Мы плохо помним свою историю – внуки расстрелянных за веру христиан часто и не знают, что их деды прославлены как святые. Внуки палачей тем более не знают, кого их деды сажали в тюрьмы, кого пытали на допросах. Мы до сих пор живем так, как будто не было
ни красного террора, ни сталинских репрессий – и быть не может, чтобы короткая историческая память объяснялась только недоступностью архивных данных.
Русскую Православную Церковь все чаще называют Церковью новомучеников. Никогда еще за всю историю христианства ни в одной Поместной Церкви не погибало за короткий промежуток времени столько священнослужителей и мирян, не появлялось такого количества святых. Их подвиг не должен быть забыт. Мы публикуем рассказы о новомучениках – рассказы о настоящей верности Богу перед лицом смерти.
Это не только попытка трезво взглянуть на наше прошлое. Скорее, это попытка рассказать друг другу о будущем – о том, что никогда не должно повториться, и о том, что мы еще в силах сделать ради Христа здесь и сейчас.
Священномученик Онуфрий (Гагалюк), архиепископ Курский и Обоянский – 1 июня
"Что представляет из себя жизнь большинства людей в состоянии покоя? Люди тогда привязываются всем сердцем к земным наслаждениям, стремятся к комфорту, роскоши, мечтают устроить землю – земным раем... В этом ли цель человеческой жизни? Нет, но в жизни богоподобной: в стремлении ко всему прекрасному, чистому, святому, истинному, высшим олицетворением чего является Бог. И внешними страшными потрясениями мы именно освобождаемся от греховной спячки. Во время этих бедствий, например землетрясения, какими жалкими кажутся все речи о комфорте, уюте, земном счастье? Люди видят тогда свое бессилие и начинают сознавать, что единственно сильным, абсолютно устойчивым началом является Господь".
Архиепископ Онуфрий имел право говорить так, ведь ему лично довелось пройти через тяжелые жизненные испытания – причем такие, которые выпадают далеко не каждому человеку. Когда будущему священномученику было всего пять лет, его отец, служивший лесником в Люблинской губернии (территория современной Польши), погиб в результате нападения браконьеров, а дом был сожжен. Осиротевший ребенок утешал плачущую мать: "Мама! Ты не плачь, когда я буду епископом – то возьму тебя к себе!" Она в тот момент испугалась и даже переспросила сына: "Что ты сказал? Кто такой епископ? Где ты слышал такое слово?" Но мальчик только повторил уверенно и серьезно: "Мама, я буду епископом, я сам это знаю".
Из-за нищеты мать была вынуждена отдать сына в сиротский приют. После окончания школы он поступил в семинарию, после – в духовную академию, где принял монашество, и к концу 1913 года был рукоположен в священный сан. А в страшные годы Первой мировой войны им с матерью чудом удалось разыскать друг друга. До самой ее смерти владыка заботился о ней, как и обещал в детстве.
Архиепископ Онуфрий был очень любим народом, и власти постоянно преследовали этого одного из самых деятельных и молодых архиереев Русской Церкви. Чего стоит хотя бы обвинение в том, что он... "слишком часто проповедовал"! Бесконечные аресты, ссылки, поражение в правах... А 1 июня 1938 года, ровно 70 лет назад владыка Онуфрий был расстрелян. Положив основанием своей жизни Бога, он не захотел отречься от Него даже под страхом смерти, и так сам исполнил все то, к чему призывал людей.
Священномученик Александр (Парусников) – 27 июня
– Корову увели у нас со двора.
– Корову увели? Пойдемте быстренько, все детки, вставайте на коленочки. Давайте благодарственный молебен отслужим Николаю чудотворцу.
Жена священника посмотрела на мужа и воскликнула:
– Отец?!
– Сашенька, Бог дал, Бог взял. Благодарственный молебен давайте отслужим.
Так писали в воспоминаниях о своем детстве дочери священника Александра Парусникова, служившего в городе Раменское Московской области. Отец десяти детей, лишенный после революции гражданских прав, он не получал даже продовольственных карточек. Если бы не прихожане, любившие своего настоятеля, то семья священника совсем голодала бы.
И, тем не менее, даже в таких трудных обстоятельствах отец Александр полагался только на Бога. Бывало, что когда он уезжал из города на требы, жена говорила ему:
– Отец, ты уезжаешь в деревню. Если тебе что-нибудь подадут, ты же знаешь, что у нас в доме ничего нет.
– Ладно.
Но возвращался без пожертвований. Супруга спрашивала:
– Ничего нет?
– Как я там возьму, когда там то же, что и у нас, – только и отвечал священник.
В годы сталинских репрессий отца Александра арестовали. Обвинение было обычное, заранее известное всем репрессированным – 58-я статья, контрреволюционная деятельность. Все лжесвидетельства мученик категорически отверг, но доносов и клеветы, с точки зрения чекистов, оказалось достаточно для смертного приговора. 27 июня 1938 года священник Александр Парусников был расстрелян на полигоне Бутово под Москвой и погребен в общей могиле.
Священномученик Гермоген (Долганев), епископ Тобольский и Сибирский – 29 июня
Когда-то, будучи ректором Тифлисской духовной семинарии, именно этот человек исключил из числа студентов юного Иосифа Джугашвили, впоследствии всесильного Сталина. Несговорчивый, твердый в своих убеждениях, священномученик Гермоген не раз совершал поступки, которые приводили к неприятным для него последствиям – потому что главным для него был долг и честность перед людьми и Богом, а не личное благополучие.
Еще до революции за отстаивание церковных интересов и независимые высказывания, шедшие вразрез с мнением некоторых членов Синода и государя, епископ был удален из столицы, уволен от управления епархией и отправлен в монастырь. После февральской революции владыку Гермогена, как "жертву старого режима", назначили епископом Тобольским и Сибирским – но и новое правительство не было довольно не желающим идти на компромиссы священнослужителем. А после издания декрета об отделении Церкви от государства епископ Гермоген одним из первых осмелился во всеуслышание заявить о том, что декрет означает начало гонений, и открыто встал на сторону оппозиции – но не как политик, а как христианский пастырь, протестующий против закрытия храмов и преследования священнослужителей.
Большевики не преминули ответить – владыку начали разыскивать для ареста. Его предупредили, что, если он обнаружит себя добровольно, ему ничего не будет грозить. Но мужественный архиерей ответил: "...в свою неприкосновенность я совершенно не верю. Пусть меня завтра убьют, но я как епископ, как страж святыни церковной не могу и не должен молчать".
Тем же вечером владыка произнес свою последнюю проповедь: "Я и раньше говорил, и в частных беседах, и в проповедях, что я политики не касался, не касаюсь и не буду касаться. Я ее презираю, так как считаю неизмеримо ниже, чем высокое учение Христа. Я только просил и буду просить, чтобы те, кто у власти, не касались Церкви Божией и молитвенных собраний... Еще раз заявляю, что моя святительская деятельность чужда всякой политики. Моя политика – вера в спасение душ верующих. Моя платформа – молитва. С этого пути я не сойду и за это, быть может, я лишен буду возможности в эту ночь спокойно ночевать в своем доме..."
Так и вышло. В два часа ночи 15 апреля 1918 года принесли повестку, а уже через день арестовали, причем пришлось силой разгонять народ, ставший на защиту своего архиерея. Обвинение было смехотворным – православного епископа назвали "черносотенцем и погромщиком". Владыку Гермогена и еще несколько человек, задержанных вместе с ним, конвоировали в Тюмень. Там арестантов посадили на пароход, чтобы по реке доставить в Тобольск. 13 июня была сделана остановка в пути, во время которой всех, кроме епископа и бывшего с ним священника Петра Корелина, высадили на берег и расстреляли. Владыка понимал, что скоро придет и его очередь.
В ночь с 15 на 16 июня, без всякого суда и следствия, большевики утопили отца Петра в реке, привязав к нему два тяжелых камня. А через полчаса, связав епископа Гермогена, сбросили в воду и его – тоже с камнем на шее. Тело было найдено лишь спустя полмесяца.
В этом году исполняется 90 лет со дня мученической кончины владыки. Его мощи сейчас находятся в Покровском храме Тобольского кремля, и, по свидетельству верующих, от гроба епископа-мученика исходит дивное благоухание.
Источник: Фома
