Человек. Искусство. Бог

– Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли... Возможно потому, что я искусствовед, "ведаю" искусство, Бог для меня в первую очередь Художник – Творец, Создатель.

Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик Творец? [1]

– Ломоносов ощущал именно так. Бог – Творец, мы одно из Его творений, коим нет конца. Великий учёный, он смиренно просил:

Творец! покрытому мне тьмою
Простри премудрости лучи
И что угодно пред Тобою
Всегда творити научи. [2]

Только в одну свою "тварь", в человека, Бог вложил способность к творчеству, к искусству. В этом наше "подобие Божье". В этом наше различие с животными.

– А разум? Разве главное наше отличие от животного мира не в том, что человеку дан разум, а животным, даже высшим – нет? В своей интереснейшей книге "Начало. Очерки истории первобытного и традиционного искусства" Пётр Куценков напоминает: "Выдающийся русский физиолог И. Павлов ясно осознал, что инстинкты животных и человеческое мышление разделены бездонной пропастью. Рассказывают, что Павлов даже штрафовал своих сотрудников, если те говорили "животное думает"" [3].

– Сейчас учёные не столь категоричны. Я же не могу согласиться с Павловым на основании собственного опыта. У нас в доме всегда бывало по нескольку животных – собак, кошек – одновременно. Сейчас у меня – страшно сказать! – семь кошек. Все одной – плебейской породы, все либо родились у нас в доме, либо были подброшены месячными котятами. Выросли и живут в абсолютно одинаковых условиях. Казалось бы – одинаковые инстинкты, одинаковые рефлексы... Исходя из теории Павлова, все мои кошки должны быть похожими друг на друга, как гипсовые слепки, отлитые в одной форме. Ничего подобного! Они ничуть не менее различны, чем дети из одной семьи: разные характеры, разные пристрастия, совершенно разный уровень "интеллекта"! Одни умнющие, другие просто неглупые, а иные дурни, не лучше людей.

– Домашние животные не могут служить примером. Мы сами "очеловечиваем" их, развиваем в них свойства, которые в природе остаются нераскрытыми.

– Возможно. Но развиться может только то, что изначально заложено. Интеллект развивается, а способность к художественному творчеству так и не обнаруживает себя. Кошка не создаст изображения, как её ни "развивай".

– Кошка не создаст, а вот шимпанзе удавалось научить рисовать.

– Ну да: обезьянам давали кисти, краски, бумагу, они что-то мазюкали... Но, во-первых, мазня шимпанзе абсолютно бессмысленна, абсурдна; счесть её "искусством" можно было только в ХХ веке, когда абсурд пришёл в человеческое искусство. А во-вторых – и это главное: побуждает шимпанзе к "творчеству" ЧЕЛОВЕК. Дрессировщик даёт обезьяне краски, бумагу, поощряет её каким-нибудь лакомством, хранит её "рисунок" – сама обезьяна и не подумала бы его хранить, разорвала бы на клочки. А какой "дрессировщик" побуждал к творчеству первобытных людей? Кто вкладывал в их лапы куски жёлтой и красной охры, кристаллы, оставляющие "вечные" следы на камне? Кто открыл палеоантропам красящие свойства этих кусков и кристаллов?

– Они могли сами случайно их обнаружить...

– Могли случайно провести кристаллом черту на камне. Но для того чтобы оставить на камне отпечаток своей ладони, нужно было кусок охры растереть, нанести краску на ладонь... Кто их надоумил делать это? А главное, зачем они это делали? Кто или что побуждало их к "творчеству"? Почему им была важна долговечность их изображений? Названная выше книга П. Куценкова посвящена именно этой проблеме: зачем понадобилось человеку создавать изображения и почему он упорно продолжает этим заниматься в течение по меньшей мере 30 тысяч лет? Когда и почему он начал создавать изображения? А отсюда – вопрос вопросов: когда и как человек стал человеком? Теория эволюции, постепенного эволюционного превращения обезьяны в человека подвергается сегодня серьёзнейшим сомнениям, как и предположение Ф. Энгельса, что человека из обезьяны сделал труд.

– И какой же ответ предлагает Пётр Куценков?

– Куценков опирается на утверждения Бориса Поршнева: "Все эти возрождённые в научном сознании обезьянолюди ничуть не обезьяны и ничуть не люди. Они животные, но они не обезьяны (...) Люди – это вид, Homo sapiens sapiens, сформировавшийся 40–35 тыс. лет назад, а окончательно – 20–25 тыс. лет назад, и только такова максимальная длительность человеческой истории" [4]. Куценков разделяет точку зрения Поршнева (в этом пункте) и идёт ещё дальше, склоняется к мысли, "что собственно человеческая история началась только в неолите, самое раннее – в мезолите; таким образом, её максимальная длительность не более 10–12 тысяч лет".

– Но если человекообразные существа, обитавшие на земле до 10–12-го тысячелетия, нельзя считать людьми, то и оставленные ими изображения нельзя считать искусством? Ведь искусство присуще только человеку!

– Пётр Куценков приходит именно к такому выводу. "Все попытки обнаружить некое "протоискусство" или даже настоящее искусство у неандертальцев, а равным образом и поиски в их деятельности каких-либо признаков религии попросту бессмысленны: неандертальцы могли делать всё, что им было угодно, но к современному человеку они не имели отношения. Следовательно, не может быть и речи о культурной преемственности". Но и более поздние изображения, оставленные кроманьонцами, к искусству в нашем понимании отношения не имеют. Наукой доказано, что физически не только неандертальцы, но и кроманьонцы сильнейшим образом отличались от современного человека. В 1997 г. впервые была выделена ДНК неандертальца – её сравнение с ДНК современного человека показало, что это совершенно разные виды, правда, имеющие отдалённого общего предка [5], а Homo sapiens верхнего палеолита по крайней мере по трём параметрам ближе к Homo sapiens neanderthalensis, чем к современному человеку. А стало быть, изображения, созданные этим существом, находившимся на предшествующем этапе антропогенеза – Homo erectus, – искусством не являются и считаться таковым не могут.

– А поразительные изображения животных в Альтамирской пещере? Их датируют 26-м тысячелетием, эпохой кроманьонского человека. Кроманьонец не просто, как обезьяна, оставлял на стене бесформенные и бессмысленные штрихи и пятна – он тщательно прорисовывал, с великолепной точностью и блестящим "профессиональным" мастерством, такие изображения животных, какие в наши дни способны создать только лучшие художники-анималисты! Если это не искусство, то что?

– Просто не искусство. Куценков всячески старается это аргументировать. "Искусство верхнего палеолита выпадает из любой периодизации, основанной на любых принципах. Следует признать, что с момента открытия – более ста лет назад – первых изображений в Испании и Франции мы очень мало приблизились к пониманию их смысла. Складывается даже впечатление, что искусство палеолита вообще не поддаётся интерпретации в культурологических терминах. И потому рискнём высказать такое предположение: а что, если изображения эпохи палеолита действительно не имеют отношения к искусству последующих эпох? Иными словами, так ли уж оправданно привычное словосочетание "первобытное и традиционное искусство"? Не пытаемся ли мы объединить в одно целое явления, которые на самом деле не имеют друг к другу ни малейшего отношения?"

– Ни малейшего? Это представляется очень спорным.

– Куценков сам ощущает шаткость такой позиции. "Уже в мире палеоантропов отмечено множество странностей, явно не согласующихся с представлением о них как о просто высших приматах. Это употребление огня, погребения (правда, единичные и невнятные), просверленные клыки животных, куски охры и кристаллы, с какой-то целью принесённые на стоянки. (...) Отчасти те же "странности" обнаружены даже в поведении настоящих высших приматов шимпанзе. (...) Всё это и позволяет выделить палеолитическое искусство вместе с артефактами, по крайней мере, поздних палеоантропов, в особую группу памятников, не связанную прямо с последующей историей искусства. Важно понять, что речь идёт о деятельности, которая только формально идентична искусству, точно так же, как труды бобров, строящих плотину, только формально идентичны деятельности гидростроителей. Это значит, что изобразительная деятельность палеолитического человека (возможно, вместе со "странностями" в поведении палеоантропов, архантропов и высших приматов) должна трактоваться как часть филогении, но не истории".

– Но в таком случае прежде всего надо определить: ЧТО ТАКОЕ ИСКУССТВО?

– Безусловно. Пётр Куценков даёт очень оригинальный ответ на этот вопрос. "Спору нет, – пишет он, – невозможно даже вообразить животное, которое создаёт изображения. Но так же невозможно представить человека, чьи изображения совершенно бессистемны. И получается, что изобразительная деятельность Homo sapiens sapiens верхнего палеолита равно далека и от инстинктивной деятельности животных, и от осмысленной деятельности современного человека. Но она чрезвычайно близка к деятельности его ближайших биологических предков".

– И в чём же выражается эта близость?

– Вот тут-то и начинается характерная для современной науки непоследовательность, которая возникает всякий раз, когда из исследований учёных исключается Бог. "Невозможно даже вообразить животное, которое бесцельно (с утилитарной точки зрения) долбит камень, оставляет на скальной поверхности отпечатки лапы и хоронит умерших. Изображения тем более не укладываются в представления об инстинктивной деятельности животных. Однако легко можно представить зверя, который "метит" свою территорию. (...) Поскольку большую часть информации человек получает зрительно, то и использует он не запах, как собака или кошка, а краску. Но смысл этих отпечатков тот же, что и у кошачьих отметин: "Нельзя! Территория занята".

Другое дело, что сам способ "мечения" не имеет аналогий в животном мире и знаменует собой появление живых существ, принципиально отличных от всех прочих.

(...) К концу верхнего палеолита на поверхности планеты появилось множество разнообразных отметин. Это и рисунки в пещерах и на открытых скалах, и гальки с гравировкой, оставленные в определённых местах, статуэтки, жилища и погребения первобытного человека. (...) То общее, что есть между всеми этими вещами, – отмеченность. Мета преображает ту точку на земной поверхности, где она стоит, в "то самое место". Причём в "том самом месте" не обязательно кто-то или что-то обитает: просто оно не такое, как остальные. Отношение к такому месту всегда окрашено оттенком невроза – как отношение к талисману, амулету или тотему. В действительности и здесь мы пока не вышли за пределы невротических реакций на раздражители из внешней среды, вполне характерных ещё для мира животных. Необычны только сами раздражители (изображения) и способ реагирования на них".

– Другими словами, и возникновение искусства, и его широкое распространение "на поверхности планеты", и высочайшее качество изображений могут объясняться исключительно природными, звериными инстинктами и условными рефлексами?

– Если стоять на позициях материализма, то да. Та же, что у собак и кошек, потребность отметить "свои" владения; те же стадность и подражательность, присущие животным; "неврозы", заставляющие китов выбрасываться на берег... Куценков вновь опирается на Бориса Поршнева: "В своей книге "О начале человеческой истории" Б.Ф. Поршнев писал: "Мир органической природы дал все кирпичи, все физиологические, анатомические, экологические, словом, все биологические элементы, необходимые для появления общества. Ни один элемент не был добавлен откуда-либо извне. В противном случае мы бы признали вмешательство бога". Поскольку даже мысли о "вмешательстве Бога" у материалиста и принципиального атеиста Поршнева возникнуть не могло, он остановился на этом "рубеже". Куценков решился сделать поистине героический шаг вперёд, признав тот факт, что "материалистическая наука не в состоянии была ответить на вопрос, как без вмешательства Творца возникли специфические свойства человеческого духа, те, что только и делают человека человеком".

"Итак, "кирпичики", – пишет он. – Мы уже перескочили через несколько десятков тысяч лет и оказались в совсем другом мире, где неоантропы, вероятно, уже освоили создание изображений. Этот "кирпичик" в природе явно не существовал, поскольку нельзя даже вообразить животное, создающее изображения.

Итак, мы проследили последние шаги живой природы, непосредственно предшествовавшие одухотворению человека. Телесная оболочка была почти готова – почти, поскольку кроманьонец по строению мозга всё ещё заметно отличался от своих отдалённых потомков..."

– "Предшествовавшее одухотворению"... Но ведь одно это слово – одухотворение – всё переворачивает с "головы на ноги"! Получается, что "Адам" в течение многих тысячелетий оставался бездушной глиной, а затем – когда глина достигла нужной кондиции, Бог "одухотворил" её? – И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею... (Книга Бытие, 1). Сейчас, кажется, доказано наукой, что весь род людской происходит от одной человеческой пары...

– Да, установлено, что "Ева" жила 166–249 тысяч лет назад. Но когда бы ни совершился скачок от животного к Homo sapiens sapiens, его можно образно трактовать как библейский акт творения человека, Божье благословение, Божье повеленье людям быть людьми. П. Куценков признаёт, что "кирпичика искусства" в природном животном мире нет, что он явился извне, а стало быть, допускает "вмешательство Бога", он очевидно верующий человек, но, подобно другим современным верующим учёным, не решается сделать последний шаг за черту: сказать открытым текстом, что за всеми – а точнее, надо всеми нашими научными умозаключениями, опытами с ДНК и проч. СТОИТ БОГ.

– Пётр Куценков постоянно приближается к этой роковой черте, уподобляет первобытные изображения талисманам, амулетам, тотемам – чему-то очевидно сакральному, священному...

– Пётр Куценков идёт ещё дальше "за черту". Цитируя О. М. Фрейденберг, он утверждает: "Мир, в котором обитал мысленно "первобытный человек", не имел ничего общего с реальностью: "Это был ни тот свет, ни этот". Как мы уже имели возможность убедиться, мышление, основанное на дипластии (если это вообще можно назвать мышлением) и на древней метафоре, действительно к нашему "здравому смыслу" отношения не имеет. На примере ранних цивилизаций очень хорошо видно, кто, собственно, населял "ни тот свет, ни этот". Это покойники, предки. О. Фрейденберг так реконструировала первобытные представления о потустороннем мире: "Это не жизнь, не смерть, а метафорическая "страна", "местность", быть может, всего лучше назвать его "место появления" (и "место исчезновения", тем самым)" [6]. (...) Нетрудно заметить, что в этой работе читатель уже видел нечто похожее: "то самое место". Так оно и есть: "место появления" возникает именно в "том самом месте". Первое является результатом эволюции второго. Второе – ещё не совсем человеческое, первое – уже не только человеческое".

– "Не только человеческое"! От таких представлений о первобытном человеке один шаг к Богу!

– Один шаг к бесспорному для меня убеждению: в какой-то для нас непостижимый, а для Бога закономерный "час ноль" существо, физически ещё очень близкое к животному, оказалось готовым к тому, чтобы ощутить вокруг себя, над собой, в самом себе нечто такое, чего не ощущает ни один зверь, – некий особый духовный мир, не подвластный "моим" органам чувств, но страшно близкий "мне", непосредственно связанный со "мной", влияющий на "мою" жизнь самым роковым образом. С этого мгновенья это избранное Богом существо резко оторвалось от животных, по существу СТАЛО ЧЕЛОВЕКОМ, какие бы ДНК ни отличали его от Homo sapiens sapiens. И главным, если угодно, единственным, свидетельством этого "отрыва" человека от животного является тот самый "кирпичик", которого нет в материальном мире, – ИСКУССТВО. Искусство – дар Бога человеку, Своему образу и подобию, как средство общения с духами, духовным миром, с богами, с Богом. Именно поэтому понадобилось человеку создавать изображения, и именно поэтому он упорно продолжает этим заниматься в течение по меньшей мере 30 тысяч лет. Жизнь и смерть и жизнь после смерти, гнев Божий, милосердие Божье... Эти проблемы, вставшие перед Homo sapiens 30 тысяч лет назад, столь же актуальны для Homo sapiens ХХI века. Именно поэтому можно говорить о "первобытном и традиционном" искусстве как о чём-то едином. Искусство – всё вообще искусство, от момента его возникновения до наших дней – связь с духовным миром даже тогда, когда сам человек до конца этого не осознаёт или отрицает... Моё твёрдое убеждение – изучать искусство вне религиозных, мистических, магических представлений тех, кто это искусство создавал и создаёт, – значит, обрекать себя на крайне недостаточные, поверхностные, а иногда и просто неверные выводы, к каким постоянно приходила "обезбоженная" советская наука. Египетское искусство изучали вне египетской теологии; говоря о Владимирской Богоматери, анализировали её художественные, стилистические особенности, но едва упоминали о том, что это икона. Да простит меня Пётр Анатольевич, мне кажется, что столь же "безбожно" уподоблять искусство палеолита плотинам бобра и меткам кошки.

– Таким образом, изображения, появившиеся на самых ранних стадиях существования Homo sapiens, свидетельствуют...

– Свидетельствуют о том, что Homo sapiens ощутил насущную потребность – да, если угодно, "отметиться", утвердить себя, но не в материальном мире, как утверждается зверь, помечая "свою" территорию, а в мире духов, "том самом" месте "появления" и "исчезновения" – мире умерших предков и предков-животных, таинственных, внушающих ужас ("неврозы") сил, от которых надо защититься, с которыми необходимо наладить "контакт", заручиться их благоволением. Своим искусством первобытный человек говорил духам: "Я ваш, я причастен вашему миру, будьте ко мне благосклонны!"

По сей день близкие к природе охотники, и отнюдь не только представители диких племён, верят, что существуют звери, способные оборачиваться людьми, и люди, "бегающие" животными; что "моим" предком мог реально быть зверь. Твёрдо убеждены, что существуют звери – хозяева своего рода, от которых зависит "моя" удача на охоте, просят их о помощи, благодарят "хозяина"-медведя, "хозяина"-оленя за то, что он дал своего родича в добычу "мне", охотнику... Не здесь ли следует искать смысл первобытных изображений животных? И так ли уж эти изображения "не имеют ничего общего" с чудесными "танцующими" дельфинами скульптора Ефимова, с оленями, птицами, рыбами Мая Митурича?

– Выходит, что искусство не "метка" человека, а "метка" духовного мира?

– "Метка" Бога, знак присутствия Бога в человеке. Это хорошо знают большие художники, творческие личности, ощущающие в себе "частицу Бога". Когда Ермоловой говорили: "Как вы великолепно сегодня играли, Мария Николаевна!" – она отмахивалась и повторяла: "Не я, не я – мною, мною!"

– О том же – строки Пушкина:

Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей... [7]

– Да, этим всё сказано. Ну, а когда искусство отторгает Бога – как это происходит сейчас, с современным искусством, оно действительно перестаёт быть искусством, теряет даже те "художественные качества", которые можно усмотреть в ярких пятнах и лихих мазках, "сотворённых" обезьяной, получившей из рук дрессировщика краски и бумагу.

– Из рук Дрессировщика... †

[1] М. В. Ломоносов. Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния.

[2] М. В. Ломоносов. Утреннее размышление о Божием величестве.

[3] П. А. Куценков. Начало. Очерки истории первобытного и традиционного искусства. М., "Алетейа", 2001.

[4] Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии. М., 1974.

[5] Человеческая линия разошлась с неандертальской 690–550 тыс. лет назад.

[6] Фреденберг О. М. Введение в теорию античного фольклора. Лекции. // Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978.

[7] А. С. Пушкин. Пророк.