Апробационная статья соискателя ученой степени кандидата богословия свящ. Дионисия Бурмистрова посвящена сложному периоду взаимодействия властей и церковных структур на территории Ленинграда и Ленинградской области. Научный руководитель к.и.н. Д.В. Сафонов. Статья публикуется в авторской редакции.
К настоящему времени в историография вопроса государственно-церковных отношений в СССР одним из сравнительно малоизученных периодов остается последние десятилетие перед Второй мировой войной. Его начало в 1929 г. ознаменовалось переходом советской власти к очередному и самому решительному наступлению на Церковь, а завершение – 1939 г. – стало временем, когда власть, побуждаемая опасностью мировой войны, впервые за все послереволюционные годы начала менять отношение к Русской Православной Церкви. При справедливой общепринятой оценке государственно-церковных отношений в 1929-1939 гг. в целом как периода жестоких гонений на Церковь со стороны советской власти, не всегда принимается во внимание разная степень интенсивности и форма этих гонений в разные годы рассматриваемого десятилетия.
В архивах Петербурга нами был выявлен ряд ранее не публиковавшихся документов, свидетельствующих о состоянии взаимоотношений властей и церковных структур в 1929-1939 гг. на территории Ленинграда и Ленинградской области. Значимость исторических свидетельств о состоянии церковной жизни в 1930-е г. в указанном регионе СССР определяется следующим рядом обстоятельств. Во-первых, Ленинградская область в 1930-е г. была крупнейшим наиболее развитым в промышленном и культурном плане регионом, включавшим в себя почти весь Северо-запад России[1]. Во-вторых, события церковной жизни в Ленинградской епархии имели значительное влияние на всю Русскую Церковь. В-третьих, именно в Ленинграде, рассматривавшимся советскими идеологами как "колыбель пролетарской революции", антирелигиозные акции богоборческих коммунистических властей принимали особо ожесточенный характер.
Исследованные нами документы из Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб), Ленинградского областного государственного архива (ЛОГА), Архива Санкт-Петербургской епархии по рассматриваемому периоду церковной истории Ленинграда и области дополняют материалы, прежде введенные в научный оборот[2].
Методы и интенсивность воздействия государственных структур на Церковь на протяжении периода времени с 1929 г. по 1939 г. заметно варьировались, что просматривается и во взаимоотношениях с областными и местными партийно-государственными инстанциями епархиальных и приходских церковных структур Ленинграда и его области.
С 1929 г. по 1933 г. антицерковная деятельность государства разворачивалась в основном в рамках процесса насильственной коллективизации, вследствие чего особенно много было ликвидировано именно сельских приходов. В условиях начавшегося с 1929 г. наступления государства на Церковь еще более осложнилось положение ее священноначалия. Гонения со стороны государства, последовавшие, несмотря на все уступки сделанные ему церковной иерархией во главе с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским), усилили позицию противников его курса в Церкви. Епархиальным властям Патриаршей Церкви с большой осторожностью приходилось проводить в жизнь предписания высшей церковной власти. Так, только лишь 21 января 1929 г. митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов) решился настоять на введении в Ленинградской епархии указа №549 ещё от 21 сентября 1927 г. о поминовении властей[3]. Но текст его распоряжения подчеркнуто состоял лишь в ссылке на соответсвующее предписание высшей церковной власти, поставленное в кавычки, без прибавления к нему каких-либо слов от себя. Данное обстоятельство свидетельствует, что митрополит Серафим, исполняя долг и послушание, серьёзно опасался обострения недовольства паствы.
В условиях резко усилившихся гонений на Церковь в 1929 г. иЗаместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) был вынужден с ещё большей настойчивостью требовать от духовенства поддержки своему курсу в отношениях с государством, заявленному в знаменитой Декларации 1927 г. В циркуляре митрополита Сергия от 2 апреля 1929 г. о необходимости соблюдения полной лояльности к советской власти, сохранившемся в Архиве Санкт-Петербургской епархии отмечалось, что лояльность Церкви будет признана государством, когда стремление засвидетельствовать её будет проявлено всем духовенством. В качестве мер принуждения к непослушным Заместитель Местоблюстителя указал: "Если же, паче чаяния, кем либо из духовенства епархии будет допущено то или иное действие или выступление противо-правительственного характера, Епархиальный Преосвященный обязан немедленно довести о нем Патриархии, сообщая вместе с тем и о мерах, принятых по отношению к виновному"[4]. Таким образом, в 1929 г. обострение государственных гонений на Церковь Патриархия пыталась ослабить более решительным отмежеванием от всех "нелояльных" по отношению к советскому государству своих членов.
Волна гонений затронула не только сельские приходы, но и городские. В Ленинграде 9 августа 1931 г. Ленсовет прямо ставил вопрос о закрытии всех храмов в городе[5].
Хотя беззаконным акциям в ряде случаев пыталась противодействовать Комиссия по делам культов при Президиуме ВЦИК, ее постановления попросту игнорировались партийно-советским аппаратом. Наряду с создававшимися местными комиссиями по вопросам культов, на уровне районов продолжали существовать инспектора при РИКах по вопросам культов. В Ленинграде они подчинялись Отделу административного надзора при Исполкоме Ленсовета, а не Комиссии по вопросам культов. На заседании отдела адмнадзора Ленсовета 26 октября 1931 г. заведующий отдела К.М. Неглюевич перед инспекторами ставил задачу: "За текущий год по г. Ленинграду закрыто 10 церквей, что явно недостаточно, посему инспекторами должен быть проработан вопрос о закрытии не менее 20-ти церквей, для этого необходимо тщательно проверить функционирующие церкви, ознакомиться с наказами избирателей, подобрать весь материал о закрытии, требуемый законом, после чего ставить вопрос перед Президиумом Облика"[6]. Таким образом, инспектора должны были всемерно мешать нормальной приходской жизни и при малейшей возможности начинать процесс закрытия храмов. Влияния Комиссии по вопросам культов не хватало для нейтрализации чиновников из отдела адмнадзора[7].
Особенно вопиющими в 1930-е гг. были нарушения законодательства в сфере обложения налогами священнослужителей и активных мирян[8]. Показательна судьба священника церкви святых первоверховных апостолов Петра и Павла в поселке Дибуны Ленинградской области Харизаменова Павла Константиновича. В 1931 г. имущество семьи священника было подвергнуто ревизии. Доходы священника оказались мизерны[9]. Однако, "по решению Районной налоговой Комиссии Ленинградского Пригородного райисполкома хозяйство Харизаменова было привлечено "к индивидуальному обложению сельхозналогом по признакам: служитель культа, за извлечение нетрудовых доходов от сдачи помещения"[10]. И даже в 1935 г. о. Павлу так и не были возвращены гражданские права в полном объеме[11]. Столь же жестко советское государство обходилось с активными мирянами[12]. Видно, что налоговое бремя на служителей Церкви, как и на другие группы "классовочуждых элементов", имело целью лишить их хоть сколько-нибудь удовлетворительного материального благосостояния.
Добившись к середине 1933 г. в основном своих целей на селе и столкнувшись с опасным истощением ресурсов в сельском хозяйстве, власти ослабили свою репрессивную политику, связанную с коллективизацией и раскулачиванием. Заметно снизился в это время и накал антирелигиозной кампании. При некотором ослаблении прямых гонений на Церковь, продолжилась и приняла более изощрённые формы практика косвенного давления на священнослужителей через ограничение их в гражданских правах. Так, кампания ущемления прав священнослужителей через паспортизацию позволила власти повлиять и на высшие церковное управление Ленинградской епархии. Митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов), не получив в результате в 1933 г. паспорта, был вынужден жить в Тихвине[13]. 22 сентября митрополит Серафим (Чичагов) был уволен на покой. А уже 5 октября Синод возвел на Ленинградскую кафедру митрополита Алексия (Симанского)[14]. Назначение митрополита Алексия, вероятнее всего, определялось тем, что именно он мог более последовательно утвердить в Ленинграде церковно-административную линию митрополита Сергия (Страгородского). Как отмечалось, митрополит Серафим не был достаточно решителен в отношении к внутрицерковной оппозиции в Ленинграде. Действительно, митрополит Алексий перешел к более активным административным мерам по отношению к тем, кто противился курсу Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Так, 19 октября 1934 г. он распорядился уволить за штат некоторых клириков Ленинградской епархии за несоблюдение должного отношения к митрополиту Сергию. Причём митрополит Алексий отмечал, что "многими из духовенства скрытое противление церковной власти проявлялось до последнего времени"[15]. Упомянутый указ об увольнении за штат некоторых клириков Ленинградской епархии за несоблюдение должного отношения к митрополиту Сергию свидетельствует и о ещё достаточно заметном присутствии в Ленинградской епархии церковной оппозиции, несмотря на разгром советскими спецорганами её наиболее радикальной части в лице иосифлян на рубеже 1920-х – 1930-х гг.
На материалах петербургских архивов можно дать оценку обозначившемуся в 1933-1934 гг. переходу местных советских властей от методов прямого административного закрытия церквей к менее радикальным методам подавления церковной жизни. На очередном совещании инспекторов культа города Ленинграда в связи с "антипасхальной кампанией" 28 марта 1934 г. председательствующий на собрании заведующий Отдела адмнадзора Исполкома Неглюевич требовал: "Не разрешать служителям культа совершать хождения с молебном по квартирам, мотивируя отказ эпидемическим заболеваниями /гриппом/"[16]. Характерно, что в 1934 г. для запрета священникам совершать молебны на дому у прихожан требовалось, хотя и лживое, но обоснование. Опытом организации осведомления поделился на этом собрании с инспекторами культов представитель ОГПУ Берендсон, он советовал: "Желательно из среды двадцаток иметь "своего человека", чем обеспечивается работа по наблюдению за деятельностью двадцатки"[17]. Распространение тайных богослужений в 1934 г. стало значительной проблемой для государственных органов, поэтому представитель ОГПУ констатировал: "...установлено, что некоторые служители культов на частных квартирах совершают церковные службы, как бы переходя в "подполье""[18].
По итогам работы инспекторов по культам в ходе "антипасхальной кампании" 1934 г. был составлен бюллетень "Итогов и мероприятий по наблюдению за проведением пасхальных служб в 1934 г.". Содержание этого документа дает преставление о состоянии церковной жизни в Ленинграде и отношении к ней властей. Торжественность пасхальных богослужений власти пытались снизить запретами на остановки во время крестных ходов, полным запретом предпраздничных крестных ходов и т.д.[19]. В качестве положительного примера работы местных антирелигиозных организаций в бюллетени упоминается опыт проведения антипасхальных акций в городе Детское село[20]. Там "... на улицах города был устроен карнавал с музыкой и танцами, собравший массу народа и отчасти отвлекший молодежь от церквей... Против Екатерининского собора на стене Горсовета был устроен экран и показывалась кино-картина"[21].
В структурах советской власти и в партийном аппарате тогда несколько ослабла нацеленность на антирелигиозную пропаганду. На это указывает очередное ослабление деятельности Союза воинствующих безбожников (СВБ) – "передового отряда" партии на антирелигиозном пропагандистском фронте. Состояние организации безбожников в 1934 г. активно критиковалось её собственными представителями[22]. В Отчёте о состоянии Ленинградского СВБ и задачах антирелигиозной работы в 1935 г. говорилось: "При подготовке вопроса о СВБ для секретариата Горкома ВКП/б/ в 1934 г. называлась цифра в 400-500 тысяч членов СВБ по городу и области. Эта цифра – фиктивна... В Пригородном районе из 8-ми тысяч числяшихся в списке безбожников – 6 тысяч учащихся, в Василеостровском районе из 2000 – 1600. ... из месяца в месяц организация идет ко все большему упадку..."[23]. Здесь ясно прослеживается формально-бюрократический подход партийно-государственных органов к организации антирелигиозной работы. Ослабление гонений в это время ощущалось и в среде верующих[24]. Таким образом, гонения не прекращались, а временно приняли менее жесткую форму.
В 1935-1937 гг. новая волна репрессий в отношении духовенства была связана со значительным ростом интенсивности репрессий в целом по стране после убийства С.М.Кирова. Однако статистические данные за указанные годы, обнаруженные в архивах Санкт-Петербурга, показывают, что репрессии 1935-1936 гг. не приводили к катастрофическим последствиям для Церкви. Так, хотя, по наблюдениям представителей Ленинградского областного совета СВБ, в течение 1933 – 1936 гг. количество служившего в храмах Ленинграда духовенства снизилось в 3 раза, количество прихожан, посещавших храмы города Ленинграда на Пасху, оставалось примерно на одном уровне – 140 тысяч человек[25]. О по-прежнему значительной религиозности населения СССР в данный период свидетельствуют статистические данные по Псковскому округу Ленинградской области, приведённые в Докладной записке в Псковский Окружком ВКП/б/ от председателя Ленинградского Областного Совета СВБ Дулова "О состоянии религиозности и антирелигиозной работы в Псковском округе". Согласно этим данным, собранным только по "Сергиевской ориентации" из всех родившихся в Пскове с июня по декабрь месяц 1935 г. 54% были крещены, а похоронены по церковному обряду около 40%. А в одном из сёл Псковского района, насчитывавшего около 1500 жителей, 75% крестьянских детей посещали церковь, над 95% усопших совершали отпевание, венчалось 5% пар, исповедовались и причащались 50% жителей[26]. Таким образом, в 1935-1936 гг. при усилении репрессий против представителей духовенства, советская власть ещё не ставила себе целью полную ликвидацию церковной жизни в СССР.
Заметным событием 1936 г. были подготовка и принятие новой Конституции СССР. Демагогические тезисы[27] новой Конституции действительно вызвали оживление надежд части верующих на либерализацию советского режима в отношении к Церкви. В сводке о деятельности церковников и состоянии антирелигиозной пропаганды в Ленинградской области за 1936 г. говорится: "Служители культа всячески пытаются использовать в целях религиозной пропаганды новую Конституцию... В областную Комиссию по вопросам культов за последнее время обращается значительно больше ходоков от религиозных организаций по вопросам о крестных ходах, регистрации дополнительных священников, о свободном хождении с иконами по домам, о сборе денег по квартирам на содержание храмов и даже о постройке новых молитвенных зданий..."[28].
В условиях, когда верующие были практически лишены возможности как-либо активно противодействовать государственному давлению на Церковь и религиозные обычаи, стало более заметным пассивное противодействие насаждаемому новому безбожному укладу жизни. Советских антирелигиозных функционеров особенно часто раздражали факты многочисленных прогулов работы в дни больших церковных праздников в городах и в престольные праздники в селах. Например, в докладной записке о прошедшем празднике Пасхи в 1936 году в сельских районах Ленобласти "и.о. Председателя Леноблсовета" СВБ Милежик писал: "... в большинстве мест в день пасхи в колхозах не работали... В период подготовки к пасхе и в последующие дни пасхи многие колхозники уходили с работы под всякими предлогами"[29].
Серьёзной проблемой для церковных приходов в 1935 г. стали кражи утвари и богослужебных предметов. Так, в Ленинградской епархии был выпущен специальный циркуляр, призывавший причты к усилению мер по обеспечению сохранности церковного имущества и свидетельствующий о необычно высоком уровне краж из церквей в то время[30]. Хотя митрополит Алексий указывал здесь на недостатки в охране имущества со стороны причтов и церковных советов, понятно, что определяющую роль в обеспечении охраны имущества граждан играли государственные правоохранительные органы. Именно попустительство со стороны государства уголовным элементам в их посягательствах на имущество общин верующих могло определить столь высокий уровень краж из храмов в то время. Имеются свидетельства об участившихся фактах краж и ограбления храмов в 1935-1936 гг. и в других частях страны[31].
Представление о темпах уничтожения церковной жизни в пределах Ленинграда и Ленинградской области в годы самых лютых гонений времен "большого террора" 1937-1938 гг. дают сведения из отчета о деятельности Обкома ВКП(б) в 1938 г.. По данным названного источника из 861 церквей, остававшихся в 1937 г., на следующий год уцелело только 613, то есть за год было уничтожено 248 (29%) храмов. Примерно такое же количество храмов закрывалось в Ленинграде и Ленинградской области и в предыдущие годы: 148 – в 1934 г., 213 – в 1935 г.[32]. Однако, особенностью времен "большого террора" было то, что большое число приходов, неучтенных в приведенной статистике, исчезало не из-за закрытия храмов, а из-за катастрофической убыли духовенства в результате репрессий. В упомянутом отчете за 1938-й год говорится: "... многие из оставшихся церквей не функционируют из-за отсутствия попов /арестованы/. В связи с этим наблюдается такое явление, когда молиться ходят за 20-25 км (Валдай и др.), иногда даже в другой район"[33].
Судя по документам государственно-партийных органов, занимавшихся религиозными организациями, периода 1937-1938 гг., тогда ещё больше, чем в предыдущие годы, распространились невыходы на работу в дни церковных праздников[34].
Об обстоятельствах церковной жизни в епархиях во второй половине 1930-х гг. свидетельствуют некоторые документы Ленинградской митрополии. Нажим государства заставлял церковные власти непрестанно идти на новые и новые уступки властям и на местном уровне. При этом от священноначалия требовалось делать вид, что сомнительные с точки зрения полезности для Церкви распоряжения исходят от него самого. Так, в мае 1937 г. митрополит Ленинградский Алексий (Симанский) издал указ об упразднении благочиний, причем в качестве причины данного действия названо было не катастрофическое сокращение числа священников, а "необходимость непосредственных сношений архиереев с подведомственным духовенством"[35]. Явно под нажимом властей в июне 1937 года митрополит Алексий направил настоятелям предписание запирать храмы днем, когда нет урочных богослужений[36]. 15 октября 1937 г. митрополит Алексий предписывал духовенству, "что по примеру прошлых лет 6-го, 7-го и 8-го ноября никаких служб в городских храмах производиться не будет, служба родительской субботы переносится на субботу 30 октября"[37]. Нужно обратить внимание на то, что ради советского праздника в честь Октябрьской революции не только переносилась на неделю раньше родительская суббота, но и совершенно отменялись богослужения, притом в воскресный день, ибо 7 ноября в 1937 г. выпало на воскресенье.
Содержание рассмотренных документов ясно свидетельствует о наличии мощного давления и даже диктата по отношению к епархиальному духовенству со стороны местных властей. При этом целью властей было создание всевозможных препятствий для богослужебной жизни остававшихся приходов и для осуществления церковного управления.
Снижение к концу 1938 г. накала репрессий в целом по стране привело и к довольно резкому снижению интенсивности гонений на Церковь. Состояние церковной жизни к концу периода массовых репрессий отразилось в отчётах инструкторов СВБ по Ленинградской области за май-июль 1938 г. В названных документах отмечалось: "Несмотря на то, что за последнее время значительная часть попов, сектантских вожаков и членов двадцаток арестована за к/революционную, подрывную и шпионскую деятельность и большая часть церквей в связи с этим не функционирует, все же, с наступлением с/х работ, то есть посевной-уборочной и при проведении выборов в ВС РСФСР, среди оставшейся части попов, активных членов двадцаток, сектантов и пр. заметно значительно оживление деятельности церковных мракобесов..."[38]. При наличии практически непреодолимых препятствий для организации полноценной приходской деятельности верующие использовали самые минимальные возможности для совершения совместных молитв и церковных обрядов, даже в отсутствии священников[39]. Приведенные свидетельства подтверждают значительную убыль количества священнослужителей в ходе репрессий и сокращение в результате этого числа действующих храмов. Важно отметить и некоторое оживление церковной жизни в стране при наступившем в 1938 г. ослаблении интенсивности государственного террора.
Несмотря на ослабление гонений, весь арсенал методов подавления церковной жизни, выработанный советской властью, к концу 1930-х гг. продолжал активно использоваться и по-прежнему угнетал её до самых минимальных пределов[40]. Очевидное изменение государственно-церковных отношений произойдет лишь осенью 1943 г., когда с разрешения и даже содействия властей будет избран Патриарх и начнется нормализация церковного управления и приходской жизни в СССР.
В целом, на основании приведенных документов можно видеть, что часть из них существенно дополняет представление об известных событиях процесса государственно-церковных отношениях 1930-х гг. в СССР. Так, при освещении вопроса о смене епархиальной власти в Ленинграде в 1933 г. ценным представляется сопоставление церковно-административных линий сщмч. Серафима (Чичагова) и сменившего его митрополита Алексия (Симанского). Указ Заместителя Патриаршего Местоблюстителя от 2 апреля 1929 г. дополняет картину усилий, предпринимавшихся митрополитом Сергием, с одной стороны, в противостоянии с церковной оппозицией, а с другой, в политике умиротворения гонителей. Уже известные методы ущемления гражданских прав священнослужителей и активных мирян в начале 1930-х гг. могут быть дополнены материалами, обнаруженными в ЛОГА. Статистические данные о разных проявлениях церковной жизни в Ленинграде и области за 1935-1936 гг. свидетельствуют, что гонения до этого времени не приводили еще к катастрофическому слому легальных церковных структур и религиозности русского народа. В архивах Петербурга отложилось значительное количество документов, свидетельствующих о реакции в церковной среде на обсуждение и принятие Конституции 1936 г. и последующие проведение выборов в Верховный Совет, причем внушительный объем этих документов совершенно несопоставим с довольно скромной проработкой этого вопроса в историографии. Документы за 1938 г. подтверждают наличие, с одной стороны, катастрофической убыли духовенства после "большого террора", а с другой, заметного оживления церковной жизни в последние предвоенные годы, хотя и в чрезвычайно стесненных обстоятельствах.
Опираясь на указанные в настоящей статье данные, можно выявить и ранее не рассматривавшиеся в историографии обстоятельства государственно-церковных отношений. Так, анализ функций инспекторов исполкомов по вопросам культов раскрывает их важную роль в механизме противодействия правозащитным усилиям Комиссии по вопросам культов на местном уровне в начале 1930-х гг. Материалы петербургских архивов за 1933-1934 гг. дают право охрактеризавать период с середины 1933 г. по декабрь 1934 г. в Ленинграде как время ослабления интенсивности антицерковных акции и перехода местных советских властей от прямых гонений к рутинной антирелигиозной работе. Указанные в статье документы ленинградского епархиального церковного управления свидетельствуют о том, что под жестким диктатом государства церковные власти были вынуждены сами ограничивать приходскую и богослужебную жизнь.
Итак, исследованные документы имеют принципиально важное значение для уяснения процессов государственно-церковных отношений в 1929-1939 гг. на местном и, частично, на общегосударственном уровнях.
[1] В состав Ленинградской области к началу 1930-х годов входили бывшие губернии: Ленинградская, Мурманская, Новгородская, Псковская и Череповецкая.
[2] См.: Санкт-Петербургская епархия в двадцатом веке в свете архивных материалов. 1917-1941 / Сост. Н.Ю. Черепнина, М.В. Шкаровский. СПб., 2000; Санкт-Петербургский мартиролог. Сост.: М.В. Шкаровский, Т.Н. Таценко, А.К. Галкин, А.А. Бовкало. Отв. редактор – проф., прот. Владимир Сорокин. СПб., 2002; Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. 207 с.; Шкаровский М.В. Монастыри северо-запада России в 1920-1930-е годы // Церковь в истории России. Сб. 1. М., 1997 С. 187-189. Сорокин В., протоиерей. Исповедник. Церковно просветительская деятельность митрополита Григория (Чукова). СПб., 2005 и др.
[3] Архив СПб епархии Ф.3. Оп.3. Д.88. (Копия).
[4] Архив СПб епархии Ф.3. Оп.3. Д.90. (Копия).
[5] См.: Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущёве. ... с.90.
[6] ЦГА СПб. Ф. 1000, Оп.48 Д.77. Л.189.
[7] Отсутствие противодействия нарушению законодательства со стороны местной комиссии по вопросам культа может быть объяснено тем, что она находилась под контролем местных властей. Так, в Ленинграде такую комиссию, вероятно, возглавлял тот же самый чиновник К.М. Неглюевич, так как в ЦГА СПб, правда уже за 1933 год, содержатся протоколы решения Ленинградской комиссси по вопросам культом, за подписью Ответственного секретаря – Неглюевича. См.: ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.ЗЗ. Д.194. Л.270.
[8] См.: Писенко К.А. Исторический обзор налогообложения церковных имуществ в истории России // Церковь и время. 2003. № 2 (23). С. 97.
[9] Доход о.Павла составлял около 40 рублей в месяц, при стоимости, например, свинины – 10 рублей за килограмм, см.: ЦГАИПД СПб. Ф. 24, Оп. 8. Д.293. Л.129.; или в 8.5 раз меньше зарплаты советского чиновника – председателя райсовета Союза воинствующих безбожников. (ЦГАИПД СПб. Ф. 24, Оп. 10. Д.420. Л.52.).
[10] ЛОГА. Ф. Р-3173, Оп.4. Д.29. Л.31.
[11] ЛОГА. Ф. Р-407, Оп.5. Д.1. Л.6; Д.2. Л.13; Д.4. Л.30; Д.10. Л.7; Ф. Р-3173, Оп.4. Д.42. Л.32; Д.85. Л.68.
[12] См.: ЛОГА. Ф. Р-407, Оп.5. ДД.113,453; Д.3. Л.12; Д.1. Л.5 об.; Д.2. Л.13; Д.10. Л.7.
[13] См.: Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений ... С.153.
[14] См.: Цыпин В., прот. РПЦ (1925-1938) ... С.256.
[15] Архив СПб епархии Ф.3. Оп.3. Д.105. (Копия).
[16] ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.2. Д.39. Л.32.
[17] ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.2. Д.39. Л.33.
[18] Там же.
[19] То есть чин погребения в Великую Пятницу.
[20] Бывшее Царское село.
[21] ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп.2. Д.39. Л.45.
[22] ЦГАИПД. Ф. 25. Оп.10. Д.21. Л.3 об.
[23] ЦГАИПД. Ф.25. Оп.10. Д.21. Л.33.
[24] Краснов-Левитин А. Лихие годы. 1925-1941. Воспоминания. – Paris: YMCA-PRESS, 1977. С.252.
[25] ЦГАИПД Ф.24. Оп.8. Д.293. Л.180.
[26] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.8. Д.293. Л.33.
[27] В Конституции 1936 г.: Статья 124: В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признаются за всеми гражданами. [28] ЦГАИПД Ф.24. Оп.10. Д.316. Л.11.
[29] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.8. Д.293. Л.129, 130.
[30] Архив СПб епархии Ф.3. Оп.2. Д.3.
[31] Бахтенков Е. Переписка райисполкомов и сельсоветов с религиозными объединениями второй половины 1930-х гг. как исторический источник (по документам Государственного архива Вологодской области) // Новгородский архивный вестник. Великий Новгород, 2000. № 2. С.126.
[32] ЦГАИПД. Ф.24.Оп.8. Д.293. Л.57.
[33] ЦГАИПД Ф.24. Оп.10. Д.420. Л.25-26.
[34] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп. 10. Д.316. Л.4.
[35] Архив СПб епархии Ф.3. Оп. 2. Д.6.
[36] Архив СПб епархии Ф.3. Оп. 2. Д.7.
[37] Архив СПб епархии Ф.3. Оп. 2. Д.10.
[38] ЦГАИПД Ф.24. Оп.10. Д.420. Л.85.
[39] ЦГАИПД Ф.24. Оп.10. Д.420. Л.86.
[40] В декабре 1941 г. протоиерей Николай Чуков, при своем первоначальном отказе от предлагавшегося ему сана епископа, констатировал отсутствие в СССР условий для осуществления легальной церковной деятельности. См.: Архив СПб епархии Ф.3. Оп.3б. Д.83; Сорокин В., протоиерей. Исповедник. Церковно – просветительская деятельность митрополита Григория (Чукова). СПб., 2005. С. 418.
Источник: Богослов. ру
