Сию книжицу станет читать хто, будет от Бога похвален, избавлен будет вечныя муки атския горения. (Запись читателя на Сборнике иноческом с житием Василия Нового. Верх. собр. 821).
В системе древнерусской культуры, сохраненной до сегодняшнего дня в ряде старообрядческих регионов, основой воспроизводства христианских традиций является, прежде всего, книга, книжная и еще шире – словесная традиционная культура. Это положение доказано теоретически и подтверждено конкретно-историческими исследованиями уже достаточно давно. Однако репрезентативных территориальных книжных собраний, непосредственную связь которых со всем комплексом местных древних традиций еще можно проследить, чрезвычайно мало.
Верхокамское собрание в этом отношении является фактически уникальным, т.к. одновременно с собиранием и изучением местной кириллической книжности с первых лет работы, в той или иной степени полноты, фиксировались и другие направления местной традиционной культуры.
Ряд территориальных собраний старообрядческой книжности, которые, несомненно, репрезентативно отражают историю духовной жизни их носителей, такие как Усть-Цилемское собрание петербургских хранилищ, Белокриницкое собрание БАН, Ветковско-Стародубовское собрание МГУ и некоторые другие, к сожалению, не позволяют достаточно полно проследить место и роль традиционной книги в системе создавшей их (и воспроизводимой ими) местной старообрядческой традиции. Поэтому не только для истории самого Верхокамья, но также в самом широком типологическом и методологическом смысле важно исследование проблем, связанных с созданием, функционированием и судьбами традиционной книги и древнерусской книжной культуры в рамках истории традиционной словесности Верхокамья.
Эти проблемы как важнейшие в истории местной духовной жизни не¬однократно ставились в историографии, посвященной изучению Верхокамья1. Данная работа основывается на уже широко известных и принятых фактах и выводах и ставит своей задачей исследовать важнейшую, но менее всего изученную сторону местной книжной культуры, которую можно было бы определить как ее рефлексию, позволяющую нам изначально понять и показать не только уровень сохранности, но и, главное, – внутреннего понимания древнерусских духовных традиций. В этом смысле уникальным и, пожалуй, единственным неопосредованным источником являются записи2, сделанные владельцами, создателями и читателями кириллических книг Верхокамья. Нами обработана и систематизирована информация записей более чем на 500 книгах XV – XX вв., собранных в 1972 – 1997 гг. на территории Верхокамья (как рукописных, так и старопечатных), составляющих Вер¬хокамское университетское книжное собрание3.
Первая проблема, которую позволяют убедительно осветить записи на книгах, – проблема истоков верхокамской книжности или, точнее, основных направлений и центров, ранняя книжность которых стала частью или способствовала созданию старообрядеской книжности Верхокамья. О комплексе местной книжности, который сохранялся как ядро местной книжной культуры еще в перв. пол. XX в.4, очевидно, можно говорить начиная со втор. пол. XVIII века, когда старообрядческие монастыри и поселения Верхокамья начали восстанавливаться после разгрома отрядом капитана Пальчикова в 1725 году5.
В середине 30-х гг. руководители Выго-Лексинской старообрядческой киновии уже считали, что в Верхокамье снова проживает до полутысячи последователей поморского согласия6. Очевидно, с этого времени книжная культура Верхокамья уже достаточно полно прослеживается в составе Верхокамского книжного собрания с точки зрения как диахронного, так и синхронного аспектов ее исторического развития. Записи на ранних памятниках, продолжавших бытовать в Верхокамье, позволяют еще раз поставить вопрос о географии их возникновения и бытования до перехода в Пермские пределы. С этой точки зрения могут быть использованы записи более чем на 50 памятниках XV – XVII вв., вошедших в состав Верхокамского собрания. Они говорят о трех основных направлениях поступления традиционной книги на верховья Камы7.
Прежде всего, это книжность Москвы и Подмосковья, жители которых, согласно исторической традиции, бежавшие от реформ патриарха Никона, и стали первыми поселенцами-старообрядцами в этом районе. На верхокамских книгах сохранились записи XVI и XVII вв., подтверждающие их московское происхождение. Среди них – рукописная Минея декабрьская, датированная втор. четв. XVI в., в конце которого она еще находилась в церкви Николы Зарайского8. Рукописный Трефологион перв. пол. XVII века был вложен в московский Новодевичий монастырь9, а Минея январская трет. четв. XVII века находилась, очевидно, до конца века в библиотеке Троице-Сергиевой лавры10. У троицкого казначея известного Симона Азарьина за два рубля в 1641 г. строитель Егорьевской пустыни того же монастыря Ермоген купил Иноческий требник 1639 г., затем так же найденный в Верхокамье". В Троице-Сергиеву лавру в 1657 году была вложена и первая половина московского Пролога в издании 1642 года (5Oq'a 542. 2278-9-79). Аналогичное издание в год его выхода из печати было вложено в московскую церковь в Больших Лужниках (5Oq'a 542. 2278-8-79). Московский Шестоднев 1635 года в 1645 году был подарен царем Алексеем Михайловичем в подмосковный Звенигород (5Oq'a 633. 3092-1-73). Из Москвы или московских пределов так же, как вышеназванные книги, в Верхокамье поступили: сентябрьская Минея 1619 г., вложенная в Новодевичий монастырь (5Oq'a 527. 2396-4-85); июльская Минея 1629 г. (5Oq'a 631. 6201-12-78); два экземпляра Апостола 1623 г. до Верхокамья находились в Николо-Угрешском и Троице-Сергиеве монастырях (5Oh 669. 6201-17-78 и 6201-20-78).
Наиболее интересной с этой точки зрения является, очевидно, самая красивая рукопись Верхокамского собрания – Сборник литургический конца 20-х – начала 30-х годов XVII века12. Эта рукопись, несомненно, московского происхождения была оформлена кем-то из сотрудников Московского печатного двора, рисовавшим для его изданий заставки и буквицы. В книге на 603 листах текста более 80 заставок и около 400 инициалов прекрасного старопечатного стиля, выполненных изощренным высокопрофессиональным и талантливым мастером. О его возможностях говорит, например, то, что более чем в 50 инициалах "Б" и "В" рисунки ни разу не повторяются; при этом несколько инициалов, фактически точно соответствующих инициалам московской печатной продукции, судя по манере их исполнения, являются не копиями, а совершенно свободно выполненными оригиналами. Как уже не раз говорилось, в основе старообрядческой книжности Верхокамья лежит московская дониконовская старопечатная книга, стилю которой подражают верхокамские писцы13.
Многие книги, судя по ранним записям на них, до бытования в Верхокамье находились в северных регионах России. Две из них – Евангелие сер. XVI века и Канонник 80-х гг. XVIII века – связаны с Кирило-Белозерским монастырем (Верх. собр. 1105 и 1124). Триодный Златоуст XVI века (Верх. собр. 823) и московская Псалтырь с восследованием 1636 года (2Вс 116. 150-4-74) в XVII веке принадлежали новгородскому храму Софии Премудрости Божией и ключарю этого храма. В одну из новгородских церквей был вложен и Октоих 1638 г. (5Oq'a 630. 2746-8-80). Московская октябрьская Минея 1609 года (2Fa 290.3045-3-75) уже в 1610 году оказалась в одной из церквей Вологодского уезда, в котором продолжала бытовать в 30-х – 40-х годах XVII века. Из вологодских пределов в Верхокамье поступило Евангелие 1633 г. (2Ag 120. 5907-5-82). На севере в XVII в. бытовала Псалтырь 1602 г. (2Вс 105. 6201-3-78), а Октоих 1618 г. был вложен в Александро-Ошевенский монастырь (5Oq'a 553. 2396-3-85).
Третьим важнейшим источником, из которого комплектовалась верхокамская старообрядческая книжность, были крупней-"ие монастырские и личные библиотеки Пермской земли. Руко-1исные и старопечатные книги XVI – XVIII вв. до поступления в Верхокамье находились: в Вятском Успенском Трифонове монастыре, в Пыскорском монастыре, в Соликамске, в Усолье, в Орле-городке, Верхнем Тагиле и других местах Пермской земли. Так рукописный сборник с Апокалипсисом 60-х – 70-х гг. XVII века (Верх. собр. 464) в XVII веке принадлежал "черному" попу Соликамского Вознесенского монастыря Александру; рукописные Святцы 60-х годов XVII века (Верх. собр. 1565), написанные удивительной красоты беглым полууставом, очевидно, еще в XIX ве¬ке принадлежали посадским людям Соликамска; на московской печатной Минее общей 1637 года издания (5Oq'a 681. 3034-9-75) сохранилась запись, сделанная в 1647 г., о вкладе книги в Соликамскую церковь Покрова пресвятыя Богородицы и Иоанна "Предотечи" "на верх Усолки на сибирскую дорогу" "гостиной сотни торговых людей Исаака да Никифора Федоровых детей Ревякиных" – представителей хорошо известного торгового рода. Кроме Минеи, Ревякины вложили в Соликамскую церковь "ризы полотняные, оплечье выборчатое да патрахиль выборчатую".
Три рукописные книги, найденные в Верхокамье, принадлежали в XVII веке роду Строгановых. Торжественник14, конволют XV, XVI и нач. XVII вв., содержащий также наиболее ранний из известных списков "Похвального слова Димитрию царевичу", в 1635 году Н.Г. Строганов положил в церковь Воздвижения в своей вотчине в Орел-городок; рукописный Пролог конца XVI века (Верх. собр. 1103) М.Я. Строганов и его дети положили в 1615 году в церковь их вотчины на реке Чусовой. Очевидно, появление этих книг на территории Верхокамья связано с историей строгановских имений и строгановских крестьян, находящихся в этом регионе. Это подтверждает местный старообрядческий сборник-конволют кон. XVIII и 20-х гг. XIX века (Верх. собр. 620), судя по записям, принадлежавший людям, служившим в имениях графа А.С. Строганова и СВ. Строгановой15.
Кроме этих трех основных источников комплектования верхокамской старообрядческой книжности, памятники, найденные в этом регионе, в XVII веке находились также в ряде центральных районов русской земли: Ростовско-Ярославской и Владимиро-Суздальской землях, Тверском регионе, Костроме и Нижнем Новгороде. Некоторые ранние памятники, попавшие в район Верхокамья в XIX – нач. XX вв., в более раннее время прошли длинный и сложный исторический путь.
Например, Учительное Евангелие, напечатанное в Вильно в 1580 г. (5Oh 736. 5308-2-77), уже в 1582 году было вложено, очевидно, в какой-то храм в западнорусских пределах. Судя по характеру скорописи, и в XVIII веке книга продолжала находиться в том же регионе. Это известно из собственноручной записи "могилевца" П.С. Никитина. В XIX веке Учительное Евангелие принадлежало "иконнику" Федору Никитичу, проживавшему в Саратовском уезде. В том же веке книга, очевидно, попала в Верхокамье, где один из читателей и реагировал на текст Евангелия, выразив свое отношение к нему в посло¬вице: "Диавол беси в человек вселил – Господь исцелил".
Причины, почему в Верхокамье мы совсем не находим книг, бытовавших на восточных землях России, очевидны. Район старообрядческого Верхокамья долго находился на путях из северных старообрядческих монастырей в Зауралье, Таватуй и Сибирь. Именно этим путем через Верхокамье в Сибирь уходили не только люди, но и книги16. Этим же объясняется и не столь большое, как предполагалось бы, количество книжных памятников, поступивших в Верхокамье из северных пределов, но так или иначе местное старообрядческое творчество и старообрядческая книжность Верхокамья складывались именно на базе общерусской книжной культуры и, прежде всего, на базе обобщившей эту культуру московской печатной книги.
Если вышеприведенные записи могут рассматриваться как достоверные факты, удостоверяющие истоки верхокамской книжности и подтверждающие выводы, сделанные на основании других материалов, то записи, характеризующие использование и влияние книги в духовной жизни старообрядческого населения региона, сообщают нам совершенно уникальную информацию о важнейших вопросах рефлексии древнерусской книжной культуры в старообрядческой среде и рефлексии самой этой среды, а также ее менталитета, или, в более привычной терминологии, исторической психологии.
Как уже говорилось, львиная доля рукописной книжности Верхокамья датируется концом XVIII – первой половиной XX веков и является продуктом местной рукописной традиции или местного старообрядческого творчества. К первой категории записей, раскрывающей нам менталитет книжника-старообрядца, несомненно, относятся записи самих верхокамских писцов. Мы знаем уже десятки имен как профессиональных писцов, так и людей, переписывавших в Верхокамье книги для себя или узкого круга близких.
Одним из известных нам верхокамских книжников был человек, называвший себя "мастер Сергий", написавший в сер. – втор, пол. XIX века (целиком или частично) не менее десяти рукописей, ныне хранящихся в составе Верхокамского собрания17. В 70-х – 80-х гг. XIX века работали писцы Г.Е. Карпов, И.А. Носков, Яков Егорович Вихорев (Верх. собр. 1292, 1258, 1991, 1995, 2117, 2325), продолжавший писать еще в самом начале XX века; а также безымянный мастер, работавший в трет. четв. XIX века, который целиком или частично написал семь рукописей, вошедших в Верхокамское собрание (Верх. собр. 608, 641, 1401, 1403, 1568, 1985, 2042). В последней трети XIX века работали также А.И. Федосеев, Н.А. Сабуров.
Человек, называвший себя Максимом, трудился на рубеже XX в. Значительное количество писцов создавали книги в начале XX века. Среди них особое место занимает Г.Н. Мелехин, работавший как самостоятельно, так и с А.И. Федосеевым (Верх. собр. 1229/1, 1577-1579, 2153). В 1962 году А.А. Баталов указывает имя Г.Н. Мелехина в числе уже умерших. Среди верхокамских писцов 40-х – 80-х годов XX века необходимо назвать имена О.Т. Бисерова, А.А. Баталова, Ф. Гавшина, П.Ф. Анферова и целого ряда других представителей местного старообрядчества, имена которых сохранила как книга, так и устная традиция Верхокамья. Если для книжности старообрядческой Ветки в последние века существования ее книжной традиции было характерно включение в рукописи фрагментов древних памятников, то особой чертой верхокамской старообрядческой книжности является участие в написании местных рукописей (особенно сборников) нескольких и даже многих писцов, работавших фактически в одно и то же время. Поскольку мы не знаем в Верхокамье в это время старообрядческих киновий, то такое явление проще всего объяснить тем, что новые рукописные сборники заказывались разным писцам, списывавшим по очереди имеющиеся в их собственном (или общинном) распоряжении тексты.
Среди писцовых записей, сохранившихся на книгах, мы находим типичные для древнерусской культуры тексты, в том числе и анонимные. Например, на Сборнике канонов 70-х гг. XIX века (Верх. собр. 1413/1) писец написал: "Тщание и труды единого отрока многогрешного Н.Г.В.". И.А. Носков на Сборнике поучений и повестей в 70-х гг. XIX века оставил свое полное имя и типичную писцовую помету: "Посмотрел чернила, каково будут, посмотрел перо, каково будет писать..." Такая же пробная запись оставлена в 1895 году на Сборнике поучений с канонами и духовными стихами П.А. Казаковым: "Посмотрел чернила, хорошо ли пишет, пишет хорошо". Гораздо эмоциональнее запись XIX века на Сборнике-конволюте с житием Макария Желтоводского (Верх, собр. 1117): "Иваново перо – перо лебединое". Запись одного из писцов на Сборнике 40-х гг. XIX в. (Верх. собр. 1988/1): "Каково перо, можно ли писать книжное писмо" – говорит о четком понимании более высоких требований в отношении традиционной книги. А вот писец, оставивший свои записи в качестве читателя "Иерусалимского свитка" конца XIX – начала XX в. (Верх, собр. 1685/4), использует совершенно иную тональность: "...беру перо в руки и пишу письмо от скуки..." Человек же, написавший эту рукопись, своей рукой сделал вполне традиционную писцовую помету: "Писано некорыстно". Ту же мысль в конце Сборника духовных стихов (Верх. собр. 2120/2) напомнил в конце XIX – начале XX века неизвестный нам верхокамский писец: "Конец. Не суди, некорыстно писал, кривлевато, – извиняется он, – всех листов 25 листов". Судя по другим писцовым записям, утверждение о бескорыстном написании книги было отнюдь не лишним, так как обычно профессиональные верхокамские писцы в XIX и начале XX в. достаточно высоко ценили свой труд. На нескольких местных рукописях, очевидно, выполненных на заказ, сохранялись указания о цене. Стоимость одного листа рукописной книги большого формата (4°), очевидно, оценивалась в 5 копеек. Лист меньшего формата (малая 4° и 8°) стоили от 3 до 4 копеек.
Один из писцов, переписавший в первой половине XIX в. Сборник апокрифов, канонов и духовных стихов (Верх. собр. 1289), оставил свою помету, возможно, переписанную из оригинала копией: "Простите, а не кляните сего писаря недостатку или прибавки". Писец, переписавший в перв. пол. XIX в Сборник учительными, литургическими текстами и духовными стиха ми, видимо, устав от работы, написал на предпоследнем 256 – ом листе книги: "Полно ужо, по(й)дем все обедать ясти..." Почти в конце типичного старообрядческого Сборника выписок на обороте л. 248 мы находим реакцию на содержание знаменитого o. Иоанна Златоуста "О умилении души": "Омрачение дьявольское Господи Исусе, прости чужим заблуждение, не остави меня" Нередко в рукописях писцы указывают, для кого написана та или иная книга. Например, на Сборнике духовных стихов (Верх. собр 2042), законченном 23 марта 1856 г., писец пометил: "...милостивому государю и любезному приятелю писал". А.А Баталов на писавший Синодик – Помянник деминского согласия, указал-"..и меня туда запишите, когда умру..."
На верхокамских рукописях можно найти и технические пометы писцов переписывавших тексты с других оригиналов, например, в Сборнике со Страстями Христа, датируемом концом XVIII – началом XIX вв., сохранились пометы рукой писца-"Списано, где-то есть в тетрадях до конца все"
Однако наиболее интересными с точки зрения и рефлексии культуры, и старообрядческого менталитета являются читательские записи на книгах, функционировавших в Верхокамье Именно они передают сведения о старообрядческой и местной специфике книжного знания и книжной культуры. Среди них богоугодные размышления и прямые молитвенные обращения к Господу навеянные прочитанными текстами, советы другим читателям, оценка содержания книги. Как бы символом всех этих записей является запись на уже упомянутом сборнике 50-60-х гг. XVIII в принадлежавшем одному из служащих графини СВ. Строгановой: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Боже, в помощь мои вонми, уразуми мя во учении" (Верх. собр. 1223). Аналогичных записей достаточно много, например, на Сборнике слов и поуче¬нии из "Паренесиса" Ефрема Сирина читатель снова обращается к Господу: "Помощник и покровитель, бысть мне во спасение" (Верх. собр. 1122).
В местном сборнике с духовными стихами над молитвой "О бездожии" (Верх. собр. 1985) верхокамский читатель с уверенностью и надеждой написал: "Аще таковая молити пением, Бог молитву твою, яко мати младенца... [приимет]".
А на Сборнике иноческом с житием Василия Нового находим оценку местным читателем спасительного значения чтения: "Сию книжицу станет читать хто, будет от Бога похвален, избавлен будет вечныя муки атския горения" (Верх. собр. 821).
Богоугодные книги необходимо всячески сохранять. Вот, например, запись М.Г. Бисеровой (50-е гг. XX в.): "Списано всякие молитвы в етой книшке и моление лестовки. Хто молится ету книшку, не кому не терять, прошу я, братии и сестры" (далее в своей записи она, как это и принято, просит извинить за плохое письмо и поминать ее в молитвах при чтении книги) (Верх. собр. 59).
Читатель Сборника богоугодных чтений и духовных стихов у текста так называемой "Епистолии" Феоктиста предупреждает других читателей: "Аще кто в среду и в пяток не постится, да отлучен будет" (Верх. собр. 1266). Другой читатель рекомендует "для разуму и толкования" читать Сборник на основе Пролога (Верх. собр. 1119/1): "От сея статьи впредь по ряду". На московском издании Евангелия 1628 г. верхокамский книжник XX в. сделал выписки на тему, кратко и выразительно названную цитатой из Евангелия: "Ищите и обрящите". А писец Сборника со Святцами также кратко характеризовал его содержание: "Иноком нравоучение красно" (Верх. собр. 2144). Одна из наиболее развернутых и интересных записей вышеназванного типа сохранилась на Сборнике слов и поучений с книгой Аввы Дорофея, которая, очевидно, бытовала в Верхокамье уже в конце XVIII в. По крайней мере, в 1811 г., судя по записи на рукописи, ее получил крестьянин Мухинского общества Кондратий Григорьевич Катаев "от девушки крестьянской", то есть, скорее всего, от старообрядческой монахини или соборной Ирины Алексеевны, как сообщает Катаев, "тетушки нашей". На книге мы находим запись: "Победит [очевидно, тот, кто имеет] три добродетели: Веру, Надежду и Любовь; паки три мудрости: Правду, Целомудрие и паки три: Смирение, Воздержание и Нищета" (Верх. ЭОР – 1114).
Ряд читателей с печалью выражают свою слабость по отношению к заповедям Господним: "Велел Господь терпеть, Да некольда" (Верх. собр. 2045/1).
Один из наиболее интересных разделов информации записей, несомненно, сведения об отношении местных книжников к текстам книги и событиям местной истории. Как полемика внутри стапо обрядческих общин Верхокамья, так и борьба с "никонианами"" породила необходимость постоянного подтверждения, что книга является подлинной – древней дониконовской или собственно старообрядческой. На Острожской Библии 1581 г., которая судя по найденной нами описи книг Кониплотинского старообрядческого общества (Верх. собр. 2241), по крайней мере, во втор, пол Х1Хв бытовала в Верхокамье, местный читатель счел необходимым написать об истинности и древности книги: "Печатана прежде юниатского отпадения за шесть лет". На учительном Сборнике с апокрифами трет четв. XIX в. верхокамский читатель в нач. XX в. подтвердил – "Святцы стараго стиля для старообрятцев верующих христиан, живущих во антихристово время" (Верх. собр. 1206).
Точно так же на книгах других согласий читатели считали своим долгом написать о неправильности или опасности текстов, в них включенных. Например, на сборнике 60-70-х гг. XIX в. с полемическими старообрядческими произведениями приверженец деминского согласия А.И. Старков написал: "Сия книга страннического наставления. Читать осторожно Не согласует поморцам законобрачного согласия". Более того Старков счел необходимым даже указать человека, от кого он эту книгу получил. "Сию книгу взял от Чадова Федора Алексеевича" (Верх, собр. 1536).
Одна из самых показательных, с точки зрения роли книги во внутренней старообрядческой полемике Верхокамья, запись на Сборнике верхокамских грамот сер. XIX в., связанных со спорами с филипповцами и федосеевцами: "Наши учители ету книгу не принимают, вас же она облечает и отсекает в пропасть... во глубину нечаяния ведет, можно и вам вдуматься, что несть у ваших нынешних учителей истины..."(Верх. собр. 1983).
Со старообрядческим эсхатологическим восприятием мира связан целый ряд других местных записей. Например, местный писец втор. пол. XIX в., продолживший Пасхалию в рукописных святцах 1696 г. (Верх. собр. 1235) – с 7358 (1850) по 7400 (1892), написал: "Въпредь веку жизни имать миру 23 года всего течения веку. Простите, а не клените сие писающие письмо".
Одно из самых интересных рассуждений написано местным книжником в нач. XX в. на сборнике поморских грамот с житием Корнилия Выговского: "... в етои книге говорится все пение пременися у никониан, а у нас тоже есть много переменяно после Алексея Трофимовича; никониане осуждают. Не надо судить над сем, ни осуждения будет; в етой книге говорится, что последнее время живем" (Верх. собр. 1127).
В целом ряде случаев местные читатели не просто читают богословские и богослужебные тексты, а сравнивают их и делают соответствующие выводы. Например, на обороте 343 л. второй части московского Октоиха в издании 1631 г. верхокамский книжник написал: "Зри несходство, преложися еже по естеству". Другой верхокамский книжник задает важный и, очевидно, мучающий его вопрос: "Согрешивши человек – покается, равен ли будет с праведным?" Здесь же сформулирован и ряд других вопросов, вызывавших у верхокамского крестьянина сомнения: "Адаму почто заповедал от древа не ясти? Давид, когда псалмы творил, когда во грехах был?"
Верхокамский книжник доверяет книге свои искренние, глубокие, а нередко и трогательные чувства. Только из среды искренне верующих старообрядцев могли быть читатели, оставившие следующие записи: на Сборнике учительных сочинений в 1845 г.: "Горькое мое сожаление, что сын у неверных людей живет... Бога прогневит..."; на Сборнике уставных выписок из Требника и Кормчей, конволюте 20-х и 80-х гг. XIX в. (Верх. собр. 800) его владелец чрезвычайно выразительно отреагировал на какое-то неизвестное нам событие: "Омрачение дьявольское, Господи Исусе, прости чужим заблуждение, не остави меня".
Значительный интерес представляют для местной истории записи верхокамских книжников, сообщающие об их отношении < истории раздела единой поморской общины Верхокамья на деминцев и максимовцев – событии, определившем во многом дальнейшую судьбу местного староверия. Так, в перв. пол. XX в. а максимовской версии истории раздела (Верх. собр. 1996) кто-то из представителей деминского согласия написал: "Давыд был на словах отставлен, не по правилам", "Максим Григорьевич на словах отстранил", "На пути дьявол помог поновить ересь", "Максим горович был неблагословлен на духовное дело", "Тех обвинить, кто состоял в ереси, вина через жен" и главное: "На пути диявол помог обновить ересь". Таким образом, даже поздний верхокам-ский читатель, изучая "Подлинник о разделе", с большой точностью и пониманием реагировал именно на самые важные события и причины раскола местной общины.
Нередки на верхокамских старообрядческих рукописях и различные хозяйственные и, прежде всего, долговые записи, которые хорошо известны и в древнерусской книжной культуре. Среди них записи о деньгах, которые должны местные крестьяне за помол хлеба (Верх. собр. 1546/2), за взятые в долг овчины (Верх. собр. 1534/1); запись явно местного лавочника, который дает 14 февраля некоему И.Я. Голубеву "фунт миндальных сухарей" (Верх. собр. 1118). Сборник слов поучений и духовных стихов 20 – 30-х гг. XIX в. (Верх. собр. 1896), очевидно, на рубеже XIX и XX в. принадлежал зажиточному и торговому человеку, так как на книге записаны долги ему за рожь, за хлеб, за топор, кожу и целый ряд предметов для богослужения: за кресты, святцы, опояску. Интересны цены этих предметов. Например, святцы стоят 3 рубля, а опояска 1 рубль (в то время как узда стоит 2 рубля 15 копеек)18.
Если записи вышеперечисленных типов хорошо известны и в древней рукописной традиции, то гораздо менее известна и редко использовалась столь важная для раскрытия нашей темы информация записей, не менее часто встречающихся и в древних текстах, показывающая единство в сознании верхокамского старообрядчества традиционной словесности в двух ее формах: письменной и устной. На верхокамских рукописях сохранилось множество записей, содержащих тексты чисто устного происхождения, в том числе многочисленные поговорки, нравоучения, загадки и тому подобное, что уже само по себе показывает отсутствие какого-либо противостояния в представлениях местных староверов в восприятии книги и традиционной устной словесности.
Среди этих записей особый интерес представляет прямая рефлексия на содержание книги, которое осмысливается читателем в привычной устной, фольклорной форме. Например, на второй половине московского Пролога 1643 г. (5Oq'a 469. 2746-13-80) пространная традиционная запись: "Летит время часами во дни и в нощи яко крылами; сих три вещи содержит: первая – имам умрети, вторая – не вем, когда, третия – не вем, где", далее следует нравоучительная пословица: "Где кости знак – смерти зрак, зри всяк – и ты будешь так, колико тебе не ликовати". Очевидно, тот же читатель оставил в ряде мест книги трогательные маргиналии: "Зри со вниманием; читал со страхом; чти с рыданием великим" и т.д.
На очень многих бытовавших в Верхокамье книгах, как рукописных, так и печатных, мы находим пословицы и поговорки, как широко известные, как, например: "Кончил дело – гуляй смело", "Аще кто хощет много знати, тому подобает мало спати...", так и очень редкие: "Зять любит взять, а тесть любит честь" или "Богатство сыну глупому не помощь, аще ли не купит мудрости". Много на верхокамских поздних рукописях и различных загадок. В этом "фольклорном" стиле верхокамские книжники нередко выражали и собственные мысли, например, на учительном Сборнике со старообрядческими произведениями 70-х гг. XVIII в., очевидно, в 30-х гг. XIX в. появилась запись: "Писал крестьянин-мужик, зовут его старик (?)19, писано о старчи много, иметь много живота, слава-слава нашего Исуса Христа" (Верх. собр. 1395).
Местный книжник настолько спокойно переходит от письменных форм словесности к устным, что оставляет на учительной книге даже свои впечатления о манере исполнения местных фольклорных произведений, на его взгляд слишком грубой: "Ты-ры-ри, ты-ры-ры, ту-ры-ты-ры, фу-ты глу-ты, пяты гнуты... Етот стих петь как кулиженски песни: ови, ови, худо живи, были живи да померли". Эту запись грамотный и воспитанный на древней традиции читатель оставил после популярного текста духовного стиха "Умоляла мать родная...", реагируя, очевидно, на удмуртское его исполнение.
Завершить эту тему можно глубоко символичной записью на Древнейшей верхокамской рукописи, Прологе 1456 г., сделанной З.К. Бузмаковым, память о котором сохранилась в "кулижанских пределах", как о выдающемся книжнике и владельце одной из круп¬нейших личных старообрядческих библиотек Верхокамья. Он написал: "Сия книга Зотия Кириловича гра[ждани]на Бузмакова, кукнаго, древлеписменнаго; очень хорош, нужно хранить как можно сильнее, потому что сие время нет таких книгь" (Верх. собр. 1376).
Не менее разнообразную, интересную, а нередко и уникальную информацию содержат записи на книгах по вопросам характера использования старопечатного и рукописного наследия состава соборных и личных библиотек, коллективной собственности и личного владения традиционной книгой. Таким образом мы узнаем, что З.К. Бузмаков был не единственным книжником в роду Бузмаковых. О.Я. Бузмаков в 1883 г. "переправил", те реставрировал рукописную Псалтырь 50-х гг. XIX в. (Верх собр 1528). Очевидно, его сын Ф.О. Бузмаков владел рукописным Сборником служб (Верх. собр. 1238). Известны также записи Матфея Федоса Бузмаковых; на ряде книг мы находим просто фамилию Бузмаковых без уточнения имени владельца родовой крестьянской библиотеки.
Несомненно, к библиотекам старообрядческих общин-соборов принадлежали многие (или большинство) рукописных и старопечатных книг, найденных в Верхокамье. Например, Минея на август 70-80-х гг. XIX в. (Верх. собр. 2302), "Бисер драгоценный" М.И. Вышатина в списке 60-х гг. XVIII в. (Верх, собр 1358) На московском издании Кирилловой книги 1644 г. в XX в кто-то из руководителей собора на станции Кузьма написал: "Сия книга куплена на церковные деньги за 50 рублей. Не твоя и не моя" Точно так же на старообрядческом Синодике конца XIX в. краткая надпись гласит: "Книга всеопщая" (Верх. собр. 1121).
Когда необходимая книга в соборной библиотеке отсутствовала, ее приносили из другого собора или из личной библиотеки. Например, на одном из старообрядческих сборников сохранилась приписка с просьбой дать книгу на службу. Аналогичные надписи делались и когда книгу ее владелец давал на время другому человеку. Например, на старообрядческом Цветнике рубежа XIX и XX в. говорится: "Ларивон Елисиивич Бисеров принес книжку читат от Максима Ведерникова". Из аналогичных записей мы узнаем фамилии многих верхокамских книжников, которые заботились о сохранности своих книжных фондов. Выразительна такого характера запись, сделанная А.А. Баталовым: "Сия книга со стихами, никто не имеет права обосвоивать" (Верх. собр. 1411).
О составе, характере использования, оценке, правилах выда¬чи книг из соборной библиотеки мы знаем из описи книг и икон Кониплотинского деминского собора (Верх. собр. 2241). Этот материал хорошо известен, и полностью Опись опубликована в выпуске 5-м "Мира старообрядчества"20.
Таким образом, на книгах, являющихся основой сохранения и воспроизводства местной традиционной культуры, мы находим самые разнообразные записи старообрядцев Верхокамья, доказывающие как традиционность местной книжности, так и живой и массовый характер верхокамской книжной культуры.
Верхокамское территориальное книжное собрание – уникальный источник не только по проблемам духовных поисков местного старообрядческого населения. Книжность старообрядческих крестьянских общин позволяет говорить о структуре книжного собрания и его взаимосвязях с устными формами местной словесности, а также другими направлениями традиционной культуры.
Записи на верхокамских книжных памятниках донесли до нас целый ряд уникальных фактов и более ранней российской истории. Естественно, книги зафиксировали различные события своеобразно, преломляя и превращая государственную трагедию или победу в событие личной жизни, требующее богоугодного дела, побуждая к молитве, выливаясь, как правило, в факт вклада книги, зафиксированного в тексте вкладной записи. Так, один из членов нифонятского старообрядческого собора передал в МГУ московскую Псалтырь с восследованием 1627 года издания (5Pt 372. 280-8-90). Книга была подарена матерью царя Михаила Федоровича, инокиней Марфой, когда она в 1629 г. восстановила Угличский Богоявленский женский монастырь. В 1609 г. он перестал существовать, так как его игуменья и все монахини монастыря были убиты захватившими обитель поляками.
Ряд записей на верхокамских памятниках сделан хорошо известными политическими деятелями России XVII в. и заставляет нас вспомнить иные трагедии русской истории. Например, на московской Псалтыри с восследованием 1651 г. (5Oq'a 672. 6198-4-78) эвно через 20 лет после выхода Федор Шакловитов – в это вреподьячий Разрядного приказа – сделал собственноручную владельческую запись о том, что книгу благословил ему его дед; К>ва монастыря больничный священник Авраамий Шакловитов".
Августовская Минея 1630 г. издания (2Fa 310. 2396-5-85), также принадлежавшая Бузмаковым, была вложена кн. Ф.С. Куракиным, астраханским воеводой, в 1649 г. в церковь Сретения этого важнейшего для России города. О многом говорят записи на нескольких экземплярах Трефологиона, найденных в Верхокамье. Два экземпляра второй четверти Трефологиона (вышел 07.01.16-38) были вложены царем Михаилом Федоровичем и подписаны от его имени подьячим Приказа Большого Дворца Любимом Асмановым: первая книга – в церковь Троицы Александровой слободы (в 1639 г.), а вторая – в церковь великомученика Георгия в Юрьев Польской (5Oq'a 667. 3092-9-73 и 6202-1-78). Несомненно, особую мемориальную ценность имеет еще один московский Трефологион из Верхокамья (третья четверть, вышел 21.05.1638. 2Cq'a 28. 6268-5-88), принадлежавший кн. Дмитрию Пожарскому и вложенный им в церковь Николая чудотворца суздальского села Мугреево. Сейчас уже хорошо известны записи на Учительном Евангелии, изданном в Москве в 1639 г. В.Ф. Бурцевым. Напомню, что из записи 1652 г. на этой книге мы узнали полное имя и время смерти вышеназванного Любима Асманова; из записи 1735 г. рыльского купца Я.И. Мальцева выяснилась поразительная последующая судьба экземпляра, который был куплен в Кенигсберге в доме известного прусского академика и издателя Василия Квасовского21.
Среди тысяч "обычных" записей такого типа документы чрезвычайно редки, а их относительно большое количество на книгах, аккумулированных в старообрядческом Верхокамье, вполне объяснимо. Ибо собирать книги с автографами царей, патриархов и других известных людей России – старая и прочная традиция старообрядческой книжной культуры. Достаточно напомнить характеристику, данную О.А. Иоанновым библиотеке Выговской пустыни, или состав книжных коллекций нашего современника, руководителя Московской Преображенской общины М.И. Чуванова22.
И тем не менее в данном контексте необходимо напомнить о двух поразительных записях, связанных с именами активных деятелей раннего старообрядческого движения, которые хотя и прочно связаны с историей раскола русской православной церкви, но и сегодня во многом остаются загадочными. Автор первой сам подробно говорит о себе в записи на октябрьской Минее 1609 г. Это Стефан Вонифатьев, духовник царя, протопоп кремлевского Благовещенского собора, "что у государя на сенях". Он вкладывает книгу в "Благовещенскую вотчину, в Касимовский уезд в церковь Живоначальной Троицы". Чрезвычайно примечателен текст, в котором Вонифатьев излагает цели своего вклада: "По книге должно Великого Бога молить, церковное пение по уставу петь единогласно (выделено мною. – И.П.) петь". Напомню, что одним из первых поводов для раскола церкви было запрещение так называемого "многогласия", т.е. одновременного пения и чтения разных текстов во время богослужения. Таким образом, одно слово записи сразу же вводит нас и в сложные проблемы церковной полемики и достаточно четко характеризует отнюдь не однозначные отношения царского духовника к этим проблемам.
История с находкой в библиотеке С.П. Соловьева московской Минеи на декабрь в издании 1645 г. также хорошо известна23. Эта запись безоговорочно позволила решить вопрос о справедливости редакции жития Иова Льговского, найденной экспедицией МГУ, по сравнению с редакцией, использованной в свое время академиком В.Г. Дружининым. Запись позволяет также утверждать, что будущий Иов Льговской происходил из рода Лихачевых и был сыном Тимофея Лихачева, имевшего земли в Волоколамском уезде. Это своеручная запись будущего старообрядческого святого позволила решить один из вопросов старообрядческой истории, который вви¬ду отсутствия источников много лет оставался открытым.
Информация записей так же многообразна и необозрима, как и взаимоотношения, возникающие в неразрывном единстве человека и книги. За рамками данной работы остался целый ряд любопытнейших разделов информации записей, например, реакция владельцев на трагические события советской истории 30-х гг., голод 20-х и 40-х гг., положение нищих верхокамских колхозов и Другие проблемы советского времени, также получившие прямое отражение в записях на древней книге, олицетворяющей собой Надежду и Веру.
Ряд сведений, сохраненных нам в записях на книгах, и сегодня еще остаются непонятными для нас, некими историческими загадками. Например, на московском Часовнике 1631 года издания Петр Кошелев "сам своею рукою подписал", что купил книгу в 1810 г. в типографии ".. .заплочено 3 рубля". Можно только гадать, в какой типографии в 1810 г. старообрядцу было продано дониконовское московское издание.
Закончить анализ значения записей на верхокамских книгах для понимания особенностей и характера местной книжной традиции, очевидно, можно напоминанием факта, что именно здесь был найден экземпляр дофедоровской так называемой "анонимной" Псалтыри24, датирующейся сегодня 1559 – 1560 гг. и до самых последних лет служившей местным старообрядческим учителям в качестве учебника, по которому многие поколения местных книжников обучались основам грамоты, древней веры и традиционной культуры.
1 Поздеева И.В. Верещагинское территориальное книжное собрание и проблемы истории духовной культуры русского населения верховьев Камы // Русские письменные и устные традиции и духовная культура (по материалам археографических экспедиций МГУ 1966 – 1980 гг.). М., 1982. С. 40 – 71; Сморгунова Е.М. Лингвистические проблемы в археографических исследованиях (языковые особенности русского старообрядческого населения) // Русские письменные и устные традиции... С. 72 – 90; Никитина СЕ. Устная традиция в народной культуре русского населения Верхокамья. С. 91 – 126; Она же. К вопросу описания устной культуры в районах традиционной народной книжности (в рамках комплексной археографической экспедиции) // Вопросы собирания, учета, хранения и использования документальных памятников истории и культуры. Ч. 2. Памятники старинной письменности. М., 1982. С. 73 – 82; Поздеева И.В. Традиционная книжность современного старообрядчества // Мир старообрядчества. Вып. 1. Личность. Книга. Традиция. М.-СПб., 1992. С. 11 – 27; Она же. Продолжение традиции: Книжная культура старообрядцев Верхокамья // Мир старообрядчества. Вып. 3. Книга. Традиция. Культура. М.-Бородулино, 1996. С. 6 – 45 и др. По всем вопросам, поставленным ниже, опубликованную литературу см.: Научные публикации по итогам комплексных археографических исследований МГУ (1966 – 1992). Сост. КБ. Смилянская II Мир старообрядчества. Вып. 1: М.-СПб., 1992. С. 127 – 137; Научные публикации по итогам комплексных архео¬графических исследований МГУ (1992 – 1998). Сост. Е.А. Агеева II Мир старообрядчества. Вып. 5. М., 1999. С. 402 – 414.
2 Поздеева И.В. Записи на старопечатных книгах кирилловского шриф¬та как исторический источник // Федоровские чтения, 1976. М., 1978. С. 39 – 54; Она же. Исторические судьбы дониконовской московской печати // Книга. Исследования и материалы. Т. 67. М., 1994. С. 94 – 119; Она же. Конкретно-исторические знания и искусство истории // Книга. Исследования и материалы. Т. 71. М., 1995. С. 97 – 115.
3 Основными источниками для данной работы являются: Поздеева И.В., Кашкарова И.Д., Леренман ММ. Каталог книг кириллической печати XV – XVII вв. Научной библиотеки Московского университета. М.: МГУ, 1980; Кобяк Н.А., Поздеева И.В. Славяно-русские рукописи XV – XVI веков Научной библиотеки Московского университета (Поступления 1964 – 1978 годов). М.: МГУ, 1981; Кобяк Н.А, Поздеева И.В.
Славяно-русские рукописи XIV – XVII веков Научной библиотеки МГУ (Поступления 1964 – 1984 годов). М.: МГУ, 1986; АгееваЕ.А., Кобяк Н.А., Круглова Т.А., Смилянская Е.Б. Рукописи Верхокамья XV – XX вв. в библиотеке Московского университета. М.: изд-во "Цимелия", 1994; Поздеева И.В., Ерофеева В.И., Шитова Г.М. Кириллические издания
XVI век – 1641 год. Находки археографических экспедиций 1971 – 1973 годов, поступившие в Научную библиотеку Московского университета. М.: МГУ, 2000.
4 Поздеева И.В. Верещагинское территориальное книжное собрание... С. 40 – 71.
5 Поздеева И.В. Верещагинское территориальное книжное собрание... С. 41 и примечание 1.
6 Поздеева И.В. Продолжение традиции... С. 32.
7 Поздеева И.В. Верещагинское территориальное книжное собрание... С. 54 – 60.
8 Кобяк Н.А., Поздеева И.В. Славяно-русские рукописи XV-XVI веков Научной библиотеки Московского университета (Поступления 1964-1978 годов). М., 1981. С. 37, 38. Верх. собр. № 1355. Далее для рукописных памятников указывается только номер Верхокамского собрания, который позволяет идентифицировать любую рукопись НБ МГУ.
9 Агеева Е.А Кобяк НА., Круглова Т.А., Смилянская Е.Б. Рукописи Вер¬хокамья... С. 134. Верх. собр. 1518.
10 Агеева Е.А., Кобяк НА., Круглова Т.А., Смилянская Е.Б. Рукописи Верхокамья... С. 175 – 176. Верх. собр. 1980. Особая роль библиотеки Троице-Сергиевой лавры в истории старообрядческой книжности, в том числе и в истории старообрядческой литературы Верхокамья, уже отмечалась. Книги из библиотеки Лавры совсем не редко находятся в составе старообрядческой книжности. Довольно часто в качестве авторитетного подтверждения истинности того или другого положения находим в старообрядческих текстах отсылки к книгам лаврской элиотеки. Например, в рукописном "Летописце Торжка" (Верх. собр.1520) мы находим отсылку к "Письменной книге Торжественник", на¬ходящейся в Троице-Сергиевой лавре.
11 ОРКиР НБ МГУ 5Oq'a 557. 2278-6-79. Далее в случае ссылки на печатные книги ОРКиР НБ МГУ приводится только шифр и инвентарь, что и позволяет идентифицировать любой экземпляр кириллического издания (последние две цифры инвентаря – год поступления книги в МГУ).
12 Агеева Е.А., Кобяк Н.А., Круглова Т.А., Смилянская Е.Б. Рукописи Верхокамья... С. 62, 63.
13 Продолжение традиции... С. 37, 38.
14 Верх. собр. 1102. Кобяк Н.А., Поздеева ИВ. Славяно-русские рукописи XV – XVI веков Научной библиотеки Московского университета (Поступления 1964 – 1978 годов). М., 1981. С. 79 – 82.
15 Сборник повестей, слов и поучений из Великого Зерцала, Пролога к Патерика. Агеева Е.А., Кобяк Н.А., Круглова Т.А., Смилянская Е.Б. Рукописи Верхокамья... С. 29, 30). См. также статью В.П. Пушкова в данном сборнике.
16 Поздеева ИВ. Продолжение традиции ... С. 9, 10, 31.
17 Агеева Е.А., Кобяк Н.А., Круглова Т.А., Смилянская Е.Б. Рукописи Верхокамья... №№ 8, 9, 25, 26,41, 82, 96, 97, 118, 179,228.
18 См. рукописи, описанные в Каталоге рукописей Верхокамья под № 1993, 1223, 1127, 1202, 806.
19 Очевидно, "старообрядец" от местного определения "стариковская вера", "по-стариковски" и т.д.
20 "Описание соборного заведения книг и икон и прочих приносных и пожертвованых вещей" / Публ. И.Л. Ровинской II Мир старообрядчества. Вып. 5: История и современность. М., 1999. С. 377 – 394.
21 Поздеева И.В. "Сей многоценный бисер": (Живые традиции древнерусской литературы) // Литература и искусство в системе культуры.М., 1988. С. 235 – 243.
22 Поздеева И.В. Коллекция старопечатных книг XV XVII вв. из собрания М.И. Чуванова. Каталог. М., 1981.
23 Поздеева И.В. Повесть о житии Иова Льговского (исследование и публикация) // Церковь. М., 1992. С. 32 – 39.
24 Поздеева ИВ., Ерофеева В. И., Шитова Г.М. Кириллические издания...№4. 5Oq'a 913. 3045-1-75.
По материалам источников: Староверы в Самаре
