Китеж и Монсальват

Извечная мечта человечества о справедливом и счастливом обществе обрела почву в Благой вести Господа Иисуса Христа. Христианство, отвергающее насилие и угнетение, указало путь к обожению человека. Следовать ли по этому пути – добровольный выбор каждого, и потому процесс христианской гуманизации общества длится тысячелетия. Идеал, не реализованный в общественной жизни, во все времена находил воплощение в произведениях искусства.

Религиозное чувство крещёных народов связало мечты об идеальном сообществе с Царством Христа. В представлениях, выраженных в фольклоре, "праведная земля" — где вера чиста, где все люди братья — существует. Её искали неутомимые странники, добиравшиеся до африканских берегов, до тропиков Индии и степей Монголии. В "хождениях" и апокрифах в сказочной форме предстаёт народный идеал христианского общества.

В Западной Европе сложились легенды о Святом Граале, царство которого обладает многими чертами "праведной земли". В XII в. ряд писателей на основе устных кельтских легенд и древних преданий сочиняли рыцарские романы во вкусе того времени. Плеяду создателей произведений о Граале завершает знаменитый германский миннезингер XIII в. Вольфрам фон Эшенбах. В его романе "Парциваль" отразился не только дух времени, но и вечные вопросы, волнующие человека. А в XIX в. Рихард Вагнер создал торжественную сценическую мистерию "Парсифаль".

Влияние мистерии распространилось за пределы Германии; "Парсифаль" в чём-то оказался близок России конца XIX — начала XX в. Около 100 лет назад русский композитор

Н. А. Римский-Корсаков представил к постановке величайшее из своих творений — "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии" (в драматическом построении "Сказания" участвовал Вл. И. Бельский). Интересно сопоставить немецкий и русский шедевры.

В средневековой Европе к кельтским преданиям о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола обращались труверы — франкоязычные поэты, которые внесли в свои произведения тему Св. Грааля. Изображённые в романах рыцари странствуют и совершают подвиги в поисках Св. Грааля, собираются для общения при дворе в праздник Пятидесятницы. В этих романах выразились представления средневекового человека о рыцарстве как совершенном служении Богу.

Что же это за таинственный Грааль? Это Чаша страданий Христовых, Чаша, из которой на Тайной Вечере пили Господь и Его ученики и в которую потом, по преданию, Иосиф Аримафейский собрал кровь Искупителя, пролитую на Голгофе. Ничто крепче Грааля не могло сплотить рыцарей, борющихся со злом и насилием.

Учёные установили связь легенд о Граале с Востоком. В XII в., в эпоху Крестовых походов и Иерусалимского королевства, существовали благоприятные условия для контактов Запада и Востока. Восток мог влиять на труверов и миннезингеров прежде всего через апокрифические книги, особенно "Никодимово Евангелие". РаспростраРаспространялись также рассказы о реликвиях Крови Христовой после перенесения их на Запад.

Поскольку иногда Грааль изображался не как чаша, а в виде камня, исследователи обратились к преданиям о "Сионских камнях". Вышедшие из ветхозаветной традиции, эти предания жили в христианской Палестине, откуда паломники привозили их вместе с реликвиями. Например, среди записей черниговского игумена Даниила, побывавшего там около 1104–1107 гг., есть и рассказы о чудесном алтарном камне Сионской базилики. Подобные предания могли привести романистов к осмыслению Грааля как камня-алтаря.

Изображённая в романах святыня укрепляет собравшихся вокруг неё в братской любви и служении. Но служителем этой святыни мог стать только искатель совершенной рыцарственности. Внешняя жизнь, где властвует грех, не может сокрушить стен обители Св. Грааля.

В сказочном повествовании о трудных поисках святыни и у Вольфрама фон Эшенбаха, и у Вагнера сокрыта идея духовных исканий. Герой ищет дорогу к замку Грааля — Монсальвату, но путь исканий и борьбы проходит также в его душе. Парциваль (у Вагнера он именуется Парсифалем) достигает самой трудной победы — над собой. Он понимает, что святыню нельзя завоевать или заслужить, обретение её — дар свыше.

Время рождения легенд о Граале совпало в Европе с началом духовного обновления общества. Проповедники звали к очищению жизни, укреплению нравственности. Религиозное возрождение привело к появлению духовно-рыцарских орденов, призванных охранять духовные ценности общества. Одним из них был Орден тамплиеров. По преданию, именно тамплиеры стали обладателями жертвенной Чаши Христовой. Указание на них есть в романе Вольфрама фон Эшенбаха. Кроме того, обитель Грааля, Монсальват, помещена в романе с северной стороны Пиренеев (где были настоящие владения ордена); по другую сторону гор лежало враждебное царство чародея.

Романы о Граале, вобравшие достижения духовной жизни Запада и Востока, богатство фольклора, порыв к религиозному возрождению, "блестят из дали веков, подобно остроконечным шпилям готических соборов" (Т. Томов). Свет этого сокровища не меркнет до сих пор благодаря мистерии Рихарда Вагнера.

"Парсифаль" Вагнера поразил, захватил современников совершенством музыки и глубиной содержания. Об этом свидетельствует успешное шестнадцатикратное повторение премьеры в Байрейте в 1882 г. К постановке были привлечены лучшие музыкальные и вокальные силы Баварии. Художественное оформление выполнил Павел Васильевич Жуковский, сын русского поэта. Критики называли постановку "созревшей под влиянием двух гениев, воодушевлённых одной художественной идеей".

Во вступлении к мистерии Вагнер раскрывает искупительный подвиг Христа через Чашу Тайной Вечери, окружённую твердыней веры и братской любви. Но если вера поколеблена, меркнет сияние Грааля, вокруг распространяются страдания и скорбь. В первом акте верховный хранитель Грааля страдает от раны, а ещё более — от угрызений совести, так как он, тот, кто один из братства может совершать необходимые священнодействия, впал в грех. Возвещена и надежда: явится "простец святой" и спасёт их. Когда у Монсальвата появляется неведомый юноша, его допускают в храм; он чувствует жалость к страдальцу, но постигнуть разумом происходящее не может и изгоняется вон.

Второй акт представляет яркую и вместе с тем гнетущую картину того, как странствующего в поисках святой обители "простеца" пытаются соблазнить демонические силы. (Здесь есть побочная тема ложного "преображения" природы, осуществляемого без Бога и против Бога, и тема своего рода "оккультно-магической" цивилизации, над опасностью которой сейчас начинают задумываться.) Парсифалю удаётся устоять и сокрушить зло, когда в его руках оказывается священная реликвия — копьё Страстей Христовых. В последнем, третьем акте разрешается внутренний кризис героя. Долгие годы скитался он в поисках Монсальвата, пока благодать, снизошедшая в день Страстной пятницы, не открыла ему дорогу. (Здесь зародыш вагнеровской мистерии: ещё в далёкую скитальческую пору своей жизни композитор однажды, утром Страстной пятницы, был поражён и умилён видом цветущего луга в швейцарской долине.) Проясняется и внутренний путь Парсифаля: любуясь цветущим лугом, он без гнева, кротко вспоминает увядшие цветы в саду чародея; готовый молиться даже за "демонов", он достигает полного просветления. Рыцарская мантия теперь по достоинству облегает Парсифаля: претерпевший до конца, готовый положить душу за ближних, он исцеляет Амфортаса, спасает братьев-рыцарей и избирается новым хранителем Св. Грааля.

Большую роль в мистерии Вагнера играют символы Креста и Чаши Страстей Христовых. В финальной сцене трапезы собравшиеся вкушают освящённую пищу и объединяются в подлинное братство верных.

Один из присутствовавших на премьере зрителей говорил, что "в храме Святого Грааля следовало бы нам всем протянуть друг другу примирительную руку". Вера в воссоединение людей, совершаемое Жертвой Христовой, озаряет шедевр Вагнера.

Свет Священной Чаши проник далеко за пределы Баварии. Исследователь искусства С. Н. Дурылин отмечал, что в начале ХХ в. "Парсифаль" стал ближе России, её христианскому мироощущению. В это время русское искусство обогатилось замечательной мистерией — "Сказанием о невидимом граде Китеже и деве Февронии" Римского-Корсакова. Этот шедевр стал творческим завещанием композитора. По отзыву

В. Г. Каратыгина, для "Китежа" характерны "огромная органическая цельность замысла и его выполнения, глубина проникновения в душу народной легенды, настроение умиления, светлой радости, мистической любви, созерцательного экстаза". По понятным причинам, опере не везло в советские времена, но с их окончанием "Китеж", как и "Парсифаль", занимает всё более видное место на сценах России и всего мира.

На первый взгляд, в "Китеже" мало общего с "Парсифалем". В русской мистерии на основе так называемого "Китежского летописца", повести о свв. Петре и Февронии Муромских, старообрядческих преданий и других плодов фольклора, собранных Вл. И. Бельским, повествуется о татаро-монгольском нашествии ХIII в. В мистерии действуют массы людей — страдающий православный народ и нечестивая орда врагов. На эпическом фоне выступают дева Феврония — носительница нравственных идеалов христианства и "антигерой" Гришка Кутерьма — воплощение порока пьянства, приводящего его к ужасному греху.

Удел всех главных персонажей — страдание. Даже княжеская дружина, что мчится навстречу полчищам врагов, надеется не на победу, но на жертвенный подвиг. Победа здесь, на земле, достаётся насильникам — но недосягаем для них невидимый град Китеж, где люди, искупившие свои грехи страданием, пребывают в вечной радости. Царство добра и справедливости возможно лишь на Небе — таков вывод "Китежа", отличающий его от "Парсифаля", где лишь географический рубеж отделяет Монсальват от обиталища демонических сил.

В работе И. А. Корзухина "Николай Римский-Корсаков и Рихард Вагнер" отрицается всякая возможность считать "Китеж" русским "Парсифалем". Да, такого богатства фольклора, которое удалось собрать Бельскому, в распоряжении германских авторов ХIХ в. уже не было. Для создания своей знаменитой мистерии Вагнеру пришлось обратиться к скандинавскому языческому эпосу и роману Вольфрама фон Эшенбаха, источники которого не вполне ясны. В России же фольклор был жив очень долго. Как справедливо отмечает критик, до самой революции1905 г. верующие, особенно старообрядцы Поволжья, массами стекались

к озеру Светлояр, фигурирующему в "Китежской легенде". О том, что значила "Китежская легенда" для старообрядческого населения Поволжья, можно узнать из интереснейшего сочинения Мельникова-Печерского "В лесах".

Несмотря на своеобразие "Сказания о невидимом граде Китеже", в нём всё-таки есть сходство с мистерией Вагнера. Оно не исчерпывается сказочным мотивом невидимой обители или христианской идеей обетованного Града. Римский-Корсаков не зря соглашался с замечаниями друзей, что Феврония — "славянский Парсифаль". Действительно, для обоих характерны и высокие нравственные качества, и какая-то врождённая разумность. Феврония тоже сирота, "дитя лесов", она благоговеет к творению Божию. Любовь к Богу и привязанность к земле сочетаются в ней с любовью к человеку — сыну земли и образу Божию. Милосердие заставляет её любить всех страждущих, а самым несчастным из них оказывается пьяница Гришка. "В каждой душеньке — краса Господня" — вот золотое правило Февронии в отношениях с людьми. В нравственном "поединке" с Гришкой сюзником девы выступает совесть, пробудившаяся в глубине его искалеченной души.

В русской мистерии показан ещё и конфликт, в котором нет контраста света праведности и тьмы греха, а есть борьба миросозерцаний. Здесь Февронии противостоят не злые вороги, не жалкие пьяницы, а "старые люди", отступившие на задний план, но определяющие, так сказать, духовный настрой китежан. "Старые люди" проповедуют отрешённость от земных дел, надежд и радостей, неизбывную печаль жизни, отказ от устроения общества. В противостоянии Февронии с ними скрыт ключ к социальной идее произведения. Далеко не каждый способен, как Феврония, остаться на высоте духа.

…Казалось бы, все мечты Февронии осуществились, стали явью её "золотые сны". Деву окружает дивная красота преображённого Китежа, сказочные птицы возвещают вечную радость. Рядом с нею — любимый жених, готовый вести её к венцу. Но счастье Февронии неполно. Она помнит о несчастных. "Там, в лесу, остался Гришенька… как бы Гришеньку в сей град ввести", — просит дева. Но так как это пока невозможно, Грише и всей оставшейся в дольнем мире "меньшей братии" посылается весточка. Им не заграждён путь в невидимый град, необходимо лишь покаяние в грехах. Взыскующие Града должны следовать Божиим заповедям, отречься от ненужной суеты и от поклонения идолам.

Несмотря на изображение величайших бедствий, "Сказание о невидимом граде Китеже" окрашено мажорным настроением. Ликующие звуки китежских колоколов возвещают радость будущего блаженства, которое уже "при дверях". Скорбь тяжкого подвига и крестной жертвы народа как бы отступает. "В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир" (Ин 16. 33). "Китеж" представляет убедительное подтверждение обетования Спасителя.

"Сказание о невидимом граде Китеже" и "Парсифаль" — это вопросы бытия человека и мира, освещённые с разных сторон, в соответствии с историческими, национальными и религиозными традициями. Показательна символика мистерий. "Китеж" как бы стоит под знаком Пресвятой Богородицы. Символ здесь — Успение: его удостаивается дева Феврония, в Великом Китеже высится Успенский собор, а "хождение в невидимый град" сопровождает успенский звон. В "Парсифале" же символ, наряду со Святым Граалем, — копьё Страстей Господних; мистерию пронизывают музыкальные темы Тайной Вечери и Страстной пятницы. "Парсифаль" ориентирован на крестную Жертву Христову, а "Китеж" в перспективе обращён к Воскресению и вечной жизни во Христе. Уместно вспомнить слова Н. А. Бердяева: "Православие обращено к тайне воскресения как к вершине и последней цели христианства… В католичестве мы прежде всего встречаем Христа Распятого, в православии же — Христа Воскресшего".

"Любовью мудрый, простец святой", Парсифаль, возрастая в своём просветлении, исполняется милосердия и сострадания к людям не в меньшей степени, чем героиня "Китежа". Вагнеровская мистерия показывает, что мудрость приобретается на путях борьбы с искушениями и мировым злом. Борьба за нравственную чистоту идёт внутри Монсальвата, а вне его — с демоническими силами за душу несчастной Кундри. В конечном счёте добро побеждает и в обители, и за её стенами.

Лишь на первый взгляд обитель Св. Грааля — Монсальват можно принять за модель "закрытого типа религиозности". На самом деле обитель открыта миру. Несколько упрощая картину, можно сказать, что Монсальват расширяет сферу своего воздействия, преображая окружающий мир, сея в нём добро и милосердие. Сказочные детали не заслоняют идеи рыцарского служения ближним и миру и тем самым — служения Богу.

В "Китеже" Римский-Корсаков, возможно, хотел подчеркнуть неуничтожимость духовности христианского народа, несмотря на тяжёлые испытания истории, на его собственные, народа,  грехи и на засилье нечестивцев. Загнанный куда-то вглубь, "творческий поток духовности" может стать невидимым, как град Китеж, но в благоприятное время способен выступить на поверхность, чтобы из скрывшихся корней вновь возросло древо христианской культуры.

Финал "Сказания о невидимом граде Китеже" в определённой мере отражает воззрения народа на идеал христианского общества. По словам критика, картина нарисована "такой, какой она представлялась воображению народа… такой, какой разгадал её художник и, очистив от множества наслоений, воплотив в образы высокого искусства, вернул народу". Верное религиозное чувство Н. А. Римского-Корсакова заставило его поместить на первый план града Китежа праведную деву, печалующуюся о несчастном Гришке и всей земле.

Как говорил А. Мень, "евангельская стрела нацелена в вечность". Духовное преображение всё же возможно. Спасается претерпевший до конца.

"Молись и жди", — повторяли слуги Святого Грааля. Таково же настроение обитателей града Китежа. Дева Феврония самоотверженно совершает свой трудный жизненный путь, повсюду проявляя доброту и милосердие. "Проходя долиною плача, они открывают в ней источники…" — сказано о таких людях (Пс 84[83]. 7). Герои обеих мистерий, германской и русской, не ждут, пока само собой исчезнет зло — человеческое и демоническое, но вступают в борьбу, стараясь побеждать зло добром.

Санкт-Петербург