Предстоятель

Светлый лик отца Павла Адельгейма уже появлялся на обложке "Истины и Жизни". Но сегодня для этого есть ещё один, особенный повод. В августе выдающемуся пастырю, стойкому исповеднику веры исполнилось 70 лет. Этой теме посвящены материалы Валентина Курбатова и Татьяны Лединой, наших постоянных авторов из Пскова.

Это всегда неожиданно. На всенощной, на Литургии отец Павел распахивает царские врата, и на минуту, как порывом ветра, наше сердце одевается волнением и радостью. Но разве он один распахивает царские врата в этот час? Во всех храмах в этот миг священник встаёт в проёме врат и отечески оглядывает храм, чтобы видеть, к кому он обратит сегодня слово Господне. Сколько раз я видел это в больших и малых соборах и церквах России, а настоящее волнение настигало только здесь. А потом понял. В других храмах я видел стоящего на алтарном пороге священника, словно упирался в него, а здесь это всегда распах сердца. Иерей открывает нам объятия алтаря, зовёт разделить счастливый труд предстояния у Престола. И на минуту вспоминаешь таинственные слова о верующем народе как "царствующем священстве" и ясно видишь, что Литургия – это подлинно общее делание.

А уж когда после каждения храма встанет священник на всенощной в этом створе и ты услышишь "Слава Святей, Единосущней и Нераздельней Троице" или на Литургии ещё из-за закрытых врат "Благословенно Царство...", ты сразу, как при вернейшем камертоне, весь там, в сиянии Троицы и Царства. Каждый раз это так полно и единственно, словно произносится впервые. И сколько раз я, бывало, заставал себя на мысли, что, если бы все священники родной Церкви возносили эту величальную "формулу мироустроения" с такой же очевидностью для сердца, мы уже давно стояли бы в этом Царстве и никого не надо было ничему учить и ни в чём убеждать – всё и так было бы видно. А то мы только говорим, что существование Божие показывается, а не рассказывается, а сами лишь бедные и часто механические "рассказчики".

Эта страшная убедительность (я не ошибкой употребляю слово "страшная", ибо она требовательна и ждёт от прихожанина того же напряжения) беспокоит и ждёт объяснения именно из-за редкости своей.

Справедливости ради скажу, что я сталкивался с такой молитвой только ещё однажды – в монастырских службах (чаще в пещерном храме Печерского монастыря) у архимандрита Зинона. И там было то же чувство, что Литургия рождена вчера и она ещё дымится, только вынутая из небесного горнила. Но там это достигалось неуклонностью монашеского пути архимандрита, летевшего к Престолу как Господня стрела с первого детского прочтения Евангелия.

А тут другое. Жизнь отца Павла нельзя читать без смятения. Дед из обрусевших хозяйственников-немцев (ах, эти русские немцы, служившие России как "дважды русские"!) арестован и расстрелян в 1938 году. Отец из вахтанговских актёров с чудесным, горько-ироническим, улыбчивым даром хорошего поэта ("Тишина и память вечная, На ступеньках сторож спит. И на камне не отмечено, Кто из нас под ним лежит") арестован и расстрелян в 1942 году (оба реабилитированы). Мать арестована и сослана.

Мальчик учится жизни в детском доме, потом в ссылке. Но и его жизнь пересекло Евангелие, и он в 26 лет, в 1964-м году, становится священником, чтобы скоро тоже быть арестованным "за антисоветские взгляды", потерять в лагере ногу (а кто знает, сколько на службе стоит священник, поймёт, что значит для этого стояния потерять ногу), но не потеряет дара и света.

Теперь я знаю, что за его начинательным возгласом и распахом царских врат стоят это преодолённое страдание, молитва деда и молитва отца и матери, вековечная русская каторга и ссылка и, вопреки всему и над всем, – "Благословенно Царство..."

Они стоят с ним – русская история, страдание и победа, и потому и ничего этого не знающий, впервые заглянувший в храм прОхожанин разом слышит и в себе эти даль и историю и останавливается. И часто уже так и остаётся в храме.

Его проповедь выверена и ясна и "вскрывает" сердце, как безупречный хирургический инструмент. Его мужество в противостоянии, к сожалению, и в Церкви существующей слабости и неправде неуклончиво, ибо выковано школой жизни, опытом тюрьмы и знанием законов правды. Он всегда помнил, что хороший священник неудобен ни светской, ни церковной власти, но не искал послабления.

Его храмовая и общественная работа огромна – службы в больнице и тюрьме, строительство храмов, первая в Пскове православная школа, детский приют. И здоровому человеку не поднять. Но источник его мужества и свободы открыт всем нам – распахнутся царские врата, высоко и чисто, с подлинно небесной ясностью прозвучит "Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа", и мы, если хватит воображения и будет верно настроено сердце, увидим, как встают за русским священником поколения тех, кто так же твёрдо стоял у Престола, и благословим Русскую Церковь за то, что она в лучших своих детях всегда держала и держит имя Господне в неоскорбляемой чистоте и спасительной силе. †

Псков