Об информационном вещании мы беседуем с ведущим программы "Вести" ("Россия") Андреем КОНДРАШОВЫМ
– Андрей, мы с вами однофамильцы, и вам наверняка не раз задавали тот же вопрос, что и мне: "Не сын ли вы известного журналиста-международника Станислава Кондрашова?"
– Да, всегда и везде, но я, как и вы, не родственник замечательного Станислава Николаевича. Хотя был с ним знаком, и он в шутку обещал доказать мне наше родство.
– Есть такой распространённый, не сильно мне нравящийся слоган: "Мы делаем новости". Для кого, как, во имя чего делаете?
– Для вас. По причине того, что они происходят.
– И почему на всех каналах начинают с одного и того же?
– Общемировая линия. Пропадает А-330 французской авиакомпании над океаном, значит, в этот день начнём выпуск с него. И, к сожалению, не с замечательной свинофермы, которая одновременно открылась в Ярославской области.
– То есть мы играем по правилам, заданным нам со стороны. Конечно, кошмары и ужасы лучше воспринимаются.
– Есть общие критерии оценки важности события, и они не со стороны. Сколько человек задействовано, скольких может коснуться. И здесь бывают абсолютно бесспорные вещи. Когда была война в Южной Осетии, конечно же, мы каждый день начинали с Южной Осетии, мысли даже не возникало начать с чего-то другого.
– Но новости подчас навязываются. Вот история с этой женщиной Беленькой, ну сколько было можно?
– Во многом, к сожалению, это дань рейтингам. Наш зритель внимателен к событиям, которые теоретически могут произойти в его семье. Но это меньшее зло в сравнении с теми же американскими каналами, которые долгое время начинали свои новости с событий в Мьянме, которую, уверен, 99,9% американцев не смогут найти на глобусе. Но именно им объясняли, что в Мьянме, где так много интересов США, плохой режим.
– Вы с Марией Ситтель как ведущие сами определяете тему и пишете текст?
– Технология приготовления новостей, подготовки их к эфиру на любом из федеральных телеканалов унифицирована. Происходит утренняя летучка, где в сегодняшнем графике событий определяются какие-то приоритеты. Далее следим за тем, что происходит по ходу дня. Важное включается в вёрстку программы. Тексты пишем коллективно, что-то мы с Машей пишем сами, какие-то могут быть авторские комментарии, если тема даёт возможность.
– Очень часто тележурналистов упрекают в том, что на экране гораздо меньше России, чем должно быть. Вы сейчас несколько иронично говорили об открытии свинофермы. Мы узнаём о глубинке только тогда, когда там случается беда.
– Не иронично. Я сам одёргиваю коллег, когда они иронично говорят о подобных событиях. Если у нас сейчас что-то открывается – это действительно событие. Наконец-то в кризис мы стали способны это оценить как событие: надо же, у нас ещё что-то строится, открывается, разрезаются красные ленточки и радуются люди. А России в эфире действительно мало, согласен.
– За какую новость вы испытали гордость?
– Скорее, удовлетворение. Открылся Музей Гоголя. До этого мы сделали с десяток сюжетов, крича, что в России для великого писателя не могут найти место под музей. Или вновь заработал крупнейший кардиоцентр в Пензе. Для него закупили лучшее европейское оборудование, свезли со всей России лучших хирургов – и вдруг закрыли! Потому что чиновники Минздрава умудрились не выделить ему квоты на операции. Бред! После репортажа дали квоты.
– А стыд? Бывало такое?
– Сожаление. Например, свели отношения с Белоруссией к формуле "дашь на дашь". Удивили кандидатурой нового посла на Украине. В то время когда британцы и американцы отправляют в Киев цвет своей дипломатии... Наш союзник Саргсян вручает орден Саакашвили, а киргизы забывают об обещании закрыть военную базу...
– Ведущие на центральных каналах в информационном вещании обязаны иметь военный опыт? Опыт освещения цветных революций?
– Не обязаны, конечно. Но полезно. Тот же украинский опыт сегодня поможет понять, что происходит в Иране. Многие технологии – один в один. Когда вы сталкиваетесь с проявлением невероятно изощрённых методик, то понимаете, что всё опасно по причине своей простоты. Кто говорит, что Россия на сто процентов защищена от оранжевых революций, тот просто не до конца представляет, какова палитра всех этих технологий. Для их применения нужно всего лишь подогреть настроения и спровоцировать момент. Например, мы с отцом часто спорим. Он, как и многие его ровесники, против Чубайса. И я ему говорю: "Папа, Чубайс и Ленин – это две отложенные для России проблемы". Как первого посадить, так и второго захоронить – означает натолкнуть один гражданский пласт на другой. Трение будет таким, что поднимет температуру в обществе до кипения. И этим обязательно воспользуются те, кто за нами пристально наблюдает. Даже старые технологии для нас будут иметь свой эффект. Вот пример. Декабрь 2004 года в Киеве на Майдане. Все уже устали, замёрзли, начали расходиться. И вдруг на сцену выходит красивая девушка и говорит: "Свободные люди! – все замирают. – Что у нас самое дорогое? Это наши матери, отцы, дети, наши братья и сёстры... Где они? Дома. У нас есть ключи от наших квартир. Достаньте их! Поднимите их над головой! А теперь потрясите этими ключами". Все на Майдане начинают трясти. Звон от нескольких тысяч ключей раздаётся на километры вокруг, невероятное по эффекту зрелище. У людей наворачиваются слёзы. Модератор продолжает: "Слышите? Это звон наших сердец. Мы вместе, мы свободные люди! Ю-щен-ко, Ю-щен-ко!" Это абсолютно сектантские методики. У нас сейчас проведи такой опыт на любой площади, на любом рок-концерте – уже сработает. И непонятно, куда потом поведёт модератор, если появится протестная почва.
Рядом со мной там, на Майдане, стояла девушка Манана из грузинской телекомпании, и она говорит: "Боже мой! Ровно год назад на проспекте Шота Руставели я поднимала ключи и трясла ими. Я думала, что так бьются только грузинские сердца".
А Кишинёв? Это же был полигон, где испытали новую ракету-носитель и боеголовку. Боеголовка – это национализм, ракета-носитель – Интернет. Всего шесть человек мобилизовали толпу в 12 тысяч человек. В социальных сетях Молдавии зарегистрировано 50 тысяч пользователей. А у нас знаете сколько? 40 миллионов! Мы на втором месте в Европе по абсолютному числу пользователей социальных сетей и на пятом – по пропорции к населению. Из 40 миллионов половина – активные, т.е. хотя бы раз в день шерстят сообщества в интернет-пространстве. Пусть 10% из них – так называемый протестный электорат. Пусть каждый второй из этих 10% выйдет на улицы – это миллион, и это не 12 тысяч, которые взяли за полдня здание администрации президента в Кишинёве. А латентный национализм в России похлеще молдавского. И это единственное, что сейчас реально может угрожать нашей целостности.
– Вас иногда обвиняют в некоторой холодности, излишней, так сказать, объективности.
– Излишней объективности? Для информационной программы это, скорее, комплимент... Формат новостей сам по себе должен оставаться консервативным. Оценки, приведённые мной выше, – это для личной публицистики. А новости – они, как хлеб. Ты должен быть уверен, что хлеб, который подают тебе к столу, – просто свеж и вкусен. Он по умолчанию без изюма и без перца. Но осмысленность при этом должна быть, новость – это, как правило, либо следствие чего-то, либо причина будущих новостей.
– А почему так мало интерактива на ТВ?
– Будет цифровое телевидение – будет пространство и для интерактива. Это демонстрирует Интернет, аудитория которого растёт нам в ущерб.
Источник: Литературная газета|||
