Окончание. Начало в № 3/08
Из Европы за океан
В пражском Клементинуме в XVII–XVIII веках располагалась одна из главных иезуитских коллегий Центрально-Восточной Европы. В первой части очерка рассказывалось о том, как чешские миссионеры-иезуиты, в том числе из Клементинума, развивали свою деятельность за океаном. Первая большая группа миссионеров из чешской провинции ордена отправилась в Америку в 1678 году. Впоследствии миссии отбывали почти ежегодно. Самые большие группы направлялись в Мексику, Перу, Чили и на Филиппинские и Марианские острова. Посланцы Клементинума и других чешских коллегий показали себя превосходными тружениками на избранной ниве. Автор останавливается на двух фигурах, помогающих полнее представить себе и ту эпоху, и деятельность чешских миссионеров. Это Индржих Рихтер (о нём рассказывалось в предыдущем номере) и Франтишек Борыня.
Франтишек Борыня: в строю апостолов
Франтишек Борыня (1663–1722), коллега Рихтера по Клементинуму и по заокеанским миссиям, был не менее яркой индивидуальностью и тоже оставил свой след в истории миссий. Многими чертами характера он был противоположен Рихтеру и относился уже к другому поколению. Свои миссионерские труды он начал в год гибели Рихтера.
Франтишек Борыня принадлежал к старинному рыцарскому роду Борыней из Льготы и родился в родовом поместье в Малоницах. В 1680 году, окончив гимназию, семнадцати лет от роду вступил в орден; проходил новициат в Брно и Оломоуце, преподавал в иезуитских школах в Индржиховом Градце и Кутной Горе, затем продолжил обучение и в 1691-м закончил теологические курсы в Праге. И сразу же вошёл в семёрку молодых священников, отобранных для миссии в Перу. Всю свою дальнейшую жизнь, с 1696 по 1722 годы, Борыня провёл среди племён моксос, в перуанской глубинке, в междуречье рек Маморе и Гуапоре, впадающих в Рио-Мадейру – крупнейший приток Амазонки. Это область влажных тропических лесов, куда до Борыни не добирался ни один европеец.
Сохранилось четыре письма Борыни, по которым можно судить о его более чем двадцатилетней деятельности. Он обладал наблюдательным умом и оставил чрезвычайно интересные сведения о земле, о её людях и их нравах, о природе и климате, а также о столице Перу Лиме и её церквах. Впрочем, здесь ему приходилось бывать редко, так как от Лимы до его миссий было более шестисот миль.
"В Лиме всего пять орденских коллегий. Самая большая из них – коллегия св. Павла, которая, думается мне, своими размерами и достойной удивления красотой превосходит нашу пражскую. (...) Сакристия церкви св. Павла, вся из чистого золота и серебра, оценивается в двести тысяч золотых, на местную церковь св. Павла истрачено триста тысяч золотых. Здешняя капелла украшена картинами из Рима. Так украшают свои монастыри лимские купцы, к тому же каждый год эта купеческая конгрегация добавляет через милостыню и дары восемнадцать тысяч золотых. (...) Я уверен, что, если бы не долги, коллегию св. Павла по праву можно было бы считать самой богатой во всём нашем ордене". Такая характеристика могла бы удивить европейца того времени, но Лима действительно была богатейшим городом, где только что улицы не мостили серебром. И описанные Борыней богатства ордена вкупе с процветающими хозяйствами орденских же миссий разжигали алчность испанских и португальских плантаторов, которых миссионеры, создавая свои редукции, лишали рабов и земли. (Не случайно именно эти, казалось бы, глубоко укоренённые в католичестве страны оказались в первых рядах преследователей Общества Иисуса. Об этой, экономической, стороне часто забывают и объясняют кассацию (упразднение) ордена грехами его членов, идеологией тогдашних иезуитов и др.).
Одной из главных целей иезуитов в Лиме была педагогическая деятельность, которая давала богатые плоды. "Другая коллегия – святого Мартина, – продолжает Борыня в том же письме, – в которой воспитывается молодёжь из знатных семей; обычно их сто шестьдесят, и здесь так тщательно пекутся о высшем образовании, что многие из них достигают степени докторов теологии и права. А теперь перейдём к миссиям моксос! Они удалены от Лимы на шестьсот миль, в них числится четырнадцать миссионеров, а в каждой редукции по две-три тысячи индейцев. Всего крещёных насчитывается от восемнадцати до двадцати тысяч; шестьдесят других племён уже два года ждут крещения, но из-за недостатка миссионеров их желание не могло быть исполнено. Недавно отец провинциал получил известие о новых ста двадцати племенах, для их обращения предназначены как раз мы, и уже идут приготовления к нашему отъезду. Надеемся добраться туда в августе или сентябре этого года" (письмо было написано в июне). "Дай же, Милосердный Господь, – прозорливо завершает письмо молодой миссионер, – дабы наши усилия отвечали желаниям языческих душ!"
Борыня больше не увидел родины, ею стали теперь заселённые неведомыми племенами обширные земли среди дикой природы и многих опасностей, подстерегавших его и как миссионера, и как европейца. К тому же обращение язычников оказалось вовсе не таким простым и вожделенным для них делом, как предсказывали отцы в Лиме. Через двадцать три года после начала своего миссионерства Борыня констатирует (в письме от 1720 года): "Я остаюсь, хвала Богу, живым и целым среди многочисленных опасностей". Но признаётся: "Мне в удел достались земли мобиту. И множество длительных усилий потребовалось мне, дабы превратить этих дикарей в христиан. Ныне они уже ведут цивилизованную жизнь и все крещены". Однако сначала надо было найти этих язычников среди лесов и болот и убедить жить непривычным для них образом.
"Пишу это письмо с разбитыми силами, которые порядком надломила трудная и долгая дорога", – сообщает Борыня своему близкому другу Станиславу Арлету в письме, относящемся к началу его миссии. Он странствовал по землям племён мобима от одного племени к другому, встречая реки, которых не было на картах, кишевшие кровожадными "драконами, то есть, – поправляется миссионер, – огромными крокодилами, с головами больше, чем у быка", находя всё новые и новые племена. Наблюдал за дикими нравами глазами просвещённого европейца и миссионера. Он ставил по всему своему пути деревянные кресты в селениях, крестил туземцев и дарил им ножи и изделия из чешского синего стекла – бусы, крестики, перстни, которые, как он пишет в другом письме, ценятся индейцами дороже всего на свете. Наконец, когда он собирался идти ещё дальше на восток, путь ему преградил мощный водопад.
Результат своего путешествия он резюмировал кратко: "Мой дорогой отец Станислав! Я дошёл почти до края земли. Дай-то Бог, чтобы я смог пронести Его святое имя ещё дальше!". "Край земли" – это не только реальные амазонские джунгли; здесь Борыня вспоминает слова Иисуса, обращённые к апостолам: "Идите и проповедуйте Евангелие до конца земли", – как бы ощущая и себя в их строю.
Его описания этих "странствий во имя креста" очень сдержанны и скупы, вообще же письмам Борыни свойственна точность и краткость, в отличие от взволнованной "барочной" риторики Рихтера. Зато яркую характеристику миссионера оставил его уже упоминавшийся собрат по трудам, тоже чех, Станислав Арлет, отплывший в Америку вместе с ним и трудившийся в тех же местах: "Мой стародавний друг пан Франтишек Борыня один проделал в винограднике Господнем больше работы, чем двадцать других миссионеров. Кажется, что в нынешние времена Сам Бог назначил его миссионерским послом в обширных землях, занимаемых моксос, дабы он прославил Его имя среди здешних язычников. Мало того, что он открыл более сотни неизвестных доселе племён, обитающих на неприступных островах среди озёр, трясин и болот, но и приохотил их к совместной жизни и присоединил к стаду Христову. Поэтому вице-король в Лиме от имени Его Королевского Величества выразил ему благодарность в особом письме: подобной чести не удостоился ни один из миссионеров. Хотя отец Борыня в мыслях своих имеет только благо душ и не добивается никакой иной цели – благодаря ему возрастает не только Царство Божие, но и испанская монархия. В отважного миссионера уже дважды пускали стрелы, но под охраной десницы Божией он остался жив и здрав, дабы мог пополнять ещё ряды своих овец, ибо дикари – а здешние дикари очень жестокие, – познав евангельскую правду, становятся кроткими и покорными настолько, что каждый, кто знал их раньше, поверить тому не может".
Не менее высоко ценили его труды и местные, давно работавшие в Перу миссионеры, в том числе испанцы. "Старшие миссионеры, – свидетельствует Арлет, – не могут нахвалиться его горячим, героическим усердием. Я слышал, как недавно один из них говорил: "Ах, как пристыдил нас этот чешский миссионер, который за короткое время добился того, на что мы столько лет не отваживались!" Наш супериор пан Антонин Орельяна, когда в разговоре речь зашла о Борыне, воздел глаза и руки к небесам и произнёс: "Ах, мой отец Станислав! Почему ваша святая Чехия не послала нам двенадцать таких же мужей?"".
Эти оценки не случайны: хотя в начале миссионерской деятельности ему было только тридцать три года, Франтишек Борыня показал себя превосходным организатором и отличным хозяином, умеющим входить во все детали не только духовной, но и практической жизни огромной редукции. Результаты его действий впечатляют, особенно если иметь в виду, что до вмешательства в их судьбу чешского миссионера племена этих мест вели кочевой образ жизни, многие не знали одежды, не занимались земледелием, а их обычаи приводили в ужас европейцев.
"Шестнадцать лет уже минуло с тех пор, как я основал редукцию св. Павла. (...) Она насчитывает тысячу девятьсот душ, несколькими годами ранее было две тысячи пятьсот, но постоянные эпидемии уменьшили их число. (...) Миссия имеет большие стада коров, волов и овец: тысячу шестьсот коров и двенадцать тысяч лошадей. Здешние земли богаты травами, на них пасутся, безо всяких пастухов, бесчисленные стада молодняка. В воскресные дни многие пастухи садятся в седло и сгоняют скотину, разбегающуюся по пастбищу, в одно место, чтобы пересчитать головы; телят собирают в другое место..."
"В наших краях растёт много сахарного тростника, из которого делают сахар, также произрастают рис, хлопок и табак. Однако здесь нет пшеницы. Вместо неё сеют кукурузу, которую в Чехии называют "турецкой пшеницей". Также здесь достаточно соли, залежи её насчитываются тысячами; язычники – дикари, однако сами изготавливают соль из пепла сожжённых пальмовых листьев, но эта соль горька и неприятна на вкус, если добавлять её в еду. Воск доставляют нам в изобилии горы, а этот продукт очень ценится в королевстве Перу: один фунт стоит золотой, а то и два. Если говорить о кореньях, употребляемых в пищу, то здесь есть на полях растение сине-голубого или шафранного цветов, которое даёт такой же краситель, как шафран".
Борыня описывает принципы организации жизни в миссии: в каждом племени есть двое алькальдов, следящих за порядком вместе с шестерыми помощниками, "которые пекутся о сиротках, вдовах, слепых и хромых", и четверо фискалов, исполняющих различные поручения начальства, в частности, следящие за тем, чтобы по воскресеньям люди посещали Мессу. Женщины получают из их рук свою долю хлопка, из которого дома прядут пряжу, и им же сдают её каждую субботу... "Каждое поселение имеет своих ремесленников, плотников, токарей и столяров. Наши индейцы изготавливают алтари, которые ни в чём не уступают европейским. Я мог бы ещё много писать об этих вещах..."
Венцом миссионерских усилий Борыни стало строительство церкви. "В 1719 году я заложил основание новой церкви, которая, с Божьей помощью, должна быть закончена в этом, 1720 году. Церковь построена из многочисленных высоких столпов, вытесанных из кедра; между каждыми такими двумя пилярами изящно обработанные арки образуют боковые капеллы, посредине же высокий свод как бы изображает небо. Со временем эти арки будут украшены золотыми звёздами. Хоры очень большие и высокие. Коротко говоря: такая церковь могла бы стоять в Праге. Над ней трудилось четыреста индейцев, которые получали от меня справедливое вознаграждение. Каждый день я приказывал забивать пятерых или шестерых быков, и мясо их делил большими порциями между ними".
Церковь действительно была закончена в 1720 году, и в письме того же года, адресованном брату Игнацу Йозефу, Борыня пишет, не скрывая гордости: "Моя новая церковь св. Павла большая, прекрасная, разделена на три нефа. У нас нет недостатка в музыке и музыкальных инструментах, как цитры, цимбалы, органы и струнные, которыми индейцы занимаются с удивления достойным удовольствием, тем самым побуждая друг друга и к набожности".
Горькие минуты пришлось переживать Борыне, как и Рихтеру, из-за отсутствия связи с родиной и пославшей его на миссию чешской провинцией. Одно из последних писем, отправленное за два года до смерти, в 1720 году, Якубу Мибесу из ордена Иисуса в Прагу, начинается грустной констатацией:
"Достойный отец во Христе! Прошло уже двадцать три года, как я не получал ни одного письма из Чехии. Сам же я писал, используя любую возможность, снова и снова, как только мы выбирались в главный город Перу – Лиму, и письма свои направлял римским прокураторам, так что не сомневаюсь, что они переправились через море и дошли до чешской провинции".
Возможно, отсутствие писем отчасти объяснялось тем, что наступали тяжёлые времена для всего ордена, до его официальной кассации оставалось несколько десятилетий, и, видимо, далёкие заокеанские дела мало занимали тогдашних адресатов Борыни.
Он ушёл из жизни, зная, что исполнил завет Христа, донёс "до края земли" проповедь Евангелия, гордясь своей новой церковью, которая достойна была украсить собой "саму Прагу". И не подозревая, что вскоре эта церковь, как и его миссии с уже налаженным бытом, станут жертвой агрессии плантаторов, будут разорены и заброшенная церковь начнёт разрушаться в амазонском климате так же быстро, как строилась... †
