В среду в Москве на кладбище Донского монастыря упокоился Александр Солженицын. Вне всякого сомнения, он был самым известным в мире современным русским писателем.
Старинное изречение: "De mortuis aut bene aut nihil" ("Об умерших – или хорошо, или ничего") – едва ли применимо к Солженицыну, как, впрочем, и к любой исторической личности такого крупного масштаба. Я убежден, что всей своей жизнью Солженицын заслужил, как минимум, чтобы и после смерти о нем говорили правду.
Возвращение Солженицына в Россию не было триумфальным, и едва ли было бы замечено, если бы не внимание прессы. Прилетев из США на Дальний Восток, Солженицын, наверное, несколько театрально, отправился на поезде через всю Россию в Москву – в сопровождении телевизионной съемочной группы BBC (российские телеканалы к освещению допущены не были – очевидно, как недостойные доверия). Но по пути следования поезда вдоль железной дороги не выстраивались толпы почитателей.
В Москве писателя принял президент Ельцин. Как прошла встреча, неизвестно, но, в отличие от теплых отношений президента с виолончелистом Мстиславом Ростроповичем, который был близким другом Солженицына, у Ельцина с Солженицыным дружбы не сложилось.
Писателя пригласили выступить в Государственной Думе, но во время его речи депутаты в зале откровенно скучали. Его телевыступления-монологи, для которых Первый канал отводил лучшее время, не собирали аудитории, и вскоре писателю было отказано в эфире.
Рецепты Солженицына на тему о том, как нам обустроить Россию, были, по меньшей мере, наивны.
И как мы можем считать его "совестью нации", когда он молчал "во дни бед народных", когда народ так нуждался в моральной поддержке авторитетной фигуры?
Солженицын молчал во время драматических событий перестройки бывшего советского лидера Михаила Горбачева. Он молчал в августе 1991-го, когда верхушка столь ненавистного ему коммунистического режима попыталась свергнуть Горбачева. Он молчал осенью 1993-го, когда по приказу Ельцина танки прямой наводкой стреляли по мятежной политической оппозиции, захватившей Белый дом. Солженицын молчал, когда началась война в Чечне, когда стали взрываться жилые дома в Москве, во время нападения на театральный центр на Дубровке и во время кризиса с захватом заложников в Беслане.
Он отказался принять орден, которым его наградил Ельцин – лидер, отстранивший коммунистов и чекистов от власти, но принял Государственную премию, которой его наградил президент Владимир Путин, вернувший к власти не коммунистов, но чекистов, представителей той же организации, которая отправила Солженицына в ГУЛАГ.
Любовь, которой нынешняя власть окружила Солженицына, лицемерна и неискренна. Те, кто категорически провозглашает, что Солженицын был "величайшим писателем XX века", откровенно игнорируя такие таланты той эпохи, как Василий Гроссман, Борис Пастернак, Иосиф Бродский, Варлам Шаламов, Михаил Булгаков, Анна Ахматова и многие другие, очевидно, не смогли осилить весь "Архипелаг ГУЛАГ" и уж точно не читали "Красное колесо", цикл исторических романов. Только ведь никто не признается!
Кстати, те, кто обвиняет Солженицына в антисемитизме, по моим наблюдениям, никогда всерьез не читали опубликованную в 2003 году книгу "Двести лет вместе" – сбалансированную и объективную историю российского еврейства.
Самые ярые почитатели Солженицына назвали его пророком. Пророческие амбиции ставили ему в вину суровые критики.
В Солженицыне и в самом деле было нечто пророческое – во внешности, в манере поведения, в том, как он писал. Отшельничество, борода, костюм, архаический русский язык, которым пользовался Солженицын – не просто пользовался, но даже пытался вернуть к жизни: вспомним его "Русский словарь языкового расширения": копилку просторечных, диалектных, устарелых слов, которые писатель хотел вновь ввести в обиход.
Но, с другой стороны, может быть, это был всего лишь стилистический эксперимент, поиски нового художественного языка, подобные тем, что вели литераторы разных стран мира еще в начале ХХ века?
В конце концов, Солженицын действительно оказался пророком. Вспомните, как упрямо он предсказывал, что коммунистический режим в Советском Союзе обречен и рухнет еще при его жизни. Даже самые большие почитатели крутили пальцем у виска. Но предсказание писателя сбылось.
Солженицына часто упрекали в самолюбовании и мании величия. Но в личном общении он был прост, демократичен и обаятелен. Знаю это не понаслышке – мне посчастливилось несколько раз общаться с писателем, бывать у него дома, брать интервью.
С другой стороны, наверное, впечатление это было обманчиво. Предполагаю это, поскольку, работая несколько лет назад над документальным телефильмом о Солженицыне, прочитал не одну его биографию. В каждой из них – сотни страниц о тяжелом, неуживчивом, порой жестоком характере писателя, за которым по жизни тянулся длинный шлейф оборванных дружб, ссор с помощниками, соратниками, единомышленниками.
И вот тут таится, пожалуй, главная ошибка, подстерегающая всякого, кто пытается говорить или писать о Солженицыне. В нем, как и в любом другом крупном литераторе, нужно отделить человека от писателя. Если перечитать историю всемирной литературы, то легко убедиться, что там было множество неприятных персонажей – пьяниц, бабников, картежников, беспринципных, трусливых людей, легко меняющих политические взгляды, охотно и без особой брезгливости принимающие подачки от власти в виде придворных должностей, квартир, дач, машин.
Но значение в итоге имеет только одно: художественная литература, вышедшая из-под пера писателя. Оценивая творчество знаменитых русских литераторов прошлого, сегодня никто не вспоминает женолюбие Александра Пушкина и Антона Чехова, домашний деспотизм Толстого, страсть к игре Некрасова и Достоевского.
Ну и, конечно, важно, как отзовется слово писателя. Вот сравнивают Солженицына с Толстым. На самом деле Толстой кажется неизмеримо выше Солженицына и как художник слова и как мыслитель. Вместе с тем "Архипелаг ГУЛАГ" оказал на ход русской и мировой истории несравнимо большее влияние, чем "Война и мир" или любое другое произведение Толстого.
Если называть вещи своими именами, благодаря книге Солженицына рухнула Берлинская стена, поднялся железный занавес и развалился коммунистический режим в СССР. Какая другая книга, какой еще автор сыграли в жизни человечества столь же выдающуюся роль? Возможно, "Хижина дяди Тома" Гарриет Бичер-Стоу, из-за которой в США началась гражданская война между Севером и Югом, закончившаяся отменой рабства? Или, может быть, "Капитал" Карла Маркса, работы Мартина Лютера или Библия.
Источник: The Moscow Times
