28 ноября 2008 года исполняется столетний юбилей великого французского этнолога и антрополога, основоположника структурализма Клода Леви-Строса. Портал "Богослов.Ru" публикует приношение Мэтру преподавателя Московской духовной академии священника Александра Задорнова, предлагающего обзор научной деятельности и достижений юбиляра.
Клод Леви-Строс
Весна 1968-го года, Париж. Французская молодежь играет в революцию – захватывает Сорбонну, вступает в дружеские отношения с рабочими профсоюзами, устраивает политические выставки и художественные акции. Де Голль бежит под защиту французских военных баз в ФРГ, парижский пример заразителен для Праги и Рима, анархисты и ситуационисты, консерваторы и авангардисты торжествуют на всем европейском полуострове. Среди лозунгов о том, что "запрещено запрещать", был и такой: "Структуры для людей, а не люди для структур!"
...Небольшого роста человек в очках, с явно наметившейся лысиной, в очередной раз услышав этот доносящийся с улицы "шум времени", лишь досадливо морщится: структуры не выходят на улицы. Ему не до этих студенческих глупостей, когда только что вышел третий том его opus magnum, а в руках у него – гранки четвертого, завершающего, фолианта.
Сегодня, спустя 40 лет после этих событий, Клод Леви-Строс с удовлетворением может убедиться в той своей правоте. В эти дни он, в трезвом уме и здравии, отмечает столетний свой юбилей.
Такая долгая жизнь
Из всех знаменитых долгожителей XX века – а это Юнгер, Хабермас, Лосев – Леви-Строс отмечен особым даром мысли. О чём бы он не писал, стержень его слова – человек и его место в мире. В его случае – это не банальность.
Как ученый, Леви-Строс состоялся благодаря двум факторам: отсутствию брезгливости к полевым исследованиям, столь свойственной старшему поколению французских этнологов, и внимательности к инновациям в других научных областях, на первый взгляд с антропологией никак не связанных. Ему, выпускнику Парижского университета и страстному читателю и почитателю Конта, Дюркгейма и Мосса, оказались тесны рамки обычного лицея, в котором он тянул учительскую лямку два года после получения степени по праву. Решающим стал 1934 год, когда последовало приглашение занять вакансию профессора социологии в университете бразильского Сан-Паулу. Здесь впервые и развернулся талант Леви-Строса – талант не только научный, но и литературный, свидетельством чему служат знаменитые "Печальные тропики". В том же году Леви-Строс, благодаря чтению "Примитивного общества" Роберта Лоуи, открывает для себя мир социальной антропологии, освободивший его от давно сковывавших пут традиционной социологии. Под впечатлением от новой науки он пишет первый антропологический труд, посвященный социальной организации индейцев бороро.
С началом мировой войны Леви-Строс вынужден вернуться во Францию; впрочем, как и для других французов, военная служба для него быстро заканчивается. Благодаря поддержке американцев ему удается через Мартинику перебраться в Нью-Йорк для работы в Новой школе социальных исследований, под патронажем того же Лоуи. Именно здесь проявляется второй фактор его метода – внимательность к инновациям, в данном случае в области лингвистики. Немало тому способствует знакомство с Романом Якобсоном, вскоре ставшим его соавтором и единомышленником. "Фонемы" Пражского кружка заменяются "мифемами", и с этого времени мифология и её структура становятся постоянным интересом Леви-Строса.
Здесь же, в Штатах, Леви-Строс публикует первую принесшую ему известность монографию – "Элементарные структуры родства" (1949). Материал книги – то, что собрано во время путешествий по Южной Америке. На том же материале построены и работы 50-х годов: "Раса и история", "Структурная антропология", "Тотемизм сегодня", а также знаменитый труд 60-х годов "Mythologiques", в названии которого Леви-Строс не удержался от амбивалентности, отсылающей к его несогласию с отказом мифологическому мышлению в особой логике, свойственному ранней французской антропологии.
Впрочем, этот труд Леви-Строс пишет, будучи уже главой Лаборатории социальной антропологии при Парижском университете, получив за этот четырёхтомник престижнейшую золотую медаль Национального центра научных исследований Франции. Итогом признания трудов Леви-Строса стало его избрание в 1973 году членом Французской Академии.
Уходят наставники и соратники, в прошлом слава других структуралистов и антропологов – Фуко, Барт, Лич, Эванс-Причард, Тэрнер... Леви-Строс жив и активен и пусть уже не столь популярен, но нельзя отнять его вклад в науку, как нельзя более актуальную именно сегодня. Эта наука – социальная антропология.
Антропология как наука обо всём
Разумеется, Леви-Строс не был основателем социальной антропологии как таковой, но он сумел сформулировать те правила, по которым теперь только и может развиваться традиция, идущая от Моргана и Тэйлора. Социальная антропология исследует человеческое общество в широчайшей перспективе, и от других подобных наук её отличает несколько моментов. Сфера интересов социальной антропологии охватывает всевозможные проблемы этой области: от хозяйственной жизни австралийских аборигенов до понятия культурного релятивизма и рационализма. С другой стороны, социальная антропология как метод исследования применяет синтез как индуктивной, так и дедуктивной логики, иными словами, каждый антрополог одновременно и эмпирический исследователь, и теоретик, что позволяет не просто собрать, но и обобщить поистине грандиозный этнографический материал. Это, в свою очередь, приводит к научно обоснованным кросскультурным выводам. Именно со времен главных работ Леви-Строса 60-х годов сравнительный (компаративный) метод остаётся альфой и омегой антропологических исследований.
С другой стороны, социальную антропологию в России часто смешивают с так называемой культурной антропологией, а это в корне неверно. Дело в том, что такое смешение идёт от научной парадигмы середины XIX века, когда стали оформляться науки, исследующие все проявления человеческой жизни: физическая антропология, археология, лингвистика и социальная (или культурная) антропология. Под последней в то время понималась жизнь (и формы её проявления) человека в сфере его культурного творчества. Однако всё это – только часть интересов современной социальной антропологии, рассматриваемая к тому же в принципиально ином контексте.
Социальная антропология начинается для Леви-Строса с наполнения понятий в оппозиции "свои / чужие". Любое человеческое общество и индивид, в нём живущий, противопоставляет себя всем прочим группам по стереотипу поведения. Но ведь должны существовать некие общие типологические характеристики как у "своих", так и у "чужих". В чём же они состоят? Любая группа представляет собой более или менее оформленное общество; на высшем уровне такое общество организовывается как этнос; каждое такое общество имеет свой тип семейных отношений, политической и хозяйственной организации и по-своему строит отношения с областью сакрального – это своё и отличает данное общество от других.
Леви-Строс подчёркивает, что эти сферы "своего" отвечают классическому делению предмета изучения социальной антропологии: антропология родства, политическая, экономическая и религиозная антропология. В последнее время принято относить сюда также и так называемую "семантическую", или "символическую", антропологию, выделившуюся из религиозной антропологии и изучающую её отдельные аспекты (понятия мифа, ритуала, обряда и др.).
Предшественники и современники
В рамках современного сравнительного метода (разработан антропологами Мёрдоком и Уайтом) полагается твёрдое суждение о культуре того или иного общества "импрессионистским", то есть несущим отпечаток культуры самого исследователя. Поэтому аксиомой антропологической практики сделалось проживание исследователя в изучаемой им группе по меньшей мере в течение одного года. Замечу, что сам Леви-Строс соблюдал это требование неукоснительно, вплоть до поездки в Восточный Пакистан уже в 1950 году. Именно Леви-Строс и его последователи внесли особый вклад в постановку вопроса о методе кросскультурного анализа. Для того, чтобы рассмотреть этот метод, следует понять, что вообще связывается в социальной антропологии с термином "культура".
Понятие культуры различается в двух направлениях науки: в том, что основывается на классической парадигме Тэйлора – Боаса, и в том, что опирается на исследования французской школы социологии и труды Редклифф-Брауна. Для Тэйлора культура слагается в своём целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества. Тайлор особо подчёркивает, что изучению подлежат не сами эти начала культуры, но законы человеческой мысли и деятельности, проявляющиеся в этих началах. При этом следует исследовать как единообразие культур разных народов, так и стадии их формирования. Это направление продолжает линию эволюционистов в её главных чертах: теории социальной прогрессии, уровнях развития, понятии "материальной культуры" и т. д. Уже в первой четверти нашего века, после исследований Малиновского и Редклифф-Брауна, такой подход стал явно недостаточным.
Что касается современного положения, то теперь само понятие культуры в узко философской сфере претерпело столь существенные изменения, что в ближайшее время не представляется возможным дать сколько-нибудь точное его определение. Тем не менее роль культуры для Леви-Строса ясна: она служит сферой, включающей в себя предмет изучения этой науки.
При чтении текстов Леви-Строса становится очевидной его зависимость от французской школы социологии, в рамках которой он воспитывался как ученый (и это несмотря на все разногласия с Дюркгеймом). Выдвигая социологию на роль объясняющей, а не понимающей науки, французские социологи считали культуру неким общим понятием, присущим каждому обществу независимо от стадии, на которой оно находится. Каждому обществу присуща своя культура, порождаемая этим обществом и выполняющая свою функцию в этой среде.
Отсюда же, кстати говоря, получило своё развитие понятие структуры, выдвинутое и разработанное Редклифф-Брауном в работе 1965-го года "Структура и функция в примитивном обществе". То, что понятие "структура" не является изобретением Якобсона и его коллег, явствует из того факта, что на практике понятие структуры исследовалось ещё знаменитым польско-британским антропологом Брониславом Малиновским во время его знаменитых исследований туземцев Тробрианских островов близ Новой Гвинеи.
В монографиях 20-х годов (особенно следует выделить работы "Преступление и обычай в дикарском обществе" и "Научная теория культуры") Малиновский разработал так называемую теорию потребностей, являющихся стимулом человеческой деятельности. Удовлетворение этих потребностей и есть "функция", множество которых составляет структуру. Это понятие во многом заменило собою понятие культуры и явилось новым предметом исследований в социальной антропологии 20-го столетия, в первую очередь для нынешнего юбиляра.
Антрополог теперь исследует не материальные проявления культуры данного общества, но саму систему взаимоотношений между его членами. Дальнейшее развитие этих тезисов привело к созданию особой школы структурофункционализма, установки которого были сформулированы известным африканистом Эванс-Причардом. В "Очерках социальной антропологии" (1964) этот антрополог определял суть структурного метода как описание фактов не произвольно, но с подчинением социологической теории. Он настаивал на связи между историей и антропологией и определял последнюю как интерпретацию и трансляцию других культур. Продолжая исследования в той же области, уже непосредственный ученик Леви-Строса, Эдмунд Лич в 1954 году выпускает свою знаменитую работу "Политические системы горной Бирмы". В этом своеобразном продолжении "Элементарных структур родства" своего учителя Лич предложил рассматривать ритуал как один из аспектов обряда, в котором связь между сознанием проходящего данный ритуал и конечным результатом не является иррациональной.
Так почему структуры не выходят на улицы?
Как известно, структурализм характеризуется активным использованием лингвистических моделей для описания предмета наук. Эта традиция идёт, разумеется, ещё от Ф. де Соссюра, рассматривавшего язык в самом себе и для себя, то есть как систему (структуру), состоящую из отдельных элементов. Перенесённые из лингвистики (через Пражский лингвистический кружок Н. Трубецкого и одного из соавторов Леви-Строса Романа Якобсона) в философию, эти идеи позволили впервые заговорить о том, что сегодня кажется само собой разумеющимся.
Прежде всего, о том, что миф не есть лишь проявление пра-логического первобытного мышления, как считала французская этнология от Мосса до Леви-Брюля. Значение мифа, говорит Леви-Строс, состоит в том, что прошедшие события, имевшие место в определённый момент времени, существует вне времени. Сущность же мифа составляет не стиль, не форма повествования, не синтаксис, а рассказанная в нём история. Миф – это язык, но этот язык работает на самом высоком уровне. Здесь Леви-Строс почти полностью солидарен с современным ему определением мифа Лосева.
В отличие от Лосева Леви-Стросу важно подчеркнуть значение ритуала в языковой функции мифа. Структура здесь символизируется в ритуале, который и есть язык социального общения. Тот же язык используется и при построении правил родственных отношений. Вообще, начиная с самых ранних своих работ, Леви-Строс не устаёт подчеркивать, что именно изучение структур родства и брачных правил является для социальной антропологии тем же, чем логика для философии. Это – основной инструмент, которым социальная антропология доказывает свои положения на конкретных примерах из исследований типов семейных отношений данного общества.
Для Леви-Строса изучение "структур" действительно становится универсальным методом исследования антрополога. Он видит её не только в антропологии родства, но даже в политической и экономической антропологии.
В самом деле, ещё Бронислав Малиновский указал на то, что в примитивных обществах проблема нехватки благ решается их обменом, порой неравнозначным. Вся племенная экономика пронизана дачей и отдачей. Последователь и племянник Дюркгейма Марсель Мосс как на примерах первобытных племён, так и на европейском материале исследует феномен "обязательного обмена дарами" и обязательного возврата подаренного в другой форме. Если в примитивных обществах обмен дарами – основа экономики, то в европейской бюрократии это опять-таки знаковая система обмена властью, покровительством и простого взяточничества. Кроме того, Мосс разработал целую систему так называемой техники тела – тех способов, посредством которых люди в различных обществах умеют пользоваться своим телом. В этой же области существуют целые классификации техник тела: между полами, в соответствии с возрастом, по производительности и т. д.
Интересно, что нечто подобное содержится и в работе епископа Варнавы (Беляева) "Основы искусства святости". Достаточно перечислить названия разделов второго тома этого труда: "Общее состояние тела у падшего человека", "Аскетическая физиология тела" (из разбираемых здесь тем – телесные отделения, пот, слёзы и т. д.). Труд епископа Варнавы выходит в те же годы, когда во Франции только лишь складывается представление о "техниках тела" как о новом перспективном направлении антропологии.
Леви-Строс не может и не должен отвечать за то, во что превратился структурализм на континенте после 60-х годов. Для соотечественников он стал лишь промежуточным этапом между экзистенциализмом и всевозможными "пост" и "нео". Пусть так. Для него достаточно было того влияния, который метод изучения структур оказал на всех последующих антропологов. Этот метод себя не изжил, чего нельзя сказать о тех, кто поддался лозунгу постмодерна "Прочь от серьёзности и очевидности смыслов".
Антрополог не может не защищать эти смыслы. Когда Виктор Тэрнер в работе "Лес символов" заявил о том, что символы – это лишь часть социального процесса, вырабатывающего принцип солидарности, Леви-Строс выступил против такого суживания значения символов. Взгляд Тэрнера, считает он, фокусируется на природных отношениях между знаками, символами, внешним миром и внутренним опытом. Но где здесь сам человек? Неужели он выключен из этого процесса или включен в него таким образом, что совершенно подчинен природе? Неужели религиозные утверждения выключаются из сферы смысла и логики и относятся лишь к эмоциональной сфере, как считает Тэрнер?
На это недоумение учителя ответил тот же Лич, отнеся смысл религиозных утверждений к метафизической реальности. "Нелогичность" религиозных утверждений – часть индекса содержания этих утверждений, указывающего на их метафизичность и отнесенность к области сакрального. В этой области мысль и чувство – едины.
Новые союзники
Бриколаж, потлач, структура, мифологики... Сколько ещё понятий и терминов введено этим человеком, без которого нельзя представить историю и культуру прошлого века. Только ли прошлого?
В 90-е годы о нём как будто забыли. Впрочем, речь должна идти скорее об автоматическом замалчивании позиции мыслителя, заявившего в последней книге "Regarder, écouter, lire" о необходимости сочетать заботу о глобальном человеческом будущем с защитой прав на собственный стиль мышления и жизни каждого этноса. Видимо, такое сочетание не является приоритетом для современного интеллектуального мэйнстрима. Тем более интересно сравнить позицию юбиляра с той, что прозвучала на Архиерейском соборе Русской Церкви в этом году: "Для наших правозащитных трудов ныне следует особо выделить следующие области... защита прав наций и этнических групп на их религию, язык и культуру" ("Об основах учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека").
Воистину, в этом деле Клод Леви-Строс – не последний наш союзник.
Источник: Богослов. ру
