В Очерках литературной жизни "Бодался телёнок с дубом", описывая второй и последний в жизни арест в феврале 1974-го, Александр Солженицын подробно вспомнил этот свой крестный путь в душной гэбистской машине, стремительно летящей к Лефортовской тюрьме. Вот он – сидит, стиснутый двумя безликими конвоирами:
"Шапку – снял (оба вздрогнули), на колени положил. Опускается, возвращается спокойствие. Как сам написал, о прошлом своем аресте:
На тело мне, на кости мне
Спускается спокойствие,
Спокойствие ведомых под обух".
Многие ли читатели книги отметили жанровую особенность этой автоцитаты, эти стихи Солженицына?
...А в начале воспоминаний, говоря о первом послелагерном времени, о данях, которые приходилось платить за потаенную писательскую работу, окруженную внешним маразмом советской жизни с начальниками на каждом шагу, – автор "Телёнка" заметил: "Всё негодование могло укипеть только в очередную книгу, а этого тоже нельзя, потому что закон поэзии – быть выше своего гнева и воспринимать сущее с точки зрения вечности". Лелея в заточении мечту – спасти и сохранить свидетельское слово, могущее пригодиться потомкам, сохранить и себя вместе с этим словом, Солженицын никак не мог рассчитывать на бумагу – но только на собственную память. "Для этого в лагере пришлось мне стихи заучивать наизусть – многие тысячи строк. Для того я придумывал чётки с метрическою системой, а на пересылках наламывал спичек обломками и передвигал. Под конец лагерного срока, поверивши в силу памяти, я стал писать и заучивать диалоги в прозе, маненько – и сплошную прозу. Память вбирала!".
Широкому читателю недолгий поэтический опыт Солженицына не слишком известен – может, за исключением поэмы "Прусские ночи", органично входящей в стихотворную эпопею "Дороженька". Перестав заниматься стихотворчеством в 1953-м, он и сохранил и преумножил свое внутреннее поэтическое зрение, что заметно и по романам, и, конечно, по вдохновенным "Крохоткам". А давние стихи остались для нас – помимо своих литературных достоинств – ещё и сокровенным дневником духовного возрастания.
Павел КРЮЧКОВ,
редактор отдела поэзии журнала "Новый мир"
Ванька-встанька
Когда было мне годика три,
Принесла забавушку мне нянька,
Опрокинув, пустила: – Смотри,
Ванька – Встанька!..
Потолкала с тех пор меня жизнь, пошвыряла,
Отняла, всё что было сначала
Мне, юнцу, нерасчётливо-щедро дано,
Сколько раз гнула так, что казалось тошно
Даже выжить до вечера.
Но...
День покойный удался, проглянь-ка
Ласка женщины, друга слово, –
Я упорно, как Ванька-встанька,
На своём подымаюсь снова.
И ведь всё уж потеряно, кажется,
И сомненьям моим не улечься, –
А опять я готов отважиться!
А опять я готов увлечься!
Как же мало надо для тела,
Чтоб от недуга к жизни взняться!
К т о ж мне душу такую сделал,
Что опять я могу смеяться?
1947
Хлебные четки
Ожерелье моё, сотня шариков хлебных,
Изо всех пропастей выводящая нить!
Перебором твоим цепи строк ворожебных,
Обречённых на смерть, я сумел сохранить.
В ожиданьях, бесчисленных в зэковской доле,
Прикрывая тебя от соседей полой,
С неподвижным лицом, словно чётки католик,
Отмерял я тебя терпеливой рукой.
Проносил в рукавице, уловка поэта!
Не дойди до тебя я усталым умом, –
Было б меньше одною поэмой пропето,
Было больше б одним надмогильным холмом.
1950
Акафист
Да когда ж я так допуста, дочиста
Всё развеял из зёрен благих?
Ведь провёл же и я отрочество
В светлом пении храмов Твоих!
Рассверкалась премудрость книжная,
Мой надменный пронзая мозг,
Тайны мира явились – постижными,
Жребий жизни – податлив как воск.
Кровь бурлила – и каждый выполоск
Иноцветно сверкал впереди, –
И, без грохота, тихо рассыпалось
Зданье веры в моей груди.
Но пройдя между быти и небыти,
Упадав и держась на краю,
Я смотрю в благодарственном трепете
На прожитую жизнь мою.
Не рассудком моим, не желанием
Освещён её каждый излом –
Смысла Вышнего ровным сиянием,
Объяснившимся мне лишь потом.
И теперь возвращённою мерою
Надчерпнувши воды живой, –
Бог Вселенной! Я снова верую!
И с отрекшимся был Ты со мной...
1952
* * *
Смерть – не как пропасть, а смерть – как гребень,
Кряж, на который взнеслась дорога.
Блещет на чёрном предсмертном небе
Белое Солнце Бога.
И, обернувшись, в лучах его белых
Вижу Россию до льдяных венцов –
Взглядом, какой высекали на стелах
Мудрые эллины у мертвецов.
Вижу прозрачно – без гнева, без клятвы:
В низостях. В славе. В житье-колотьбе...
Больше не видеть тебя мне распятой,
Больше не звать Воскресенья тебе...
Декабрь 1953
Благодарим Наталию Дмитриевну Солженицыну за разрешение на публикацию и предоставление самоснимка тех лет, когда писались стихи. – Ред.
Источник: Фома
