Удивительную скорость моральной деградации продемонстрировала наша страна за 20 лет, плавно превратившись из здоровой, бурлящей энергией республики в депрессивный медвежий угол. При том что больше половины жителей, по данным переписи, относят себя к людям верующим, христианам. Что–то святые отцы просмотрели? Лютеранский архиепископ Янис Ванагс согласился обсудить неудобную тему.
– Г–н Ванагс, как много среди ваших прихожан русских?
– Русский приход у нас один, это община Св. Луки в Межапарке, а так русские просто приходят в наши церкви, особенно много в Латгалии. Интерес к нашей церкви есть, ведь и в России она является традиционной – еще в XVIII веке немецкие лютеране переселились туда по приглашению русской императрицы.
– Чем по сути лютеранство отличается от православия?
– Мы понимаем Евангелие как Благую весть, а не как строгий закон. Если полагать, что спасение нужно заслужить и добрые дела – условие спасения, это заставляет человека испытывать страх и творить добро из страха. Лютеране полагают, что Христос нас уже спас и наши добрые дела – в благодарность за его жертву. Да, у нас роль человека в своем спасении преуменьшена, мы осознаем испорченность человеческой натуры и уповаем на милосердие Бога больше, чем на свои заслуги. Для католика пропустить воскресное богослужение – грех, а для лютеранина – просто потеря.
– С одной стороны, хорошо, когда Бог нестрогий, с другой – разве человек будет стараться жить по совести, если он и так уже спасен?
– Такой риск есть, поэтому важно практиковать веру. Конфессиональные различия – предмет богословских рассуждений, а главное для христианина любой из трех конфессий – верить, молиться, жить по заповедям и творить добро.
– Может, народ распустился оттого, что строгости не хватает? Кстати, легионеры 16 марта начинают день с вашей мессы – что вы им проповедуете?
– Легионерам Евангелие нужно, как и всем людям. Я говорил, что они много пострадали, но Иисус пострадал еще больше. За них. За спасение их душ Христос отдал свою жизнь, и они могут посвятить себя Христу. В остальном побольше порядка в Латвии не помешало бы, но и с осуждением и строгостью надо знать меру. Когда грешник кается, его не надо больше пугать страшным судом, а поднять и согреть Евангелием. Главная проблема общества кроется в отсутствии полноценных отношений с Богом. В церкви они у нас одни, а на работе, в обществе – другие. Точнее, вне дома они у нас почти полностью отсутствуют. Якобы в политике, в бизнесе этому нет места. Это и вина, и беда наша.
– Так это если кается. Вот исламский мир жестко пресекает пороки в зародыше и на этом держится – не пьют у них, не воруют, в почете семейные ценности и старики.
– Это скорее не от жесткости, а благодаря тому, что большинство населения относится к религии серьезно. У нас 580 тысяч человек при переписи обозначили себя лютеранами, а сколько их живет по лютеранской вере? Конечно, священники несут за это свою часть ответственности, но не надо забывать, что церковь у нас десятилетиями была подавлена, за это время выросло два поколения атеистов или номинальных христиан, имеющих смутное представление о вере. С другой стороны от нас – западный мир со своим постмодернистским мировоззрением с его отрицанием традиционных ценностей. С лозунгом: объективной правды нет, каждый создает свой смысл жизни, свои ценности. В итоге образуется моральный вакуум. Не то что люди больше грешат, чем раньше, просто исчезло само понятие греха.
– И все–таки человеческая душа не выносит пустоты и очень активно ищет наполнения, не зря так востребованы секты, психоаналитики. А вот традиционная церковь кажется оторванной от реального мира, может быть, потому, что закрывает глаза на реальные проблемы? Янис Юрканс в недавнем интервью нашей газете посетовал на то, что даже священники в Латвии не говорят о согласии, не замечают того, что 40 процентов жителей, русских людей, лишены гражданских прав, хотя против гомосексуализма объединились и победили.
– Надо признать, что лютеранским пасторам проблемы русских людей мало знакомы, но я неоднократно пытался поднимать этот вопрос. Обсуждал его с Гунтаром Крастсом в бытность его премьером, в этом году на традиционной встрече с влиятельными людьми тоже говорил о необходимости исцеления отношений между русскими и латышами. Ведь все мы дети одного Отца небесного и наше противостояние наносит большой ущерб нам же самим. Но я согласен, что мы могли бы делать больше: Дезмонд Туту, англиканский епископ, который боролся против апартеида в ЮАР, был слышен на весь мир. Наши священники были очень активны в начале 90–х и сегодня могли бы помочь единству общества больше, чем некоторые декларации. Меня обнадеживает, как хорошо и дружно сотрудничают христиане разных национальностей. Оказывается, главное не этническое происхождение, а общие ценности и цели. В целом, конечно, церковь не должна быть застывшей организацией. Нужно искать новые методы привлечения людей, общения с ними, откликаться на их проблемы и поиски.
– Недавно я спрашивала о том же русском вопросе кардинала Пуятса, он тоже оказался не в курсе проблемы. Странно – жителей в Латвии всего около двух миллионов, но между нами такие мощные барьеры, дальше своего мира никто не видит и не слышит.
– Мой идеал – одна политическая нация, состоящая из людей латышского и нелатышского происхождения, где все вместе трудятся на благо Латвии. Но прийти к ней мы сможем, лишь научившись понимать боль друг друга. Русские обижены за лишение прав, латыши боятся вернуться в состав России. Их, возможно, успокоило бы извинение преемников СССР за преступления советской власти. А некоторые политики ловко раздувают недоверие между народами, делая на этом свою карьеру. Радикальные латышские политики, к большому сожалению, не понимают того, что русские люди, живущие в Латвии, не имея всех прав, проводят здесь свою единственную и неповторимую жизнь. Которую не отмотать назад, как кинопленку.
Радикальные русские политики насмехаются над судьбой латышского народа и приравнивают Музей оккупации к музею Лох–Несского чудовища. Вот мы сейчас с вами обсуждаем ситуацию, которую видим совершенно по–разному, но нам надо научиться как–то обращаться с этими разными мнениями так, чтобы прийти к согласию. Иначе тупик для всех нас. В своих проповедях 14 июня я иногда спрашивал прихожан: чего мы хотим добиться, проводя свои памятные мероприятия: извлечь опыт из уроков прошлого или вечно держать обиду и не допустить примирения? Это большая разница. Нельсон Мандела стал великим лидером, потому что сумел подняться над жаждой мести.
– Чем сегодня утешаете прихожан?
– В первую очередь помогаем обрести духовный свет, с которым гораздо легче пережить материальные трудности. Ведь больше всего человек страдает от того, что не может осмыслить ситуацию во всей ее полноте, темнота подавляет его, рисует жизнь бесперспективной. Но если видеть этот промежуток времени как часть духовного пути, находятся силы для подъема. В нашей общине есть предприниматели, которые прежде жертвовали хорошие деньги на церковь, но сами все потеряли, бедствуют, и теперь приход помогает им оплачивать коммунальные услуги, чтоб не потеряли жилье. Солидарность людей в кризисной ситуации – основа христианства. Церковь не может брать на себя функции государства и вместо него заботиться о благосостоянии народа, но посильную помощь оказываем – кормим бездомных, нуждающихся людей, помогаем одеждой.
– Недавно сообщалось, что у вашей церкви большие финансовые проблемы и вы даже можете лишиться недвижимости – неужели храмов?
– Суть следующая: очень долго, с самых советских времен священники, особенно сельские, были среди самых бедных членов общества. В 2007 году средняя зарплата у них была 98 латов в месяц, и мы хотели поднять их благосостояние до нормального уровня. Два года доплачивали им, благодаря тому что при помощи американских партнеров заложили некоторую свою недвижимость, но поскольку рынок недвижимости рухнул во всем государстве, пострадали и мы – возможно, лишимся одного дома в Риге. Это не храм –закладывать храм, по–моему, даже закон не позволяет. Священникам же на время придется вернуться к прежним зарплатам. Но городские священники готовы помогать сельским коллегам. Лютеранская церковь – один из самых крупных землевладельцев в Латвии, но эта земля в основном находится в пользовании приходов и часто вместо прибыли приносит убытки. Потому что требует расходов – налоги за нее надо платить, траву там косить, а сдавать в аренду трудно.
– На этом фоне хотите ли вы еще перенять церковь Петра?
– То, что сейчас решат насчет церкви Петра, останется на столетия. Не надо это делать на фоне временных трудностей или действующих лиц, а по справедливости и целесообразности. Сотрудничество всегда лучше конфронтации. Вместо того чтобы спорить, городу и церкви лучше подумать, как содержать этот храм в сохранности и использовать по назначению и на благо всех. Поэтому пусть в храме все–таки будет храм, хотя это вовсе не исключает в нем культурной жизни, наоборот. Смотрите, после передачи нам Домского собора культурная жизнь потекла там еще активнее. Оставить собор городу только потому, что он его отстроил, нет оснований, ведь деньги на восстановление шли из минкульта в Москве. И еще неизвестно, кто сжег собор: по одним данным – немцы при артобстреле, по другим – НКВД при отступлении. Еще говорят, что он был собственностью немецкой общины, так ведь община была в составе лютеранской церкви.
– Еще была забавная информация о том, что немецкие друзья построили для ваших пастырей центр реабилитации у Талси. Мне–то казалось, что священники обретают равновесие в молитвах.
– Реабилитация – может, просто неловко сказано. Дом уединения и молитв. Каждому человеку, не только священнику, требуется время от времени короткий отпуск, чтоб побыть в тишине наедине с молитвами, чтоб "перезарядить батарейки". У многих наших пастырей семьи, они активно встречаются с прихожанами, а для общения с Богом в тишине мест и времени остается мало.
Источник: Вести сегодня (Латвия)
