Отбыв наказание и выйдя из изолятора, монашки снова очутились в лагере. Большинство из них опять отказалось от работы. Получая в день по 300 грамм хлеба без приварка, они находились в крайне тяжелом положении с питанием. Правда, некоторые сочувствовавшие им лагерники, с большим риском для себя (за оказанную монашкам помощь наказывали 5 годами дополнительного срока) помогали им, но эта помощь не могла быть достаточной.
Некоторые из монашек не работали только по воскресным дням, в рабочие же дни шли работать в швейные цеха, чтобы подкрепить себя и отказчиц-сестер. В числе этих монашек находилась и монашка тетя Маша, как ее называли заключенные, которую можно было часто видеть в женской бригаде "ручников" на пришивке пуговиц. Она легко выполняла свою норму, ловко работая руками и зубами, откусывая нитки от пришитых пуговиц. Она всегда вела беседы с другими рабочими и не страшилась никаких угроз...
– Для нас лагерь – как монастырь, – говорила она, – только в монастыре мы имели послушание от игуменьи, а здесь имеем от Самого Бога. То, что Ему угодно, мы делаем, а что Ему противно, мы не можем делать, если бы даже НКВД нас и расстреляло. На Рождество мы пошли славить Христа, потому что это было для Него и от Него, хотя за это нас и наказали изолятором... Мы им ничего плохого не творили, а только прославили Христа. Они же очень рассерчали на нас и пригрозили смертью. Это нас не может остановить, ибо кто постыдится Его, того постыдится Сын Человеческий на Страшном суде Своем... А вот приближается святая Пасха, Светлое Христово Воскресение – разве мы сможем не воздать славу Воскресшему? Пусть наши выступления называют "поповской вылазкой" и чем угодно, но мы свое будем делать. Для этой цели мы и попали сюда.
Так говорила тетя Маша. И так случилось. И действительно, это была очень смелая "вылазка". Рано утром на первый день Пасхи, когда ночная смена еще не сменилась, а дневная только собиралась вставать с постели, – на лагерной площади, под самым носом у НКВД, вдруг раздалось громкое и стройное пенье "Христос воскресе из мертвых". Заключенные пробуждались и недоумевая спрашивали:
– Или мне снилось, или в самом деле поют церковные напевы?
А после обеда того же дня состоялось богослужение и под открытым небом, среди бараков, торжественно зазвучали пасхальные песнопения.
Рассвирепевшие энкаведисты внезапно окружили участвовавших в богослужении, схватили их и опять отправили в изолятор. Их вели парами, под усиленным конвоем, а они, радостно возбужденные, медленно двигались сквозь тысячную толпу лагерников и тихо продолжали петь.
Лагерники шумели и волновались. Некоторые смеялись над ними, другие удивлялись их бесстрашию и восхищались их пением, иные, снявши шапки, благоговейно провожали их одобрительными взорами. Иные урки – сквернословили:
– У, фанатики, мракобесы, белогвардейцы!
– Святую крестьянскую Русь повел на муки большевизм! – говорили другие.
– Христианство входило в мир через Голгофу и сонмы мучеников и выйдет оно из него таким же путем! – высказывались третьи.
Многие, наблюдавшие это величественное шествие, плакали и быстро уходили в бараки.
А они, дерзновенные, шли медленно и радостно к воротам изолятора, продолжая петь слова о всепрощении и любви, о пасхальном ликовании и открытых дверях рая.
Дорогою ценою пришлось им заплатить за это: две недели предварительного пребывания в изоляторе с избиением и издевательством над священником, а затем им было предъявлено новое обвинение – в организации контрреволюционной группировки и поповско-кулацкой агитации среди лагерников.
После их отпустили в лагерь, и тетя Маша снова явилась в бригаду "ручников", измученная и потемневшая от голода и лишений, но по-прежнему скромная, кроткая, улыбавшаяся сияющими глазами.
– Самая высокая и благородная смерть – это смерть за Христа, – говорила она, – и мы должны молить Его, чтобы Он сподобил нас принять ее с достоинством и смирением.
– И вам не страшно, тетя Маша, так поступать? Ведь могут вас расстрелять? – задавали ей вопросы заключенные.
– Страшно, пока не переступили его, этот страх, а как только перешагнешь и решишься на всё, – тогда ничего не страшно! Свои мысли она всегда облекала в простые и ясные предложения, пересыпала их церковно-славянскими словами, а рассказы свои насыщала живыми образами, глубоким смыслом и какой-то еле уловимой грустью.
* * *
...Годы, проведенные мною в советских тюрьмах и лагерях – это лучшее время в моей жизни. Очистительная сила страданий, которые мне пришлось пережить в узах, и наблюдения над соузниками моими открыло мне то, что было для меня недоступным и чего я не знал...
НКВД – это чистилище душ человеческих. Из него можно выйти или обновленным и переплавленным или сгоревшим и погибшим. Из многих тысяч узников, – с которыми мне пришлось встречаться в заключении, одни остались верны своим убеждениям, другие "перековывались" или духовно погибали.
Только урки и "перекованные", из которых НКВД вербовало себе сексотов и лагерный "актив", Пасхальное выступление монашек встретили враждебно и с насмешками. А какая это была Пасха! Если из-за одного православного пасхального Богослужения многие из сектантов возвращались снова в православие, то ради тех переживаний, которые мы удостоились испытать в первый день Пасхи в Яе, можно было бы еще не раз получить срок и стать заключенным Сиблага!
Находясь в советском заключении в качестве религиозного узника, можно постигнуть мистический смысл победы воскресшего Христа над силами зла.
Опыт – великая и страшная вещь. Великая – если он идет по истинному пути и страшная – если блуждает на распутьях. В скорби, в искушениях и душевных невзгодах можно было коснуться величайшей тайны Воскресения Христова и значения слова "Пасха". Разве вы не помните своего детского трепета и радостного ожидания этого великого дня? Разве вы никогда не переживали несказанного величия Пасхальной Заутрени? Нет, если вы даже атеист, – вы не сможете пройти мимо этого творения человеческого духа. А если остановитесь и приобщитесь к нему, даже как обыкновенный зритель, память ваша никогда не забудет его.
В день Пасхи все "религиозники" нашего узилища были объединены одной радостью во Христе: старообрядческий епископ и православные священники, монашки и миряне, католики и лютеране, баптисты и пятидесятники. В едином порыве, в одном духовном торжестве прославляли Бога.
И не было в нашем лагере в этот день ни Пасхальной Заутрени с торжественным звоном колоколов, ни праздничных нарядов и пасхальных яств. Даже было больше работы и суеты, чем в обыкновенные дни. И больше, чем обычно, следило за "религиозниками" НКВД. Но Пасха была, озаренная безмолвными сибирскими звездами и нашими скорбями! И присутствие среди нас Воскресшего!
К. Петрус. Узники коммунизма. М., 2000 г.
Источник: Православие и мир
