Михаил Синельников, поэт, переводчик, родился в 1946 г. в Ленинграде, в семье, пережившей блокаду. Детство провёл в Средней Азии. Автор более десяти стихотворных сборников. Главная переводческая работа — стихотворное переложение с фарси "Дивана" великого поэта средневековья Хакани.
Углич
Углич, Углич, улочки убогие
И соборы в сказочных уборах:
В золотых туниках, тонконогие,
Тусклые угодники в соборах!
Всё прошло, и спрашивать им не с кого,
Но поймёшь, вглядевшись вновь и снова:
Как же схож с портретом Достоевского
Образ Иоанна Богослова!
Вечный гул, переполняя здания,
Дышит возмущеньем и наветом;
Воздуха, совсем не воздаяния,
Просит мальчик с ножичком воздетым.
Вопрос
Вопросом о свободе воли
Измученный всю жизнь свою,
Стою я в русском зимнем поле,
Свободы не осознаю.
Полно её за океаном,
Откуда посылают нам
Эротику с крутым слоганом,
Обноски негров, чуингам.
Её не ведают мечети,
Чьих куполов голубизна,
Ликующая на рассвете,
Благочестива и ясна.
Но посреди снегозаноса,
Где потерялась мысли нить,
Никак нельзя решить вопроса
И остаётся только жить.
Петропавловская крепость
Только это надгробье багрово,
И до гроба в груди сберегу
Эту кровь Александра Второго
На разбрызганном рыхлом снегу.
Но и в тесном тюремном затворе,
Незаметно пронзая сердца,
Тот же сумрак стоит, что в соборе,
И в оконце струя багреца.
И в забвенье протекшие лица
За границею облачной мглы
Видит ангел, что смог уместиться
На конце золочёной иглы.
Тоска
Армянская песня "Тоска",
Любимая песня Чаренца,
И можно не знать языка
И слушать, как лепет младенца,
Как шелест мерцающих нив,
Как ветер косматых ущелий,
Как этой тоски перелив
По руслам ключей и свирелей.
И грусть разлучившихся гор,
И скука в глуши деревенской,
И гомон, и ропщущий хор,
И голос единственный женский.
Костры и стенанья в ночи,
Безмолвия гул заунывный:
Так плачь, откликайся, кричи
О горести дикой и дивной!
По склонам ручьи растеклись,
И этой печали напевность -
Такая туманная высь,
Такая глубокая древность!
И, может быть, думал Помпей,
Палатки откинувший полог,
Как много пустынь и степей,
Как путь возвращения долог.
* * *
Внимательно слушая мимо ушей,
Ты самую душу читаешь.
Как будто сквозь шелест густых камышей
Немому теченью внимаешь.
И треплются, глухо бубня, тростники:
Важнее – дыхание гула.
И чудится: ты к поворотам реки
Душой увлечённой прильнула.
* * *
В столицах западных и в городах восточных,
В кварталах каменных, кирпичных или блочных,
И в юрте, и в избе, и в тех путях бессрочных,
В которых кратким сном промчалась жизнь моя,
В сообществах людских, и чистых и порочных,
И в брачных радостях, и в пиршествах побочных
Страстей губительных, постыдных и непрочных
Всегда жила любовь – свидетельствую я.
Нищие
В безголосом, бренчащем, бродячем гаме
Глохну, старею, опознаю:
То ли воры с обрубленными ногами,
То ли воины, раненные в бою!
Но теперь уж не воины вы и не воры,
Всё равно этот нагло-застенчивый вой,
В силу скорости поезда бойкий и спорый,
Он уже уценённый, совсем цеховой.
Исайя
Горе вам, прибавляющим дачу к даче,
"Вольво" к "Вольво"!
Зачем? Для чего? Для кого?
Этот красный кирпич покидал, чуть не плача,
Бывший градоначальник, мир праху его!
Волк пасётся с овцой, скрыться хищнику негде:
Только пусть ваши помыслы будут чисты!
:Сочетаются в архитектурном проекте
Тадж-Махал и Альгамбра с тюрьмою "Кресты".
На исповеди
Гордыня, алчность и чревоугодье,
Унынье, гнев и похоть – всё со мною.
Нет зависти, зато избыток страха...
Но здесь же – воздержанье и смиренье,
А также – бескорыстье и веселье,
Пусть буйное, и чистая влюблённость,
А иногда – отвага с чувством чести.
* * *
Избранничество, что оно!
Возможность в общей быть могиле
И только с теми заодно,
Кого над ямою убили.
А первородство, это – честь
Не уклониться, не отречься
И в щель случайно не пролезть,
Горючим облаком растечься.
* * *
Кажется, свежа моя утрата.
Словно бы в руке ещё держу
Руку умирающего брата,
С ним бреду к земному рубежу.
Никакая не страшна дорога,
Оттого что до сих пор крепка
Стынущая, помнящая много,
На прощанье нежная рука.
Деревня
Брести от Волги в зной и пыль,
Плестись, куда течёт дорога,
И, может быть, в лубочный стиль,
К избе Яги и в степь Даждь-бога.
Но тарахтит автомобиль,
Звон бубенцов течёт из лога:
Пить молоко, копить утиль,
Менять картошку на горбыль
И самогонную бутыль
Вручать начальнику с порога.
В деревне жить и слушать быль
Позавчерашнего поджога
И проверять стальной костыль -
Надёжно ль заперта берлога?
А там, на Волге – полный штиль,
Под солнцем бесится мотыль,
И водит плавником сорога.
...Угарный город пересиль,
Забудься, отдохни немного!
Уехавшему
Я думаю, что фон хорош у богомаза,
И тёмно-золотая рожь – блаженство глаза.
И движутся серпы жнецов, напоминая
О том, что есть в конце концов и жизнь иная.
А что касаемо особ, чьи нимбы тонки,
Ведь не предашь ты их по гроб, устанешь в гонке.
И сам я чувствую – сдаю от перегрузки,
Прикидываться устаю, что я – нерусский.
Вернись домой, кругла Земля, напрасны клятвы,
Уже уставлены поля снопами жатвы!
* * *
Меж колеями просёлка
Сорной травы забытьё.
Эта смешная метёлка,
Это ведь – колос её!
Это ненужное семя,
Не различая обид,
Как воплощённое время,
Даром по ветру летит.
Трава Мориа
Бессчётных многосвечников соцветья,
В Святой Земле они росли повсюду.
Мертвы траву топтавшие столетья,
Трава жива, трава подобна чуду.
Открытку с ней я ставлю под иконой.
Посланница пустыннознойной мрии
Пребудет гостьей странной, беззаконной,
Но, может быть, приятной для Марии.
Архыз
Пустынный храм в лесной стране аланов,
Но Бога нет, Он вдалеке воскрес.
В алтарные живые окна глянув,
Повсюду видишь облако и лес.
Давно здесь к новой обратились вере,
А может быть, вернулись тайно к той,
Где с ними разговаривают звери
И носят птицы волос золотой...
Сдав идолов, стояли у купели,
Страшась икон, стесняясь наготы;
И волновались в поле, и кипели
Языческие чуткие цветы.
Пусты гробы гранитные царевен,
Цветущих трав ликует ералаш.
И только воздух всё ещё напевен,
И чудится под сводом: "Отче наш!"
Гора
Какой покой, какая полнота,
Какая несмолкающая слава!
За Мёртвым морем – линия хребта
И синева горячая Моава.
И ты, быть может, в самом алтаре!
И места нет пустым земным заботам.
И водомёт на Храмовой горе -
Не родич полицейским водомётам.
За эту гору спорят столько лет,
Но и сейчас, как в кочевом начале,
Хозяев у недвижимости нет
И совладельцев много у печали.
Пасха
Молви: "Христос воскресе!",
И подтвердят с небес.
Странники всех конфессий
Знают, что Он воскрес.
Смотрят сегодня в оба,
Как престарелый грек
В Церкви Святого Гроба
Вымолил новый век.
Всех оделяет снова,
Весело семеня
С клочьями ледяного
Мыслящего огня.
