Владимир Легойда председатель Синодального информационного отдела Московского патриархата
"Ваше дело – кадилом махать" – примерно так некоторые из нынешних записных критиков Церкви могли бы сформулировать свое видение церковного служения. Дескать, с какой стати Церковь активно высказывается и занимает четкую позицию по тем вопросам, которые не касаются напрямую духовной жизни? По их мнению, миссия Церкви – "удовлетворять религиозные нужды верующих". Как? Где? В храме, естественно. А вот за порог храма – ни-ни. Там уже... Что? Чужая территория? Другие люди? Или просто страшно живучими оказались советские фантомы (народ – одно, верующие – другое, страна – одно, а Церковь... ну, как-то наособицу), за которые, казалось бы, мы уже сполна заплатили? Кровью заплатили...
Должно быть, у критиков (или якобы доброжелательных советчиков) складывается ощущение, что, занимая активную общественную позицию, Церковь отстаивает свои корпоративные интересы. Но дело в том, что у Церкви нет таких интересов, потому что она – не корпорация. И точно так же, как Бог хочет, чтобы все люди спаслись (1 Тим 2:4), Церковь говорит о благе для всех людей, а не отстаивает интересы тех, кто в состоянии представить свидетельство о крещении и справку о последнем причастии.
Кроме того, Церковь – это не только Патриарх со священниками, а все верующие. Это, кажется, уже давно должно было стать общим местом. А верующий человек не может, не должен и не станет прятать свою религиозность и бояться мотивировать свои поступки верой. Мы же не требуем, чтобы любящий человек тщательно скрывал свою любовь (только представьте себе Ромео, который говорит, что к Джульетте относится объективно, и рассматривает ее как одну из особей женского пола!), интеллектуал изображал идиота, а спортсмен намеренно проигрывал своим противникам. И к тому же христианская вера настолько полно охватывает все существо человека, что маскировать ее – значит отречься и от Бога, и от себя.
Сегодня в бизнесе, в политике, в культуре много людей, которые искренне говорят, что они – верующие. От них можно услышать, что на их средства построен храм, что они каждую неделю ходят в церковь. Но намного реже они могут сказать, что не поступили так-то и так-то, потому что им не позволила вера. Я часто видел, как верующие бизнесмены строили храмы. Но, честно говоря, ни разу не слышал, чтобы бизнесмен сказал: "Я верующий, и поэтому в кризис, хотя было очень тяжело, не уволил ни одного сотрудника". Или политик: "Я не стал – вопреки давлению своей фракции – голосовать за этот закон, потому что он противоречит моей христианской совести".
Не исключаю, что такие случаи бывали, просто мне они неизвестны. Но именно такая вера и есть вера настоящая. И ее уже невозможно свести к "маханию кадилом" и прочим обрядовым вещам. И именно таким образом люди... даже не то чтобы входят в Церковь, а формируют собой Церковь как явление Божественное и человеческое, глава которой – Христос. Это – естественный для христианства ход вещей. А уже благодаря ему Церковь входит и в общественное пространство, как входит в него и любой человек – не щепка, не винтик, а человек, созданный Богом и спасенный Им для вечной жизни.
Есть удивительно точная пословица: "Невольник – не богомольник". Вера, безусловно, является проявлением человеческой свободы и личным делом; быть может, самым личным и самым интимным из всего, что существует в нашей жизни. Но одновременно она и общественное, то есть общее, дело. Хотя бы потому, что верующий не может жить и мыслить как неверующий. Кстати, именно так – общее дело – переводится на русский язык греческое слово "литургия". Религия как таковая возникает тогда, когда религиозный опыт перестает быть опытом только одного человека и становится опытом многих. А опыт многих не может не занять своего места в общественном измерении.
Во времена гонений Церковь даже силами мощнейшего в истории репрессивного аппарата не удалось вместить в отведенные ей рамки "культа" как пережитка. Полезно помнить об этом тем, кто рассуждает, какое место в обществе Церковь имеет право занимать, а какое нет.
Источник: Известия
