Создание семьи у дальневосточных старообрядцев. Ч.1

Основное условие образования семьи предусматривает нали­чие двух брачных партнеров. Однако складывавшийся в дальне­восточном регионе во второй половине XIX – начале XX вв. по­ловозрастной состав населения и демографическая ситуация создавали здесь дефицит женщин. Проблема дефицита невест воз­никла со времени воссоединения Приамурья с Россией. В нача­ле 60-х годов XIX в. этот вопрос обсуждался даже губернатором Приморской области, генерал-губернатором Восточной Сибири и другими высокопоставленными лицами.

Дефицит женщин был характерен для всех групп крестьянско­го населения и в Приморской, и в Амурской областях независи­мо от времени их прибытия в дальневосточный регион, хотя мог превалировать в том или ином районе. Он был обусловлен целым рядом причин. В определенной степени первоначально это были ошибки правительства, стремившегося отправить на восток стра­ны семьи, где преобладали мужчины-работники. Да и большин­ство семей решалось на переселение обычно в тех случаях, если в них преобладали мужчины. Сыновья не только обеспечивали хо­зяйство рабочей силой, но и были теснее привязаны к нему, чем дочери, которые, вступив в брак, оставляли семью. К тому же специфические природные условия Дальневосточного края (необходимость раскорчевки тайги, распашка целинных земель и др.) требовали привлечения значительного количества мужчин. Правительство считало, что в целях более интенсивного развития хлебопашества на Дальнем Востоке следует переселять семьи с преобладающим взрослым мужским населением. Эти факторы определили перевес мужчин в численности сельского населения края. Бесспорно, в условиях освоения нетронутой дикой дальне­восточной природы постоянно требовалось применение тяжелого физического мужского труда. Однако традиционное разделение крестьянских работ не могло обойтись и без женских рук, без жены крестьянин не мог завести самостоятельное хозяйство.

Не улучшилась ситуация с женщинами и в последующие годы. В отчете военного губернатора Приморской области за 1882-1883 гг. отмечалось, что женского населения в области почти в пять раз меньше мужского (1).

Еще сложнее была ситуация у сельского населения в целом по дальневосточному региону. По данным Первой всеобщей переписи населения Российской империи, на 1 января 1897 г из 5587S чел. крестьянского населения наиболее заселенной Южно-Уссурийской округи женщины составляли 34,5% (19339 чел.) (2) Дис­пропорция в половом составе населения очень скоро дала о себе знать. Чтобы вызвать приток женского населения, было решено оплачивать семье за счет казны переезд каждого члена семьи женского пола пропорционально членам семьи мужского пола (3) Однако, несмотря на принятые меры, все равно даже в 1910 – 1912 гг. в старожильческих селениях на 100 мужчин приходилось 93,3 женщины, а в новосельческих – 87,0 (4). Диспропорция в половом составе населения сохранялась довольно долго.

Дефицит женщин на Дальнем Востоке определял и демогра­фическое поведение мужчин: они брали в жены не только деву­шек в возрасте 15-16 лет и старше, но и всех вдов с детьми, даже пожилых. Хроническая нехватка невест приводила к тому, что крестьяне стремились женить своих сыновей и выдать замуж доче­рей как можно раньше. В противном случае шансы на создание собственной семьи и хозяйства падали.

Таким образом, неординарная ситуация с невестами в новых районах освоения на востоке страны оказывала существенное вли­яние на условия образования крестьянских семей и создания здесь своего демографического потенциала.

Менталитет дальневосточного крестьянина в вопросах брака практически не отличался от менталитета российского сельского жителя. Он складывался ве­ками и проявился на Дальнем Востоке вместе с другими традици­ями крестьянской жизни, связанными с хозяйственно-бытовым укладом, материальной и духовной культурой. Известна тесная связь между социально-экономическими особенностями тех иных регионов и характером установок на брак, семью, брачное поведение. Традиционные нормы такого поведения были всегда согласованы с условиями крестьянской жизни и составляли неотъемлемую часть ценностных ориентации, регламентировавшей все стороны поведения российского крестьянина и значительной части других сословий (5).

Брачное поведение восточнославянского крестьянина XIX – начала XX вв. непосредственно определялось его взглядами на брак и семью (6). Взгляды эти отражали не только этические нор­мы и нормы обычного права, но и ряд социально-экономических факторов, среди которых важнейшими были невозможность существования крестьянского хозяйства вне семьи, необеспечен­ность общиной и государством старости родителей, религиозный характер норм крестьянского поведения и др.

Если суммировать взгляды восточнославянских, в том числе и дальневосточных крестьян, относящиеся к брачному поведению, то в самом общем виде можно отметить следующее: брак и дети в браке – святое дело; православный человек должен иметь и семью, и детей. Холостое состояние – безнравственно. Расторже­ние брака невозможно, но в случае смерти мужа или жены, если трудно вести хозяйство, второй брак желателен и полезен. К тре­тьему браку относились с предубеждением. В совокупности эти взгляды образовали социально-психологическую модель брачного поведения крестьянства, которое имело такие основные состав­ляющие, как брак, развод, вдовство, повторные браки, рожда­емость и др.

Брак, по понятию крестьянина, – главное условие порядочности человека, его материального благосостояния и обществен­ного признания. В России неженатый крестьянин, как прави­ло, не мог получить земельный надел. Молодая крестьянка по сложившимся традициям и своему мироощущению также не пред­ставляла себя вне своей собственной семьи и девичеству всегда предпочитала замужество. Не менее важно было и то, что кресть­янское хозяйство могло нормально функционировать только при наличии в нем женских и мужских рук, так как оно основывалось на половозрастном разделении труда.

Отрицательное отношение крестьян к холостой жизни обусло­вило и высокую брачность в российской, в том числе и дальнево­сточной деревне, хотя в последней она была затруднена из-за дефицита женщин. Традиционно в XIX в. в брак вступали в довольно раннем возрасте: девушка с 15 – 16 лет и парень с 18 лет. За стремлением женить парня, как только он достигнет совершеннолетия, скрывалось желание его родителей иметь в семье дополнительные рабочие руки невестки. Поэтому парня старались женить как только он достигнет совершеннолетия. Соотношение возрастов юноши и девушки было различным. Преобладали браки ровесников или такие, где жених был старше невесты обычно на 1 – 3 года, но иногда и на 6 – 8 лет (7).

Но встречались и браки, в которых женщины были старше своих мужей. Это чаще всего объяснялось тем, что семья девушки удер­живала ее. Лишние рабочие руки всегда ценились, а работы в крестьянском хозяйстве всегда было много. Однако иногда экономические соображения перекрывались другими – боязнью, что невеста в "девках засидится", а пуще всего боялись, что "девка до брака согрешит". Это не только обесчестит семью, но и создаст ситуацию невозможности ее выхода замуж в своей этнической и конфессиональной среде. В некоторых районах Приморья такая девушка могла создать семью только с китайцем. Но главное, ранние браки почти повсеместно по России были исстари приня­ты, являясь элементом обычного семейного права. Ранние браки характерны для сельскохозяйственных районов, поздние – про­мысловых.

Таким образом, брачное поведение восточнославянского кре­стьянства на Дальнем Востоке в общей направленности не отли­чалось от аналогичного поведения в Европейской России. Одна­ко оно имело целый ряд особенностей, обусловленных специфи­кой социально-экономического и демографического развития дал невосточного региона и конфессионального состава населения.

Представители старообрядчества в своем брачном поведении в определенной степени отличались от остальной массы крестьянства, хотя основные направления общепринятых брачных норм выдерживались четко. В XVIII – первой половине XIX вв. вопрос о браках имел особую значимость в беспоповщине, в поморском согласии которой в первой половине XVIII в. вьделяются приверженцы брачников и безбрачников. Как в федосеевском, так и в поморском согласии все настойчивее проявлялись тенденции в защиту института брака. В этом, бе­зусловно, сыграл свою роль тот фактор, что социальной базой старообрядчества было крестьянство, в менталитете которого се­мья всегда представляла большую ценность.

В поповщине все толки и согласия признавали брак. Венчали старообрядческие священники или беглые попы. Однако священ­ников и беглых попов в условиях жесткого прессинга официаль­ной церкви явно не хватало. Семейные пары жили невенчанны­ми по нескольку лет. Особенно это характерно для осваиваемых восточных регионов России. И хотя правительство относилось в целом терпимо к старообрядческим бракам, они не считались законными, а "...происшедшие от таких союзов дети не признава­лись законнорожденными и не получали никаких прав по проис­хождению и имуществу" (8). И чтобы узаконить свой брак, старообрядцы-поповцы вынуждены были венчаться в официальной цер­кви и давать подписку о присоединении к ней, переходить в единоверие. Подписка, как правило, не выполнялась. Это приво­дило к преследованию со стороны светских и духовных властей. И только указ 1874 г. признал законность старообрядческих бра­ков с условием их записи в особые метрические книги при волостных правлениях. Ведение метрических книг, в которые вписы­вались даты рождения, смерти и супружества "сектаторов" (надо полагать, старообрядцев, молокан и приверженцев других сект. – Ю.А.), возлагалось на полицию. Записанные "определенным порядком в эти книги... супружеские союзы приобретали таким образом перед законом значение действительного брака, а проис­ходящие от оных дети получали права законнорожденных" (9). Однако записи в метрические книги не являлись введением для старообрядцев гражданского брака, они означали лишь "...осно­вание и существо брачного союза между мужем и женой" (10). Не признавались законными и духовные обряды, сопутствующие зак­лючению брачных союзов.

Следует отметить, что старообрядцы, особенно беспоповцы, не признавали метрические записи. И хотя браки в гражданском отношении считались действительными, юридическая проблема оставалась нерешенной вплоть до принятия закона о свободе вероисповедания 1906 г. И все же принятие указа 1874 г. было оп­ределенным прорывом в семейной политике государства по отношению к своим гражданам различной религиозной ориентации.

Основные направления брачного поведения старообрядцев были аналогичны брачным установкам остального крестьянства. Здесь так же, как и в целом в крестьянской среде, при заключении браков превалировали мотивы экономического характера: возможность получить рабочие руки, породниться с зажиточными соседями и этим упрочить свое положение и т.п., строго соблюдались брачные запреты на вступление в брак с кровными родственниками до определенного колена родства и с духовными родственниками, то есть с крестными и их детьми, и др. Но важнее для старообрядцев было найти себе семейную пару из сво­его толка и согласия. Поэтому в старообрядческой среде как v поповцев, так и беспоповцев особенно строго соблюдались под­бор брачных пар и регламент заключения брака.

Все эти обстоятельства и обусловили для старообрядцев довольно сложную брачную ситуацию, при которой они в иных случаях женили своих сыновей в довольно раннем возрасте. В таких се­мьях жених был гораздо моложе своей невесты и нередко вступал в брак в юном возрасте. Не исключено, конечно, что это мог быть случай, когда девушку долго удерживали в рамках своей се­мьи, а семья жениха предпочитала взять уже опытную работни­цу. Отметим, что такое возрастное соотношение мы встречали в брачных союзах, возникших еще за пределами Дальнего Востока. Так, в семье крестьянина Саввы Мингилева, переселившегося в начале 1860 г. в Амурскую область из д. Екатерининской Абакан­ской волости Минусинского округа Енисейской губернии, у старшего сына Максима 19 лет жена Марья была в возрасте 24 лет; второй сын, восемнадцатилетний Николай, был женат на двад­цатилетней Дарье. У тридцатилетнего Федора Логинова из той деревни жена Вера была в возрасте 37 лет (11). Переселенец старообрядец из той же Абаканской волости Деомидов, семнадцати с половиной лет, был женат на двадцатидвухлет­ней Анне, у них в 1860 г. уже был трехлетний сын Дмитрий. Другая уроженка этих мест – двадцатилетняя крестьянка Василиса Романова была замужем за пятнадцатилетним Александром.

Ранние браки юношей, у которых жена была в более старшем возрасте, встречались и у семейских-старообрядцев из Забайкалья, прибывших на Дальний Восток в конце XIX – начале ХХ в. В 1884 г. был причислен к обществу крестьян д.Ново-Андреевки Чемховской волости Амурской области, в составе отцовской семьи житель с.Надеинское Тарбогатайской волости Забайкальской области Петр Иванов Павлов, 18 лет, с двадцатилетней же­ной Прасковьей (14). В семье жителя с.Куналей Куналейской волости Забайкальской области, переселившегося в 1909 г. в Амур­скую область, Кокорина Емельяна, числился сын в возрасте 16 лет, который уже имел семнадцатилетнюю жену (15), и др. Среди брачных союзов, возникших на Дальнем Востоке, практичес­ки не встречалось браков с младшим по возрасту мужем.

Специфическая демографическая ситуация в малозаселенном дальневосточном регионе, особенно в первые десятилетия его освоения, ставила старообрядцев в сложные условия при выборе брачного партнера из своей среды. Они вынуждены были всту­пать в брак с представителями аборигенных народов, но чаще – с приверженцами официального православия. Последнее обстоя­тельство вызывало особую тревогу у православного духовенства, так как обычно итогом заключения таких браков было "совраще­ние" православных в раскол (16). Законным конфессионально-гетерогенный брак признавался только в том случае, если супруг-старообрядец давал подписку о переходе в официальное православие. На Дальнем Востоке браки старообрядцев с православными не были редкостью. В условиях постоянного дефицита невест неко­торые старообрядцы принимали православие исключительно для получения разрешения на вступление в брак с девушкой из пра­вославных. Спустя некоторое время они непременно возвраща­лись к своей вере, причем обычно вместе с женой. На рост доли конфессионально смешанных браков влияло также дисперсное расселение самих старообрядцев, их сложный конфессиональный состав. Сюда, в дальневосточный регион, стекались представи­тели самых разных толков и согласий старообрядчества. Догово­риться между собой им нередко было сложнее, чем с представи­телями официального православия.

Нельзя исключать и хозяйственно-соседские связи старообрядцев и новоселов-православных. По свидетельству последних, старообрядцы помогали им обустраиваться на новом месте не только материально, но и добрым советом. Последнее было особенно важно для переселенцев-украинцев, совершенно не знавших местных условий и первоначально боявшихся тайги. Такие хозяйственные контакты также приводили к брачным. К примеру старообрядец Никита Васильевич Мартюшев, живший в таежной деревне Черепаховке Чугуевской волости Южно-Уссурийского края взял в жены жившую в соседней деревне украинку Пелагею Ивановну (фамилия неизвестна. – Ю.А.). Последняя прежде, чем выйти замуж за Никиту, приняла старообрядчество. Родственники Hикиты вспоминают, что Пелагея была известной песенницей на всех свадьбах (17). Возможно, в данном случае хозяйственн интересы переплелись с демографическими.

Случаи, когда хватка невест в старообрядческих селах вынуждала старообрядце искать их в православных деревнях, имели место. В частности 1897 г. старообрядец-беспоповец Никитин из с.Покровки Хаба­ровского округа Приморской области обратился к благочинному г.Хабаровска с просьбой обвенчать его сына с девушкой из числа православных. Предполагалось также, что после заключения брака его сын перейдет в православие. Однако Никитину с целью огра­дить сына от влияния родителей было поставлено условие: после венчания отделить новобрачного и предоставить ему возможность вести самостоятельное хозяйство. Никитин не согласился с та­ким предложением и подал прошение в более высокие инстанции – самому генерал-губернатору Приамурского края Н.И.Гродекову. Генерал-губернатор, хорошо зная сложную демографическую си­туацию в дальневосточном регионе и заботясь о быстрейшем освоении вверенного ему края крепкими крестьянскими семья­ми, счел возможным удовлетворить просьбу Никитина. Его ре­шение было передано Приамурскому архиепископу Евсевию. Од­нако этот вопрос так и не был решен положительно. От Hикитина на потребовали вначале принять православие, а затем уже венчаться, но он отказался (18).

Нередки были случаи женитьбы мужчин – приверженцев официального православия на старообрядках, которых выдавали за­муж лишь в случае принятия женихами старообрядчества. Так женился на старообрядке из таежной д.Каменки Чугуевской волости Южно-Уссурийского края Сотникой Устинье Исаков Журавский, житель соседней д.Уборка Чугуевской волости. Украинец Гульков Спиридон Филиппович, живший в д.Каменка Чугуевской волости в работниках у старообрядца Красилова Григория, в 1919 г. тоже взял в жены старообрядку Ефросинью Григорьевну Красилову. У ее отца было четыре дочери, сыновей не было. Гульков Спиридон не только принял старообрядчество, но и фамилию своего тестя Красилова (20).

Другой православный – из Ивановской области – Дмитрий Ива­нович Кутьин, русский, фельдшер по образованию, женился в 1928 г. на вдове-старообрядке, двадцативосьмилетней Сотниковой (Девичья фамилия – Казанцева) Анне Семеновне из той же д.Каменки Чугу­евской волости. Он также принял не только старообрядческую веру, но и взял фамилию жены. Сотников Дмитрий в 1930-е годы эмигрировал в Китай и там вскоре погиб (21).

Таким образом, взаимные хозяйственные установки, сложная демографическая ситуация как у старообрядцев, так и у привер­женцев официального православия были причинами конфессио­нально-смешанных браков в таежных регионах Дальнего Востока, населенных преимущественно старообрядцами-беспоповцами. К тому же в таких, как правило, малозаселенных районах на первых этапах освоения официальное православие имело слабое влияние. Православных приходов было мало, территория, которую обслу­живал один священник, обширная, и вовремя выполнить все ду­ховные требы практически было невозможно. Поэтому в отда­ленных местах региона православные крестьяне для выполнения духовных треб пользовались услугами старообрядческих уставщи­ков-беспоповцев.