Через несколько дней суд должен вынести решение по делу Андрея Ерофеева и Юрия Самодурова, которые обвиняются в разжигании религиозной розни и прочих грехах за организацию художественных выставок "Осторожно, религия!" и "Запретное искусство-2006", которые были устроены в Музее А. Д. Сахарова. Им грозит не общественное порицание, но серьезное уголовное наказание. Как законопослушный гражданин, я продолжаю верить в справедливость нашего правосудия уже не одно десятилетие и не собираюсь менять свою точку зрения. Просто на этот раз суд столкнется с такой проблемой, которую только Скалозуб из известной пьесы Александра Грибоедова мог разрешить раз и навсегда.
Если бы я был бы радикально правым или радикально левым пламенным публицистом, то назвал бы эти заметки "Фельдфебеля в Вольтеры" и в зависимости от принадлежности использовал бы либо восклицательный, либо вопросительный знаки. Но поскольку таковым, к сожалению, не являюсь, то поэтому мои рассуждения будут не столь эффектными.
Есть старинный анекдот: человек вызвал милицию, заявив, что соседи ему мешают тем, что все время публично занимаются любовью перед его окнами; приехавшая милиция ничего не может рассмотреть, тогда заявитель предлагает наряду забраться на шкаф, взять в руки бинокль, только так они смогут увидеть пару в соседнем доме, которая предается любви. Наши заявители, безусловно, сродни этому взволнованному господину. Обе выставки были устроены скорее как выставки-лаборатории, в малом пространстве специализированного музея. Для того чтобы рассмотреть всю эту "сатанинскую мерзость", которая так разгневала и истцов, и обвинителей, надо было заглянуть в глазок, вмонтированный в экспозиционную стену. Словом, выставки были предназначены для узкого круга профессионально подготовленной аудитории. Даже в советское время специализированным журналам, выходящим по тем временам сравнительно небольшими тиражами, позволялось нечто больше, чем газете "Правда".
Куда как более серьезная проблема обвинения в другом: являются ли эти выставки и работы, на них представленные, действительно произведениями искусства, и насколько произведения искусства могут быть судимы по статьям, связанным с обвинениями в разжигании национальной и конфессиональной вражды, порнографии, пропаганды войны и т. д. Отличить искусство от неискусства в высшей степени важно, так как публицистическая статья – это скорее призыв к действию, а стихотворение – это все-таки вербализированная музыка. Поэтому "Майн Кампф", разжигающий человеконенавистнические страсти, – подсуден, а музыка Рихарда Штрауса – нет. Искусство находится в особых отношениях с реальностью. Пережить писсуар Марселя Дюшана на художественной выставке, наверное, было не менее сложно, чем полотно под названием "Целующиеся милиционеры". Но пережили. И человечество выжило. Сохранило веру в Десять заповедей и продолжает рожать здоровых детей.
Почитайте разгромные фельетоны-отклики А. Аверченко или Тэффи на выставки "Бубнового валета" и иже с ним, которые ныне составляют признанную классику русского искусства, и вам станет неловко за мэтров отечественной словесности. И тогда вы поймете, в каком сложном положении находятся эксперты, которые сегодня должны определить подсудность того или иного выставочного объекта той или иной статье Уголовного кодекса.
Важно помнить, что Конституция Российской Федерации гарантирует гражданам свободу творчества. И каждый гражданин имеет право назвать себя художником, творцом и предъявить результаты своей деятельности обществу в качестве произведения искусства. Правда, судя по количеству творческих союзов и числу членов, в них числящихся, творческая активность нашей страны растет не по дням, а по часам. Даже как-то неловко перед соседями, если ты еще не творец. Именно поэтому в сегодняшнем художественном пространстве все смешалось: гениями величают не только тех, кто еще не умеет петь, писать, рисовать, но, похоже, судя по его культурному багажу, еще не научился читать. Равно как и тех, кто действительно умножает культурное богатство человечества. Был бы рад доверить проведение тестов на гениальность судебным органам, но боюсь, что даже они при всей своей беспристрастности с этим не справятся. По сей день питерская общественность не готова однозначно ответить на вопрос, чем является огромный фаллос, изображенный на разведенном Литейном мосту, – простым хулиганством или художественной акцией, утверждающей плодоносящую мощь города на Неве. Да и качество этого граффити заставляет думать, что его автор мог быть отличником в Академии художеств.
Следуя ленинской мысли о том, что писатель может писать все, что он хочет, а партийный редактор должен бдить, чтобы крамола не обрушилась на хрупкие души сограждан, судить будут кураторов, организаторов выставок, а не самих художников. Но в современном художественном процессе куратор – такая же творческая фигура, как и продюсер в зрелищных искусствах. Он – человек искусства и имеет право на художественное высказывание. Еще одна проблема. Только вот для суда ли она?
Признаюсь, мне не нравится многое из того, что было выставлено на упомянутых выставках, – и по художественному уровню и по общественному смыслу. Сегодняшнее бытие – и не только российское – крайне напряжено, наэлектризовано. Готово превратить в реальное побоище любую интеллектуальную свару. Напомню лишь о последствиях публикации карикатуры на пророка Мохаммеда в датской газете. Нужна предельная осторожность любого общественного высказывания. Безусловная осмотрительность, которая, увы, не может быть по определению присуща ни художественному, ни научному творчеству. Гении искусства в творчестве не были осмотрительными – ни Микельанджело, ни Шекспир, ни Шостакович. Нам нужны в Сколково осмотрительные ученые, которые, начиная эксперимент, будут опасаться за общественные последствия сделанных ими открытий? А эксперимент в науке и в искусстве – явления одного порядка.
Меня никто не убедит в том, что акт дефекации на Красной площади может быть приравнен к творческому жесту (хотя мировой художественной практике известно нечто подобное). Но сегодня значительно чаще мы сталкиваемся с явлениями другого порядка. Появилось слишком много людей, которые точно знают, что нужно, а что не нужно российским гражданам. Что является истинно патриотическим, а что "сатанинским" искусством. Они используют термин "дегенеративное искусство", понимая, что с его помощью нацистские идеологи в Третьем рейхе уничтожали не только произведения искусства, но и его носителей.
В романе Герберта Уэллса "Когда спящий проснется" герой допытывался у обитателей будущего, кто же является их правительством. "Наше образование – наше правительство", – отвечали они. Хорошо бы, чтобы и те, кто создает искусство, и те, кто пытается их судить, помнили, что границы свободы должны определяться их образованием, культурой, моралью, а не приговором народного суда. Ведь культура, по словам Ю. Лотмана, начинается с табу. Готово ли к этому сегодня наше общество?
Источник: Российская газета
