отец, Михаил Фридман, написал в книге "Реквием на два голоса": "До последних дней жизни ты скрывала от родителей то, что было ведомо многим: свою неутихающую борьбу со смертельным, всё более грозным недугом. Последние пять лет ты одаряла нас одними радостями – встречами, выставками, новыми героями, премиями, достижениями мужа и сына. Пять лет святой обман твой оберегал нашу скудеющую старость. Может быть, это и помогло нам пережить прощание с тобой, обожаемое дитя".
О том, какие она переносила боли, не знал никто. Николай Эстис говорит, что даже ему она не жаловалась на них. За два месяца до смерти это прорвалось в письме к московской подруге: "...Хочется только одного – чтобы не было боли! Одну ночь сна, один день без боли! ...А в остальном я живу и делаю выставки. Это то единственное, что я хочу делать, когда могу встать".
В другом письме она пишет: "Моя теперешняя жизнь – это недолгий переход из света в тень. Как любая другая жизнь. Банальная истина. Страдание тоже банально. Говорить о нём сегодня тоже стало чем-то неприличным. Иное дело – в искусстве. Иное дело – традиционными средствами. Современное искусство – пёстрый карнавал: каждый натягивает маску и под ней скрывает своё лицо и свою проблему. Каждый день, жадно приступая к работе, я тоже надеюсь сотворить себе такую маску. Натяну её на своё лицо, и никому не удастся услышать заглушаемый маской крик: "Авва Отче, пронеси чашу сию мимо меня!" И тут же спохватываюсь: нет у меня времени участвовать в этом карнавале. И я срываю бездарный парик и остаюсь нагой. Даже перед глазом фотокамеры. И я не стыжусь, ибо Катрин, мой фотограф, прекрасно знает, что для меня страдание и труд во имя нового – не банальная тема".
Катрин Варендорф, немецкий фотограф, снимавшая Лидию последние годы: "Она полностью сконцентрирована на работе. Каждый кусок газеты, который она использует, она сначала читает и в зависимости от новостей, сообщений о войнах, спортивных репортажей приклеивает в нужное место возникающего тела. В этой ситуации скрыто всё – ранимость, даже страх, но также – сила и твёрдость. Этот возникающий человек – из нашего времени? Является ли он синонимом этих сообщений? Или это библейская фигура? Может быть, Иисус? Я понимаю Лиду. Она хочет обозначить сегодняшнее восприятие новостей о смертях. Человек смотрит, слушает, говорит, что это ужасно, и тут же забывает, ведь его самого это не касается. Она хочет своим искусством побудить нас размышлять об этом".
Всю свою боль Лидия Шульгина претворила в благодатную радость художественного творчества – перед уже настежь распахнутыми для неё вратами вечности. Оттого бумажная пластика Лидии Шульгиной так драматически монументальна и гармонична одновременно. Живописная лепка, богатство нюансировки фактуры, чуть тронутой поверх белил и газетных строк легким цветом, сочетается с контрастной, как в бронзе, выразительностью чётких, точных силуэтов. Фигуры "Тайной Вечери" Лидии Шульгиной, как и другие скульптуры, рождённые на пороге вечности, кажется, предстоят уже тому свету. Их светотень оплачена дорогой ценой.
Её творчество оказалось в Германии замечено. За пять лет её произведения побывали на сорока художественных выставках, в том числе – на 27 персональных! В 1999 году скульптура "Несение Креста" получила один из главных призов на международном конкурсе скульптуры "Творчество. Человек. Будущее" и находится теперь в старинном соборе Бамберга.
В письме родителям Лидия Шульгина написала: "Это награда за все волнения, страхи, которые я пережила здесь. Прямо чуть не плачу от счастия... И даже не просто моё ублажённое честолюбие, а другое, более важное для меня чувство питается этими успехами: то, что я делаю, – верно, угодно Богу. Значит, всё, что я "натворила" в жизни, всё, что привело меня в это место, к этой работе, было не так уж неверно, как иногда кажется нам всем в обозрении прожитых лет. И ещё это радует меня потому, что есть вы, которым так это важно – знать о моих успехах, для которых это не просто приятные новости, а иногда – целительное средство".
За полгода до смерти: "Разрываюсь между желанием лепить фигуры, делать рельефы, раскрашивать стёкла, иллюстрировать Евангелие... Ах, как короток день! Хотя сегодня, "проходя" с пастором этапы моего "немецкого" периода, и вправду изумилась – откуда всё это: бесконечные рельефы, скульптуры, рисунки, стёкла, а ещё тексты, письма, а ещё куча прочитанных книг, а сколько новых знакомых, выставок, поездок! Нет, время и впрямь понятие относительное. Моё немецкое время имеет такую ёмкость, как никогда и нигде".
Её немецкие зрители говорили: "Вы приехали к нам, чтобы своим искусством открыть нам Бога". И вновь строки из письма к родителям: "Достаю письмо из ящика – от незнакомого архитектора, который, путешествуя, посетил Бамберг. Цитирую: "Должен признаться, что современное искусство в соборе воспринял просто как "поставленное туда". Кроме Вашего Христа. Он тронул меня так, как никакое изображение Христа, виденное ранее..." Это письмо тронуло меня, как никакие восклицания на выставках".
Последний её крупный цикл называется "Голоса". Серия барельефов, тоже бумажных. Из плоскости фона, как из тьмы веков, появляются и растворяются снова призраки предков, вызванные на перекличку волей автора: "У меня абсолютная творческая горячка: я ни о чём другом думать не могу и, как алкоголичка, жду глотка воздуха в мастерской. Хор голосов растёт... Но то, что у Богоматери (являющейся переходной от фигур "Вечери" к "Голосам") внизу будут слова от Матфея: "Плачет Рахиль о детях своих и не может утешиться, ибо их нет" – это точно. Это даёт ключ к тайному ходу моей главной идеи – это голоса убитых, дошедшие до нас".
Самая последняя работа – "Ангел". Белый ангел опирается на стул, словно ожидая того, кто на него сядет. Работа была сделана для рождественской выставки "Все ангелы земли" в Историко-культурном музее города Альтона. Катрин Варендорф, её фотограф, пишет: "Приближается открытие. Лида сильно измучена и ослаблена. Она собирается на эту выставку. Я спрашиваю: как? Но мы знаем её силу воли. "Я еду!" Открытие и все сказанные слова – проникновенно, чудесно. Но для Лиды слишком изнурительно. Она идёт к своему ангелу. Садится на стул, теперь ангел её обнимает. Какая картина. Я больше не могу фотографировать. Я расстроена, чуть не плачу. Хотя бы защитил её ангел в ближайшем будущем".
Лидия Шульгина скончалась 27 декабря, в те рождественские дни 2000 года. Проводить её в последний путь пришло множество людей. Вокруг гроба сидели и стояли коленопреклонёнными созданные ею белые скульптуры.
На открытии её посмертной выставки Николай Эстис сказал замечательные слова, лучше не скажешь: "Произведения Лидии Шульгиной честно говорят нам не только о радости постижения, но и о тяжести потерь и жертв, неизбежных на жизненном пути. Вот она – парадоксальная, великая тайна творчества, когда, несмотря на трагедию жизни, творец не может остановить источник божественного искусства, бьющий из самых глубин души. Неисповедимы пути вдохновения! Искусство становится равным жизни, жизненная трагедия разрешается средствами искусства, расширяющим границы жизни. А жизнь – высота! Высота как единственное условие существования. Жить и творить так, будто на тебя смотрит Бог... Я свидетельствую, что Лидия Шульгина прошла все этапы своего пути к свободе духа с полным чувством ответственности, не делая себе ни малейших скидок. Творчество Лидии Шульгиной поможет каждому, кто готов к духовному движению. Поднимайтесь и идите; в основе творения лежит любовь, помогайте друг другу любовью и милосердием, пусть торжествует круговая порука добра – своей жизнью и своим искусством говорит нам Лидия Шульгина".
Сейчас скульптуры Лидии Шульгиной находятся в большой светлой мастерской Николая Эстиса на окраине Гамбурга. Он устроил там постоянно действующую экспозицию её работ. Время от времени здесь проводятся экскурсии для желающих.
Недавно Эстис приезжал в Москву, и мы с ним побывали в Музее архитектуры имени А. В. Щусева. Показали фотографии скульптур Лидии Шульгиной директору музея Давиду Саркисяну. Он был потрясён. "У меня выставочный план забит на два с половиной года вперёд. Но если вы захотите устроить у нас выставку этих работ, только скажите – я в любое время найду для вас такую возможность".
Перевезти скульптуры в Москву – проблема сложная, но разрешимая. А вот что будет потом с хрупкими созданиями Лидии Шульгиной – не знает никто. В России они, наверное, нужнее, чем в Германии. Но найдётся ли здесь для них место? †
