Религиоведческие теории, предполагавшие поступенчатое развитие феномена религии, долгое время были популярны в научном мире. Но В. Шмидт, М. Элиаде и другие выдающиеся религиоведы предлагают в качестве альтернативы первобытный монотеизм, который находится в согласии с христианскими представлениями об истории религий человечества.
В современной религиоведческой науке существует положение об эволюционном пути происхождения религии: от простейших форм – таких как анимизм, магизм, политеизм к более сложным – таким как монотеизм. В процессе развития религиоведческой науки развивались определенные религиоведческие школы и направления. В противовес эволюционному пути образовалось направление, в основание которого была положена концепция изначального первобытного монотеизма. Данная религиоведческая школа поставила себе целью показать правоту своих суждений на основе конкретных этнографических материалов и фактов. Одним из идеологов данного направления был немецкий этнолог и религиовед католический священник Вильгельм Шмидт (1868-1954).
Основываясь на материалах религиоведческих экспедиций в странах Америки, Африки, Австралии и Океании, в своем монументальном труде "Der Ursprung der Gottesidee" он изложил свою концепцию по проблеме происхождения религии и ее первоначальных форм.
Шмидт считал, что у истоков первобытной религии в сознании так называемых примитивных народов существовало представление о Высшем Существе, трансцендентное от всего земного. Это Высшее Существо носило личностные характеристики и представлялось в виде некой Потенции, которая должна постепенно раскрыться в истории человечества [1, 286].
Говоря о культуре примитивных народов, Шмидт не придерживался мнения о том, что современная культура "древних" народов есть своего рода стагнация, а рассматривал эту "стагнацию" как показатель наиболее древней ступени развития человечества, в которой нравственный монотеизм играл и играет до сих пор социально важную роль [2, 12].
Зададимся вопросом: каким образом эти простые в цивилизационно-культурном отношении люди пришли к понятию о могущественном Высшем Существе?
Шмидт дает ответ исходя из двух позиций: 1. древний человек имел развитое представление об общих понятиях и искал причину всего существующего; 2. стремление к персонификации данной причины.
Наличие понятия "причинности" у древнего человека видно из обнаруженных первых доисторических захоронений, благодаря которым получены ясные доказательства его мыслительного процесса (погребальные урны, орудия труда и быта, древние артефакты).
Шмидт связывает происхождение "причинного" мышления с движением тела, определенными действиями, поступками как свидетельством внешнего отражения внутренних процессов, связанных с волей и духовными знаниями. Шмидт свидетельствует, что древний человек был полноценно развитым существом и мог формировать общие понятия и находить причину вещей.
Поиск причины вытекал из самонаблюдения. Волевой инстинкт толкал древнего человека познать окружающий мир, установить причину его возникновения. В познавательном процессе мировосприятия одновременно происходил процесс персонификации образов и явлений. Это привело древнего человека к признанию Наивысшего Существа в качестве надмирной Личности, Первопричины и вместе с тем Господина и Управляющего всем миром и его движением. Такое признание вытекало из логических и психологических законов. Человек видел разумность и гармоничность мира, его порядок и иерархию и приходил к правильному выводу о существовании Наивысшего Существа[1, 291].
В связи с этим возникает вопрос: как представляли себе древние люди это Высшее Существо?
Шмидт отвечает, что принципиального вопроса, является ли Высшее Существо духом или телом, или тем и другим вместе, не было. В представлении первобытных людей Оно было высоким по содержанию, но простым по форме Существом, хотя и могло иметь антропоморфные элементы. При этом Шмидт отвергает анимистическое доводы, приводя этнографический материал, из которого видно, что анимизм и тотемизм отсутствует в представлении всех пигмеоидных групп. И наоборот, видно явное наличие сравнительно чистого "этичного" монотеизма.
"Древний" человек как личность обращался к Высшему Существу с просьбами. Прошения выражались не только словами, но посредством всего тела, чтобы показать, что все части тела принадлежат Ему. Практически все "первобытные" племена называют Его "Отцом". Это имя встречается во всех больших племенных группах, например, в северной Калифорнии (Юкки-Като, Помо, Патвин, Шошон), и особенно сильно распространено у племен алгонкинов и алгонкинских сиоуксов (ленапы, микмаки, ойибва, западные гри, монтагнаисы, потаватоми, атсины, арапао, чейены, виннебаго, иова), у самоедов и племен Огненной земли. Также такое наименование Высшего Существа прослеживается в южной Австралии, у пигмеев-итури, частично у бушменов. Очень необычно Высшее Существо проявляет себя в таком аспекте как невидимость, так что Ему во всех племенах приписывают свойство, которое в менталитете "древних" людей имеет в себе нечто духовное, но которое все же в малой степени делает Его видимым на некоторое время и представляемым. Это свойство есть вера в то, что Он сам должен быть по виду светлым, ярким, блистающим и пылающим, а ощущаться подобно ветру. Хотя эта вера и не всеобщая, но все же почти все первобытные культуры (арктические, североамериканские, азиатские и африканские пигмеи, племена южной Австралии) свидетельствуют, что она несомненно существовала в древнейшей общей религии. Помимо этого Высшему Существу приписывают свойства вечности и вездесущности, источник нравственности и справедливости [3, 64]. С большой уверенностью можно сказать, что это есть то Существо, которое мы называем Единым Богом.
В поддержку концепции В. Шмидта о первобытном монотеизме свидетельствует и другой видный историк религии М. Элиаде (1907-1986), который пишет: "Нет сомнения в том, что представление о небесном Высшем Существе является частью самых древних и подлинных верований аборигенов юго-восточной Австралии. Эти верования были зафиксированы еще до появления христианских миссий. Более того, имена, мифы и ритуалы, связанные с высшими существами, абсолютно секретны, их открывают исключительно посвященным"[4, 143].
Раскрывая религиозную природу прамонотеизма, М. Элиаде делает акцент на естественном богопознании первобытного человека: "Очевидно, – поясняет он, – что Небо есть воплощение трансцендентности, мощи и святости. Простое созерцание небесного свода уже дает первобытному разуму религиозный опыт. Это вовсе не подразумевает поклонение небу как части природы. Небесный свод – нечто, далее всего отстоящее от ничтожного человека и его крошечного срока жизни. Символизм его трансцендентности проистекает уже из одного осознания его бесконечной высоты". Элиаде считает, что "Для первобытного человека природа не просто "естественна", она в то же время и сверхъестественна, то есть является и проявлением священных сил, и шифром трансцендентной реальности"[4, 145].
Во время молитв и жертвоприношений Высшему Существу древний человек входил в непосредственный контакт с Ним, переживая определенный религиозный опыт. Человек становился носителем Сакрального в своем бытии. И даже само бытие становилось для него неким сакральным действием, перманентным сакральным диалогом.
В этом сакральном диалоге и должна была постепенно раскрываться Потенция, доставлявшая "древнему" человеку новые знания о Высшем Существе, которое выстраивало с ним отношения и сообщало более глубокий религиозный опыт. Такая форма бытия находит отражение и в современной концепции религиозного экзистенциалиста Мартина Бубера (1878-1965), в которой Бог открывается человеку в ситуации диалога, а религиозное чувство существует в самом его бытии[5, 98].
Таким образом, существует определенная связь между сознанием первобытного человека и человека современного, что позволяет говорить о человеке в целом, вне зависимости от временного отрезка, как о homo religious, в котором представления об Едином Высшем Существе вкоренены в сознание изначально как некое потенциальное откровение.
Однако критики Шмидта (например, К. Клемен, Р. Петтацони) говорили, что вера в Высшее Существо у "дикарей" в большинстве случаев переплетена с представлениями о других богах и духах, и поэтому говорить о "чистом" монотеизме не приходится[6, 677]. Но как свидетельствует другой видный богослов и историк религии протоиерей А. Мень (1935-1990), "этого и следовало ожидать, ибо нынешние "примитивные" религии не есть застывший реликт, а несут на себе печать сложного религиозно-исторического развития"[7, 252]. Уже при тщательном анализе этнографического материала видно, что влияние лунной и солярной мифологии на сознание "древнего" человека происходило намного позже первичного представления об Едином Высшем Существе и было связано, в основном, либо с процессами земледелия, либо с интеграциями культур. Этнография показывает, что вера в Единого все же не есть продукт поздней истории, а присутствует на самых ранних стадиях духовного сознания.
В этой связи концепция Вильгельма Шмидта не перестает быть актуальной, и хотя имеются различные подходы в вопросе происхождения религии и ее первоначальных форм, можно с твердостью указать на теорию прамонотеизма Шмидта как на одну из самых достоверных, логически обоснованных и подтвержденной большим этнографическим материалом концепций в богословской науке.
Литература:
1. Schmidt W. Der Ursprung der Gottesidee. Band 12. Münster, 1955
2. Schmidt W. Der Monotheismus der Primitiven. St. Gabriel, 1930
3. Schmidt W. Ursprung und Werden der Religion. Münster, 1930
4. Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994
5. Бубер М. Два образа веры. М., 1995
6. Clemen K. Gottesglaube und Weltanschauung der zentralafrikanisuchen Kivu-Pygmäen // Anthropos. Wien. № 9. 1928
7. Мень А., прот. Истоки религии. М., 2006
Источник: Богослов. ру
