Мы продолжаем дискуссию об оценке истории России в XX веке. На вопрос "что главное в трезвом отношении к периоду российской истории 1920-х-1980-х гг и проявлениям советского в сегодняшнем дне?" отвечает историк и телеведущий Феликс Разумовский.
Трезвого отношения к советскому периоду истории в национальном масштабе у нас до сих пор нет. На мой взгляд, оценка и вразумительная реакция на него возможна только на культурном и духовном уровне. Все остальные уровни – обыденный, политический, социальный – не только не дают ответа, а начинают растравлять, заводить и дразнить человека.
А трезвое отношение связано с тем, что надо иметь мужество, духовную твёрдость, волю, чтобы сказать: это был национальный духовный срыв. И конечно, главная составляющая в этой эпопее – религиозная. То, что мы натворили в духовной сфере, показывает, что это отнюдь не был "технический" вопрос, связанный со сменой власти или корректировкой выбора пути. У нас появилась одержимость, нам захотелось растоптать истину, навязать себе антихристианскую идею и антихристианский образ, в чём мы и преуспели.
То, что какие-то десятистепенные вопросы решались сносно, отнюдь не перечёркивает основной проблемы. Когда люди пытаются разобраться в этом вопросе на чисто техническом уровне, они говорят: "Вот самолёт, балет, гидростанция, – тогда мы строили, а сейчас ничего не строим". Но надо понять, что наше сегодняшнее бессилие является просто следствием одержимости, которой мы не конца переболели. Мы никак не можем её отринуть, и поэтому она до сих пор терзает уже почти недвижимое национальное тело.
Среди вопросов национального бытия это вопрос номер один, и мы совершенно не можем его решить. Это видно даже по чисто внешним проявлениям: у нас стоит мавзолей, во время государственных действ мы его загораживаем ширмой, чтобы не портил картину, а потом опять разгораживаем. У Кремлёвской стены погребены разрушители России, а в ста метрах, в Успенском и Архангельском соборах, лежат её созидатели. Эти два некрополя людей, которые исповедовали совершенно разные принципы, говорят о национальной шизофрении. Мы ей страдаем до сих пор.
Конечно, в Кремлёвской стене лежат и Гагарин, и Жуков, и другие знаменитые люди. Но, во-первых, не они главные персонажи в тех "святцах". И, во-вторых, даже с этими героями надо обойтись очень трезво. Надо увидеть, что они используются для того, чтобы препятствовать нашему национальному выздоровлению. Чуть что, нам предлагают вспомнить Гагарина, и получается, что его фигура заслоняет хрущёвские гонения на Церковь, которые были в то же самое время.
Нас ставят перед ложным, а следовательно, дьявольским выбором. Нам говорят: "Вы отвергаете Гагарина, значит, отвергаете советскую эпоху". Ничего не надо отвергать. Советская эпоха была, это часть нашей жизни и таковой останется. Но мы должны изменить понимание этой эпохи. В одно время с Гагариным шло закрытие последних храмов и собирались показать по телевизору последнего попа. То, что Юрий Алексеевич был вне этого вопроса, говорит о том, что мы стали не совсем полноценными людьми. Ведь от этого абстрагировался не только Гагарин, а вся советская интеллигенция – люди, которые пели про кеды и костры; а в это время из России вытрясали остаток души, и если бы вытрясли всё (к этому порогу мы приближались), то здесь бы уже ничего нельзя было сделать. Не было бы ни Гагарина, ни Визбора, ни Плисецкой.
Особенно этот вопрос встал, когда мы праздновали 65-летие Победы. Почему мы победили? У советской власти, коммунистической партии и правительства были такие колоссальные мобилизационные ресурсы? Нет, первые полтора года войны показали, что всё это фикция. У нас было больше танков и самолётов, и всё это так и не взлетело, не выстрелило, не поехало. Начало войны пришлось на национальный паралич, а в состоянии паралича ничего нельзя сделать. Только когда он чудесным образом был преодолён, дело как-то пошло. Мы победили под руководством товарища Сталина – это правда. Народ согласился принести эту жертву и под управлением людей, которые вынимали из него душу, дойти до Берлина.
Такие люди, как Гагарин, появлялись на изгаженной, не до конца уничтоженной почве. Сейчас же можно купить любую технологию, а почвы уже почти не осталось. Мы почти ничего не можем сделать: всё вываливается из рук, потому что почва была перемолота в 20-е – 80-е годы.
Советская система работала над феноменальным упрощением общества: она вырубала целые институты, культурные слои. Мы унаследовали от неё крайне примитивное общество с примитивной системой отношений. Весь советский проект изначально был направлен против русского проекта, а русский проект очень сложен. Разные группы общества различались не только по материальным возможностям (история даёт очень пёструю картину, когда какой-нибудь крестьянин в конце XIX – начале ХХ века был богаче дворянина): у каждой группы было своё особенное дело, своя задача, за которую отвечал определённый слой общества. Сейчас ничего этого нет.
С нынешней вопиющей примитивностью мы влезли в эпоху массовой культуры и полностью оказались в её плену. Массовая культура существует и в других национальных образованиях, но там гораздо больше возможностей компенсировать её негативное воздействие, а мы оказались абсолютно безоружными. Личность всегда может сопротивляться, но на национальном уровне мы не можем противопоставить ничего.
Источник: Татьянин день
