Пару лет назад, пригласив меня представить наш журнал на радио "Свобода", ведущие то ли забыли, то ли не захотели задать заранее намеченный вопрос — именно тот, который казался важным. Звучал он примерно так: обязательно ли современному христианину быть культурным и образованным? Оппонент (он присутствовал в студии виртуально: в эфир запустили плёнку с его довольно-таки ядовитым комментарием), скрупулёзно подсчитав число страниц, занятых репродукциями картин Бёрн-Джонса, укорил "Истину и Жизнь" в избыточности материалов о художниках, писателях и прочих артистах. Видимо, понимать это надо было так, что христианскому журналу подобает писать непосредственно о Боге. Слушатель вправе был прийти к выводу, что верить лучше в простоте, не обременяя себя излишней интеллигентностью.
Разумеется, это не более чем недоразумение. Уж сколько раз твердили миру, что культура неотрывна от культа (религии), поскольку позволяет материализовать, воплотить в камне, красках, звуках, слове идеал красоты и гармонии, наш порыв к Небу… Да, можно верить и в пустыне, и в тюремном застенке, но и там душу будут питать образы, то ли виденные когда-то въяве, то ли всплывающие из самых глубин человеческого "я".
"Настоящий скульптор, — рассуждает о механизме творчества митрополит Антоний, — смотрит на материал и… обнаруживает красоту, уже заключённую в нём… Иными словами, статуя уже внутри материала, красота уже внутри; и цель работы — высвободить её от того, что закрывает её от нас. Это как бы перекликается со словами Ефрема Сирина, который в своих писаниях говорит, что когда Бог призывает человека к бытию, Он вкладывает в самые его глубины всё Царство Божие. И цель жизни в том, чтобы копать, копать неустанно, пока мы не доберёмся до этого потаённого сокровища и не усвоим его, не отождествимся с ним" (Митрополит Сурожский Антоний. О встрече).
"Мы — воплощённый дух, которому дана радость осуществлять себя в материи, — это уже о. Александр Мень. — Человек должен выполнять Божий замысел; брак между материей, веществом, играющим в мире, и духом должен в конце концов осуществиться" (в книге: А. Ерёмин. Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков).
Отец Александр ставил планку на недостижимую высоту, понимая, конечно, что наши попытки творчества часто беспомощны и жалки да и побудительные мотивы далеки от следования замыслу Божию. Разве не гипертрофированное, самовлюблённое "я" заставляет порой графомана тратить последние копейки на издание собственных опусов или "душить трагедией в углу" не способного оказать сопротивление профессионала? Тогда почему же отец всемерно поддерживал, поощрял попытки творчества своих прихожан?
"Лишить человека творчества, — отвечает пастырь, — значит лишить его важнейшей черты богоподобия. Ибо сказано в Писании: "Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему". Это говорит Творец. Какой же это образ и подобие, который не творит и даже полагает, что творчество — от лукавого?
…я оставляю за скобками то, что творчество может быть ненужным, греховным, соблазнительным. Всё может стать греховным! И пост, и подвиг могут превратиться в повод для гордыни… Хорошие слова — свобода, равенство и братство, но ведь их очень легко исказить. Всё человек может исказить! И не надо нам упрекать в этом ни великие слова, ни творчество, ни что-то другое, а надо искать причины негативных вещей внутри самих себя.
А творец… творец должен творить! Есть библейские слова: “Пою Богу моему дондеже есмь”, то есть “Воспеваю своего Бога, пока живу”. Это и должно быть девизом любого художника, поэта, любого творца. Пока мы дышим, мы должны творить!" (Вера и творчество. Выступление на выставке "Метасимволизм").
Эти мысли — магистральные в наследии отца Александра. Трудно назвать другого пастыря, который придавал бы столь же большое значение этому виду человеческой деятельности. Думается, лишь в некоторых случаях "переключение на творчество" было педагогическим приёмом, манёвром, отвлекающим прихожанина, скажем, от неплодотворного самоедства, методом духовной терапии. Такой подход был бы слишком утилитарным, умаляющим ценность вложенного в нас дара, полученной нами возможности "подышать воздухом Божиим".
Чрезвычайно важной задачей было для отца Александра разбить толпу, "массу", способную вызвать "кайф дегенерации", на личности, выявить и взрастить человеческую индивидуальность. Народ, шутил он, сколько ни собирайся, не создаст Девятой симфонии — тут нужен Бетховен. Лишь индивидуум "получает от Бога дар нравственного чувства, этической воли, которая в природе не существует. Получает, как говорил Павлов, как “чрезвычайную надбавку”. …через неё человек узнаёт в другом аспекте Бога. Христос стоит в центре, и через Него открывается этот аспект. Поэтому развитие культуры есть развитие в человеке ответственности за всех людей" (О посмертии).
Таким образом, творчество в соединении с нравственным чувством и этической волей становится мощным инструментом богопознания, обожения мира и человека в нём. Митрополит Антоний по этому поводу высказывается совершенно недвусмысленно: "На всё нужно смотреть глазами или художника, или святого; другого выхода нет" (О встрече). До святости нам всем, разумеется, далеко; значит, остаётся идти путём творчества, в какой бы сфере оно ни проявлялось.
"Мы, конечно, соавторы Творца, — замечает отец Александр, — но соавторы, столь же ниже стоящие, насколько наша природа элементарней. …Жизнь духа целостна. В ней нет отдельных изолированных участков. Ось её — служение Высшему и людям. Это и в добре, и в творчестве. Поэтому творчество священно. …Я бы сказал, что Бог любит маэстро, пусть даже это касается шитья платьев или починки телевизоров. …Мы созданы для труда, отдачи и созидания. Это в нас от Творца. Мы меряемся тем, что мы отдали" (Из письма И. Л. Макаровой-Вышеславской).
"Се, творю всё новое", — говорит Господь устами Иоанна Богослова (Откр 21. 5). Творение нового означает динамизм в противоположность стагнации, дурному привыканию, которые в духовной жизни чреваты опасностью ритуализма, обрядоверия, омертвения первоначальной живой веры. Боязнь новизны — первый признак болезни. А как часто батюшки требуют от новообращённых оставить "греховное занятие" театром ли, современной музыкой или живописью. И — оставляют!
"Я не думаю, — предостерегает от такого пастырства митрополит Антоний, — что можно было бы оптом сказать людям: перестаньте заниматься творчеством, а занимайтесь молитвой, — человек может перестать заниматься одним и не быть в состоянии заниматься другим" (О встрече). Более того, запрет на творческую деятельность для кого-то может стать причиной разрушения личности, полной потери себя и даже психической болезни — такие случаи хорошо известны тем же пастырям. Ведь "земное творчество есть радость, переплетённая с глубокой тоской по совершенству и идеалу", — пишет отец Александр Мень в "Истоках религии".
Как всегда, он говорит о срединном пути, и речь идёт уже не только о художественном творчестве, но о созидании личности христианина: "Легко стать либо сыном века сего, либо таким сыном Царства, который на всё земное плюёт с высокой колокольни, на неё забравшись. А самый трудный путь — это путь диалектического сохранения баланса между тем и другим. Это творческая задача. Задача трудная, всегда требующая напряжения и не исключающая срывов" (по книге: А. Ерёмин. Отец Александр Мень. Пастырь на рубеже веков).
…Удивительная всё-таки страна наша Россия! Нигде нет такого количества пишущих стихи людей — причём всех возрастов и сословий. То и дело мелькают в теленовостях сюжеты об "очарованных душах": одни, тесня домочадцев, превращают свою квартиру в общедоступный музей, другие из подручных дощечек строят летательный аппарат и, представьте, хотя бы раз, но поднимаются в воздух, третьи выращивают райской красоты сад, четвёртые на старости лет берутся за кисть… Зачем? Зачем множить то, что "ржа истребляет… воры подкапывают и крадут" (Мф 6. 19)?
"Если человек вложил в свои творения свою душу, они в какой-то степени приобщились к его бессмертию. И все великие произведения искусства не смогут умереть, потому что они приобщены царству Духа. И человек получил вдохновение из этого царства.
…Да, человек, вдохновение и то, что создано им, разрушаясь зримо для нас, уходят в своём ядре бессмертном в иной мир, и мы можем быть уверенными, что всё совершенное и прекрасное в природе и в искусстве также войдёт в Царство Божие, где воцарятся полностью красота и гармония" (Александр Мень. Никео-Цареградский Символ веры. Беседа шестая).
А раз так — не будем пренебрегать "чрезвычайной надбавкой".
