"Мир погибал, а моя жена все наряжалась..."

Да, мне известна апостольская фраза о том, что красота женщины не в плетении волос. Но, насколько мне подсказывает моя логика, выводом из этой фразы вовсе не следует, что христианский женский идеал – это бесформенно-бесполое существо, наполненное богатейшим внутренним содержанием и увенчанное постным хвостиком присаленных волос вместо прически. Нет, я совсем не против внутреннего содержания! Но разве внутреннее содержание противоречит приятной глазу внешности?

Чем унылее, тем краше?

Мне кажется, что не только у людей нецерковных, "со стороны", но даже у постоянно-регулярных православных прихожан сложился привычный штамп: Православие – бесконечный Великий пост. Темная одежда, чем длиннее и просторнее – тем благочестивее. Скучный платок вкупе с обувью без каблука. И потухший, опущенный долу взгляд на "голом" лице. А что греховного в том, что женщина, к примеру, красиво и со вкусом одета, что у нее стильная прическа, легкий макияж? Это ведь такое естественное женское желание – быть красивой. Если женщине нравится ее отражение в зеркале – у нее прекрасное настроение, такая женщина не умеет унывать. А ведь в Православии, насколько мне известно, уныние считается грехом.

И так жизнь наша, юдоль плача, не балует обычно нас пряниками, и, мне кажется, это здорово, если женщина находит дополнительный источник позитива в своей внешности.

О вмешательстве медицины и косметологии

Ну, и, конечно же, как спросить о красоте и не спросить об очень важном ее современном аспекте?

Известно, что за последние годы медицинская косметология совершила небывалый прорыв. Навряд ли, конечно, православная женщина ляжет под нож пластического хирурга, чтобы увеличить размер груди. Но как быть с такими случаями, когда какая-то нестандартная черта лица делает ее обладательницу несчастным закомплексованным существом. Что плохого, если женщина исправит большой нос или оттопыренные уши? Если это позволит женщине увидеть мир в радужных красках – то почему нет?

Наш мир выглядит совершенно иначе, чем он был две тысячи лет назад. Сегодняшняя женщина – человек, имеющий право жить полной жизнью. Она давно уже не сидит дома, гремя сковородками, – она делает успешную карьеру в мире мужчин, зарабатывает и кормит семью наравне или вместо мужчины. И зачастую она покоряет вершины профессии среди людей, которым чужды иллюзорные на их взгляд христианские идеалы. На мой взгляд, это правильно, что такая женщина не превращается в бесцветную мышь, выглядя ярко и молодо.

Кроме того, давно уже и в православном мире поняли и приняли, что достижения научного прогресса к бесовским проискам не имеют прямого отношения. Могут ли православные, приняв компьютер, Интернет и мобильные телефоны, принять, к примеру, аппаратную косметологию? Разве плохо, что женщина максимально долго носит "молодой" образ Божий? Зачем ходить в морщинах, если есть возможность от них избавиться?

Итак, как же все-таки Церковь рассматривает понятие женской красоты? Есть ли в Православии какие-то рамки, которые регламентируют, чем может "апгрейдить" свою внешность современная православная женщина? Или Церковь по старинке разрешает только то, что "Бог дал"?

Наталья Фадеева

"Мир погибал, а моя жена все наряжалась..."

Поделюсь одним интересным наблюдением, сделанным за пятнадцать лет моего иерейского служения. Известно, что в православных храмах мужчины должны стоять с непокрытой головой, а вот женщины, напротив, – в головных уборах. Бывает, что в храм заходит случайный человек. Не для того, чтобы помолиться, а так, "по делу", на погребение, например, или на крестины. За очень редким исключением, без особых напоминаний, мужчина, даже не особенно набожный и церковный, снимает шапку, соглашаясь с тем, что это правильно и благопристойно.

Но вот женщины и здесь начинают бороться за свои права! Оказывается, что заставить иную женщину надеть платок в церкви бывает очень непросто. И если присмотреться, то можно увидеть своеобразную упорную борьбу с традицией, которая проявляется и в том, что иная дама с показным облегчением, как раскаленную сковородку, сдергивает с себя платок, едва только выходит из Божьего храма, и в том, какими только игрушечными шляпками, узенькими шарфиками и ленточками не украшают свои прелестные прически наши прихожанки. Только бы не надевать ненавистный платок!

Читаю воспоминания девяностолетней прихожанки одного из московских храмов. Интереснейший рассказ о 30-х годах ушедшего столетия, о гонениях на Церковь, о репрессиях, расстрелах, лагерях... И тут же эта пожилая, много повидавшая и много претерпевшая дама специальным образом оговаривает, что прихожане того храма, в который она тогда ходила, были интеллигентными людьми, и все женщины стояли на службах в шляпках, а отнюдь не в простонародных платочках. Ну что на это скажешь? Только и остается вспомнить византийскую пословицу времен гибели Империи: "Мир погибал, а моя жена все наряжалась...".

Заметим, что о пресловутом "плетении волос" буквально одними и теми же словами высказываются апостолы Петр и Павел. Это были люди разного темперамента, воспитания и культуры, имевшие сложные взаимоотношения и иронически высказывавшиеся по отношению друг к другу; при этом апостол Павел был убежденным холостяком, а Петр имел жену и неизбежную тещу. Единственное, в чем их мнения дословно совпадают (1 Петр. 3, 1–4; 1 Тим. 2, 9–10) – это отношение к женщинам, которые, едва войдя в христианский мир, уже пытались занять в нем доминирующее положение, переделывая его "под себя", согласно своим собственным, языческим, представлениям. Не просто так ведь говорили первоверховные апостолы о "женщинах, утопающих во грехах, водимых различными похотями, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины" (ср.: 2 Тим. 3, 6–7).

Повторять "паки и паки", что дважды два равняется четырем, дело скучное и неблагодарное. Разумеется, Православие – это не один сплошной Великий пост; есть и Рождество, и Пасха с роскошью стола, есть прекрасное Преображение с "благорастворением воздухов и изобилием плодов земных", есть и Святки, и Масленица с тройками и бубенцами, так сочно описанные в классической русской литературе ... да мало ли чего у нас есть!

И, разумеется, православная женщина не должна быть неряхой, одетой "в темное и просторное". Напротив, в старину, впрочем, не столь уж отдаленную, существовало понятие "кобеднешнего платья", то есть особого, праздничного платья, в котором не стыдно было пойти к обедне. А если у кого-то сложилось иное впечатление, то здесь действует, условно говоря, "социология грубошерстного пальто" (такой рассказ есть у Генриха Белля). Кто в основном наполнял наши храмы до того, как сгинула КПСС? Немолодые женщины, пенсионерки, вдовы – беднейшие люди, у которых вообще никогда не было дорогой и красивой одежды. Вспомните те зарплаты и те пенсии.... Вспомните, что производила наша легкая промышленность и что можно было купить в советских магазинах!

Невозможно не согласиться с автором статьи и в том, что богатое внутреннее содержание человека не исключает заботы о внешней красоте. Да и в отношении к повседневности быта христианский взгляд на вещи совпадает со ставшей уже тривиальной мыслью великого русского поэта: "Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей...".

Беда в том, что блестящая внешняя форма может скрывать убожество внутреннего содержания. И нетрудно заметить простую закономерность: чем беднее внутренний мир, тем вызывающе богаче старается человек украсить себя извне.

Все очень просто: когда женщина, прибегая к косметике или пластической хирургии, до неузнаваемости меняет свое лицо, это означает, что никакого внутреннего лица, никакого "сокровенного сердца человека" (1 Петр. 3, 4) у нее просто нет. И тогда внешняя красота, лишенная духовной основы, превращается в труп красоты. Именно так наш современник философ Александр Секацкий определил находящееся сейчас у всех на слуху понятие гламура.

Отсюда становится ясным ответ на вопрос: чем и до какой степени может "апгрейдить" свою внешность современная православная женщина? Тем и до такой степени, чтобы не потерять собственного лица! Вероятно, уместна и умеренная косметика, и какая-то необходимая пластическая хирургия (например, удаление родимых пятен). Вот только стремление "максимально долго носить "молодой образ Божий" при помощи хирургии – это иллюзия. Кто-то из римских императоров старался сохранить свежесть юных любовников путем кастрации – своеобразной пластической хирургии того времени. Однако через несколько лет их ожидало разочарование: моложавый евнух, несмотря на гладкость кожи и высокий голос, оказывался неприятно не похож на свой собственный первообраз. Точно так же иная престарелая актриса, сохранив точеную талию и подтянутое лицо, напрочь теряет былую привлекательность и очарование. Невозможно дважды войти в одну и ту же реку, и красота, как булгаковская осетрина, не бывает второй свежести.

Однако, в отличие от осетрины, истинная красота – та, в которой ощутимо дыхание духа, не теряет своей свежести. Даже в самой запредельной старости! И каждому, кто заходил в наши православные храмы не как турист и не как хозяин, невозможно не согласиться с замечательным наблюдением петербургского поэта Елены Шварц:

"Вот старушка, церковная соня,

Собирает огарки свечей.

И эта старушка – есть Храм Соломонов!

И даже прекрасней... И он – ничей..."