Спасибо большое! Хотел бы сказать несколько вещей, которые имеют отношение к нашей сегодняшней теме и которые, как мне кажется, важны для понимания ситуации в современной России и для того, как мы вместе должны обсуждать ее развитие в будущем. В разные эпохи по-разному соотносились нормы жизни государства и нормы веры. Мы знаем, что Святейший Патриарх Кирилл, будучи председателем Отдела внешних церковных связей, выступил со статьей под названием "Норма веры как норма жизни". Для православного христианина естественно ощущать норму веры как норму жизни. И при всех несовершенствах земного мира, при всей его отравленности грехом православный христианин всегда стремится к тому, чтобы идеалы Царствия Божия и нормы Царствия Божия, нормы веры были хотя бы в какой-то степени исполняемы в окружающем нас мире. Тем не менее, всегда возникает вопрос о сопоставлении норм жизни того или иного земного общества и норм веры, идеалов Божия Царства. В разных условиях это соотношение было разным. Мы сегодня вспоминаем эпоху жизни Святейшего Патриарха Московского и Всея Руси Пимена, который, как мы знаем, скончался в 1990 году, после того, как с 1971 года был Святейшем Патриархом Московским и всея Руси. Это было время поздней советской власти и первых шагов религиозного возрождения. Я хорошо помню это время. Я при Святейшем Патриархе Пимене уже достаточно активно работал в течение 5 лет в качестве церковного чиновника и церковного публициста, был абсолютно сознательным и активным участником церковной жизни и церковно-общественных отношений. В это время многие не верили, что в советском обществе возможно коренное изменение отношения к религии и что церковное возрождение, которое началось уже в последние годы жизни Святейшего Патриарха Пимена, станет возможным. Велись очень ожесточенные споры о том, какую меру религиозности, какую меру сосуществования тогдашней идеологии и религиозных принципов может позволить себе советское государство. Споры между сторонниками секуляризма и людьми, которые были привержены религиозному миропониманию и идее присутствия религиозных норм в общественной жизни, были достаточно жесткими, и с сегодняшней точки зрения носили во многом абсурдный характер. Многие наши визави из советского государственного аппарата, из тогдашней интеллектуальной и творческой элиты были убеждены в том, что отделение Церкви от государства означает полное отсутствие религиозного фактора в общественной жизни и любых упоминаний о религии в публичном пространстве. Интересно, что некоторые люди на современном Западе, который не пережил опыт государственного безбожия, сегодня говорят точно так же.
Как мы знаем, вскоре после кончины Святейшего Патриарха Пимена времена радикально изменились, они продолжают меняться и сейчас. И соотношение между порядком жизни в обществе и религиозными нормами постоянно находится в движении как в России, так и в других странах. Поэтому мне думается, что, отслеживая это движение, мы должны максимально открыто оценивать векторы этого движения, которые могут быть в истории разнонаправленными.
Сегодня в России имеет место светское государство. Есть официальное толкование принципа его светскости и принципа отделения религиозных объединений от государства, которое содержится в Федеральном законе "О свободе совести и о религиозных объединениях". Поэтому когда мы говорим о смысле принципа светскости государства и о смысле принципа отделения религиозных объединений от государства, то прежде всего нужно обращаться к этому закону, который дает достаточно исчерпывающее толкование этих принципов. Они означают, что церковные органы не являются органами государственной власти, частями властной государственной системы. Государство не несет на себе функции религиозных общин, а религиозные общины не несут на себе функции государства. Итак, если следовать официальному толкованию принципа светскости и принципа отделения религиозных объединений от государства, то этот принцип означает именно то, о чем я сказал, и ничего более. Абсурдными представляются попытки сказать, что эти принципы означают полное вытеснение религии из общественной жизни, отсутствие религиозной мотивации в политике, экономике, тех или иных сферах интеллектуальной жизни.
Отделение Церкви от государства и светскость государства означают, как я глубоко убежден, не невозможность присутствия религии во всех сферах жизни общества, а разделение управленческих механизмов государства и религиозных общин. Нельзя отделить религиозные общины от народа, потому что они составляют большую часть этого народа. Нельзя отделить их жизнь от жизни народа во всех ее проявлениях, будь то государственное управление, экономика, политика, правоохранительная сфера, воинское служение и так далее.
Разделение Церкви и государства было бы более правильно назвать разделением сфер деятельности организационных структур государства и организационных структур Церкви. Нельзя отделить народ от народа, народ, составляющий государство, и народ, составляющий Церковь. Мы знаем, что к Православной Церкви принадлежит большинство жителей нашей страны. Точно также нельзя отделить от народа исламские, иудейские, буддийские и другие религиозные общины. Государство и религиозные общины основаны на одних и тех же людях, их базу составляет один и тот же народ. Естественно, в числе людей, составляющих этот народ, могут быть приверженцы религиозной мотивации в самых различных сферах общественной жизни.
Итак, в нашей дискуссии нужно поговорить о пределах светскости, но в то же время и о пределах возможности исполнения евангельского идеала в мире. Принципы Нагорной проповеди, которая является основой христианской этики, вряд ли полностью может быть воплощен в политике и в целом ряде иных сфер деятельности в условиях мира, который, как мы знаем из Священного Писания, "лежит во зле". В обществе, в котором неизбежно присутствует грех, многие сферы деятельности предполагают не выбор между греховным поступком и праведным поступком, но выбор меньшего зла из двух или большего количества возможных вариантов зла. Поэтому, когда мы говорим об осуществлении евангельского идеала, религиозного идеала в светской деятельности, мы должны проявлять определенное смирение и должны со всей реалистичностью относиться к человеку и обществу, в жизни которых, как правило, доминирует грех. И именно поэтому, говоря о пределах светскости, нельзя не говорить и о пределах осуществления религиозного идеала в светской деятельности. Вот почему в какие-то моменты христианин должен оставить за собой возможность сказать: ради того, чтобы закрепить евангельский идеал в своей жизни, он будет участвовать лишь ограниченно в том или ином варианте светской деятельности, либо не участвовать вовсе.
Сегодня много говорится о возможности осуществления идеала симфонии в современном церковно-государственном партнерстве. Я не думаю, что мы можем вернуться к тем формам симфонии, которые существовали в Византии или Древней Руси. Однако, как подчеркивал Святейший Патриарх Кирилл, идеал симфонии как органичная часть православного самосознания, из этого самосознания исчезнуть не может. И при хорошем варианте развития церковно-государственных отношений он может находить для себя новые формы и быть основой для совместных действий Церкви, государства и общества в целом ряде областей. Сегодня симфония – это не только взаимодействие Церкви и государства, и тем более не только взаимодействие первых лиц в государстве и в Церкви, а это взаимодействие на самых разных уровнях Церкви и власти, Церкви и общества, Церкви и самых разных объединений граждан. Это свободное взаимодействие Церкви, власти и народа, а не только Церкви и власти, как это подчас мыслилось в Византии или Древней Руси.
У нас сегодня появляется все больше и больше примеров такого системного взаимодействия. Вчера в Челябинске было подписано соглашение о социальном партнерстве между Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом и Полномочным представителем Президента Российской Федерации в Уральском Федеральном округе Николаем Александровичем Винниченко. Если я правильно помню, впервые документ такого рода имеет всеобъемлющий характер и называется соглашением о социальном партнерстве. Этот термин активно использовался в научных и публицистических кругах, но впервые он используется в названии документа, который на высоком уровне утвержден государством и на высшем уровне утвержден Русской Православной Церковью. Особенность этого документа и вот в чем: он затрагивает большое количество сфер жизни, он говорит об укреплении нравственных, семейных, общественных, гражданских и патриотических ценностей, о развитии милосердия, о сохранении объектов исторического и культурного наследия, об укреплении безопасности и стабильности общества, о созидании морального духа и авторитета воина защитника Отечества, о развитии научных исследований. Очень важно отметить, что в документе предлагается содействовать заключению и реализации региональных соглашений между епархиями Русской Православной Церкви, с одной стороны, и органами исполнительной власти, органами местного самоуправления, государственными и муниципальными учреждениями регионов с другой. Речь идет о том, что на основе подписанного соглашения между Священноначалием Церкви и руководством федерального округа дальше будут подписываться соглашения и в регионах, включающие как высший уровень региональных органов власти, так и различные органы местного самоуправления, государственные и муниципальные учреждения. Так с уровня округа система социального партнерства распространяется на уровень регионов. Естественно, возникает вопрос, будет ли это развитие простираться и вверх, на уровень всеобъемлющего соглашения между Церковью и государством. Я думаю, что такой возможности нельзя исключить. "Большой договор" или система договоров между государством и Церковью работает в целом ряде стран. Один из интересных примеров – это Белоруссия, где есть "большое соглашение" между Церковью и государством, и на его основе действует ряд договоров с отдельными министерствами и ведомствами. Другой интересный пример – это Грузия. И в целом подобных примеров в Европе очень много. Договоры такого рода, или система договоров, могут быть как хорошими так и плохими, их можно написать очень хорошо и очень плохо. Но сама такого рода модель, присутствует в европейской традиции. И я думаю, что нам стоит на уровне диалога между всеми заинтересованными силами обсуждать эту модель и возможность ее применения в России. Она вполне может распространяться как на отношения государства и Русской Православной Церкви, так и на отношения государства с другими религиозными общинами. Для многих сегодня очевидно, что многие сферы жизни народа социальная сфера, сфера охраны исторических памятников сфера образования и воспитания, сфера информационной деятельности сегодня нуждаются в том, чтобы партнерство между государством и религиозными общинами было системным и симфоническим. Как выстроить эту систему, одновременно не переходя принятых в нашем обществе пределов светскости государства и не инструментализируя религиозные общины для светских целей, вот это вопрос не только для церковно-государственного диалога, но и для серьезной научной и общественной дискусии. Углубленное исследование этого вопроса способно серьезно помочь.
Д.ю.н., проф. С.А.Авакьян: Очень интересный тезис относительно социального партнерства. В социальном партнерстве предполагается распределение задач, или стороны могут делать одно и то же, лишь бы добиться общего результата? В чем Вы видите это социальное партнерство? Ведь это очень хорошая идея, и нам, тем, кто занимается правом, очень не хватает исследований по проблемам социального партнерства. Получилось так, что все социальное партнерство перевели в область трудовых отношений между работодателем и наемным работником, а ведь это – очень правильный выход на общество в целом. Так как это конкретно может выглядеть?
О. Всеволод: Я думаю, что стоит выделять прежде всего общие задачи для социального партнерства религиозных объединений и государства. Потому что сама по себе идея партнерства предполагает наличие общих задач. Понятно, что религиозным общинам и государству было бы сложно иметь партнерство в поиске беглых преступников или в организации политической борьбы. Но есть области, в которых партнерство Церкви и государства в Европе всегда было традиционным. Это и социальная работа, и помощь обездоленным, и забота об историческом и культурном наследии, и воспитательная деятельность, и многое другое. В Основах социальной концепции Русской Православной Церкви обозначено десятка полтора пунктов, обозначающих области такого партнерства. Так что партнерство должно быть основано на общих задачах, которые как раз лучше всего выделить в соглашениях и иных совместных документах, подобных тому, которое было подписано вчера в Челябинске. Но если говорить о самом термине "социальное партнерство", то у нас, к сожалению, само понятие "социальное" сужается. Термин "социальная работа" у нас стал синонимом помощи нуждающимся, пожилым людям, детям-сиротам и так далее. Социальное партнерство сегодня действительно подчас понимается в том смысле, о котором Вы сказали, – в контексте взаимоотношений работника и работодателя, обязательств бизнеса или государственных работодателей. Однако понятия "социальное учение", "социальное партнерство" пришли к нам с Запада, так же как и термин "социальное богословие". Это термин классической католической мысли, дающий отсылку не только к узко понятой "социальной сфере", но ко всему, что относится к обществу, к его жизни в целом.