Янису 32 года. С 6 утра каждый день он работает на своем помидорном поле и слушает по радио литургию из своего любимого храма Пантократора (Вседержителя, по-нашему). К 6 вечера он бреется, надевает белую рубашку, черные брюки и черную жилетку с белым платочком в нагрудном кармане и садится в свой пикап.
От его скалистой деревни Афьонас (то есть имени Афины) до берега моря 4,5 километра. Здесь с 6 вечера до полуночи Янис работает официантом в семейном ресторанчике. Каждое воскресенье Янис ходит на службу. Когда у него есть свободная минута, он помогает матушкам в монастыре.
– А когда у вас есть свободная минута, Янис?
– Туристы заканчиваются в октябре. До мая – сбор оливок. И появляется условно свободное время.
В его внешне простеньком заведении самая нежная рыба, самое веселое вино, самые сочные оливки, самый ароматный хлеб. Тут подают помидоры, которые он вырастил на своем поле. Они даже пахнут особенно. Всякому человеку Янис на разных языках говорит что-то ободряющее. Он не курортный пустобрех, каких здесь великое множество.
– Кому принадлежал Корфу, когда Афины и Спарта начали из-за него Пелопоннесскую войну?
– Хм, вы слыхали о Пелопоннесской войне? Их было две.
Корфу принадлежал демократам.
В день Пантократора (праздник Преображения Господня, по-нашему) Янис заезжает за своей бабушкой. И мы все едем в монастырь по узкой горной дороге, где не всегда можно разъехаться со встречной машиной. Бабушка Яниса восседает в грузовом отсеке пикапа в окружении подарочных помидоров на простом стуле с невозмутимостью королевы.
Пикап резко сворачивает с дороги, виляя меж приземистых олив. Ветки с зелеными ягодками отчаянно хлещут по стеклу. Одновременно такой маневр совершают несколько машин. Все умудряются объехать деревья и друг друга, успевая переброситься парой слов, сдать назад и ровненько в рядок припарковаться. Бабушка Яниса и помидоры невредимы.
Монастырь Пантократора находится на горе Пантократора. Ее высота – 900 метров.
– У нас все небольшое. Остров, гора, церкви. Конечно, не то, что в России.
В крошечном храме служит митрополит. Народу набилось под завязку. Стулья стоят и во дворе.
К хору вдруг добавляется легкая палочная дробь. А вот матушка обходит храм с кадильницей – не простой, а с бубенцами. Другая матушка медленно трехметровой палкой со свечой затепливает огонь сначала на полусотне свечей одного паникадила, потом – другого. И вдруг толкает громадные литые паникадила – они до конца службы величественно качаются над головами на тонких медных цепочках. Таким же длинным шестом она гасит свечу за свечой.
Все, кто есть, причащаются – несколько сотен человек. Потом всем раздают душистый монастырский хлеб с анисом и ванилью, все рассаживаются в нижнем саду и пьют сок и кофе. Все со всеми запросто – священство и прихожане. Все друг другу родня и кумовья.
Нам нравится, что в Греции все такое домашнее, соразмерное человеку. Грекам нравится, что в России все такое ледяное, величественное.
Днем мы сидим с родителями Яниса в простом крестьянском домике с печкой буржуйкой. Его деревня – ровесница нашего Кремля, с узкими улочками и скупленными европейцами старинными домами. Листаем семейные альбомы. А ведь прихвати Сталин после войны еще и Грецию, как он прихватил Албанию, то лежали бы деды Яниса в тех же могилах, что русские и кавказские деды. И не родилось бы Яниса, который мечтает привезти невесту из ледяной России.
Источник: Газета
