Прошедшим летом умерла монахиня Георгия (Лидия Владимировна Каледа*1922 – †11.06.2010) – дочь мученика, жена тайного священника, мать служителей Церкви. Для многих Лидия Владимировна была живым и ярким свидетельством несгибаемого мужества церковного народа в годы советской власти и образом истории Русской Церкви в ХХ веке.
Ее отец, священномученик Владимир Амбарцумов, лютеранин по рождению, баптист по сознательному выбору, горячо и искренне искал Христову истину и в эпоху гонений нашел ее в Православной Церкви. Когда Лидии было 15 лет отец ее, ставший к тому времени священником, был расстрелян. Боль от этой раны не затихала всю ее жизнь. Она осталась с приемной матерью (родная ее мама умерла еще раньше, когда Лиде был год), но не в одиночестве. Ее окружала живая христианская среда: сверстники из церковных семей, замечательные старшие друзья, молодость которых пришлась на 20-е годы – время, освобождения Церкви от бюрократического гнета синодального порядка и самоотверженной защиты ее от первых гонений. Это было время особого вдохновения, когда верующие создавали новые формы церковной жизни. Друзья ее отца (в том числе ее приемная мать, М.А. Жучкова) в большинстве своем были связаны с движением Христианских студенческих кружков, а родственники ее будущего мужа – с Александро-Невским братством в Петрограде, крупнейшим церковно-общественным объединением 20-х – начала 30-х гг., организованным в ответ на призыв патриарха Тихона и Поместного Собора Российской Церкви к защите церковных святынь от поругания новой властью.
Лидия Владимировна в юности мечтала стать врачом, но, закончив школу, поступить в медицинский она не успела, так как началась война, и институт эвакуировался. Поэтому она поступила в педагогический институт на биологический факультет. Училась она очень хорошо. Любила вспоминать забавный эпизод, когда Глеб Каледа – ее будущий муж, а тогда друг, не зная, как представить ее кому-то, сказал: "Это Лида, сталинская стипендиантка".
Конечно, главное в ее жизни – это то, что она была спутницей жизни отца Глеба, "неотрывной его частью" (по его собственному выражению). Знакомство их началось в возрасте 8-9 лет с совместных прогулок семейств Калед и Амбарцумовых. Позднее эта дружба крепла; они вместе переживали выпадавшие им скорби. В конце 30-х, после ареста отца Владимира Лидия несколько раз ходила в приемную НКВД (ул. Кузнецкий мост, д. 3) узнавать о судьбе своего отца. Нужно было стоять в долгих очередях, чтобы попасть в кабинет, где неизменно звучала одна и та же фраза: "Десять лет без права переписки". Не все тогда догадывались, что она означала – расстрел. По просьбе Лидии, в этих походах ее всегда сопровождал именно Глеб (обоим было 15-16 лет). Он ждал ее в соседних переулках, преодолевая страх, по собственному признанию. Лидия Владимировна всю жизнь молилась, чтобы узнать, где погиб ее отец. Только в начале 90-х стало известно, что он был расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой. Увековечение памяти всех, погибших здесь, стало еще одним делом жизни семьи Калед и ее самой.
Детская дружба не часто перерастает себя и становится прологом к более глубоким отношениям и чувствам. Но у Глеба и Лидии случилось как раз иное. Детские и отроческие встречи, которые происходили в кампании других сверстников из христианских семей, оказались только первым этапом их долгой и богатой жизни. А впереди было еще много таких этапов.
Одним из важнейших этапов в жизни Глеба и Лидии была война. Все четыре года, что Глеб был на фронте, между ними шла переписка. В ходе нее отроческое приятельство переросло в глубокую искреннюю дружбу двух молодых, но уже обладающих непростым жизненным опытом людей. После войны эта дружба (единение ума и души, как потом определял ее отец Глеб) стала перерастать в любовь.
1 июня 1951 г. в храме Илии Пророка в Обыденном переулке протоиерей Александр Толгский венчал Глеба и Лидию. Они стали семьей, началось строительство их Малой Церкви. В 1952 г. родился их первенец. Их жизнь в это время была наполнена обыденным героизмом. Чего стоили их многолетние скитания с детьми по пригородным дачным поселкам, дома в которых по большому счету не были приспособлены для жизни зимой (московскую комнату они делили с семьей папы Глеба и все не могли в ней разместиться), или жизнь вдевятером с мачехой Глеба в 28-ми квадратных метрах... Но этот героизм был именно обыденным – в нем не было какого-то пафоса или скрытой жалости к себе, а в рассказах обо всех этих обстоятельствах было больше юмора и самоиронии, чем чего-то иного. Это были жертвы друг для друга, совершаемые в любви, которые только укрепляли и углубляли ее. При всем стесненном быте они, ни дети, ни взрослые не чувствовали себя ущербными. Хотя профессиональные занятия Лидии Владимировны, ее явные дарования биолога не были развиты (после рождения детей она оставила свою работу), а были принесены в жертву семье и профессиональному росту будущего отца Глеба, в ней не было скрытого упрека и обвинения других. Потому что с ними была полнота жизни, полнота жизни во Христе, и сама Лидия Владимировна была носителем этой полноты.
Она ни в чем не противопоставляла себя окружающей жизни. В укладе ее жизни никогда не было никакой позы. Было в этом много от вообще свойственной ее поколению привычки не выражать свои мысли демонстративно. Но Лидию Владимировну никто не назвал бы человеком скрытным. В ней парадоксально сочетались глубокая тайна внутренней жизни семьи и своей собственной и открытость. Открытость и хранение тайны – позволили и их детям полноценно жить в Церкви и одновременно преуспевать в своих светских специальностях. Старший и третий ее сыновья стали геологами, как и их папа, а остальные дети – медиками, как мечтала она сама. Но прошло время, и двое из сыновей стали священниками, а младшая дочь – монахиней, настоятельницей монастыря, в котором 5 декабря 2009 г. приняла постриг и Лидия Владимировна, получив имя в честь одного из первых своих духовников – священноисповедника Георгия (Лаврова; *1868-†1932).
Будучи все время окруженной детьми, а скоро и внуками, и их заботами, Лидия Владимировна очень много читала. Она читала все, что читалось отцом Глебом, и все его труды. После смерти отца Глеба Лидия Владимировна не только принимала постоянное участие вместе с детьми батюшки, в публикациях его трудов, но и начала писать сама. Ее воспоминания стали еще одним драгоценным свидетельством жизни Церкви и жизни их малой Церкви, отца Глеба.
Следующим этапом в ее жизни стало тайное священство отца Глеба, принятое им в 1972 г. С самого начала это было и ее служение. Не даром митрополит Иоанн (Вендланд) поставил главным условием тайной хиротонии отца Глеба согласие на это его супруги. Теперь их семья стала семьей священника. В их доме теперь находился храм, который обустраивала и оберегала прежде всего Лидия Владимировна. Храм нужно было сделать из ничего и при том в глубокой тайне, с расчетом на возможный обыск. И она делала все своими руками: подризник – как длинную ночную рубашку, чтобы хранился среди белья, епитрахиль – из полосок ткани, фелонь – из белой скатерти, которая в нужное время застегивалась спереди английской булавкой, небольшой фужер стал Чашей, а другой фужер – дискосом. Окна кабинета завешивались несколькими слоями поролона и одеял, этюдник служил престолом, а тумбочка жертвенником. Плащаницу для служб Страстной седмицы сделали из изображения лика Спасителя с Туринской Плащаницы, окруженной белой лентой и красным бархатом.
По признанию Лидии Владимировны, став священником отец Глеб сильно изменился. Он как бы отдалился от супруги, уйдя в свой храм, в священническую молитву, в служение духовника. При этом дом, семья, домашняя Церковь оставались на ней... Естественно, это отчуждение было только начальным, болезненным, но необходимым периодом в превращении их семьи в семью священника. Позднее отец Глеб "вернулся", а Лидия Владимировна укрепилась в своем подвиге "верной и ревностной" его помощницы. Но теперь они оба по собственному опыту знали, что – как позже написал отец Глеб – "самый трудный женский крест – это путь жены священника; он больше пути монашеского".
О смысле строительства домашней Церкви отец Глеб написал в своей книге. Хочется только сказать, что все, что батюшка написал там, родилось из живого творчества их совместной жизни с Лидией Владимировной. В кабинете отца Глеба стояли в ряд три фотографии, запечатлевшие основные вехи жизни их домашней Церкви. Первая 1951-го года, на ней – Лидия и Глеб вскоре после свадьбы. Вторая – 1975-го, на которой – семья в полном составе, уже принявший сан отец Глеб и Лидия Владимировна в окружении всех детей, и затем третья, сделанная летом 1994 г., – убеленные сединами и радостные снова вдвоем сидящие Лидия Владимировна и отец Глеб. Наверное, этот последний этап в их совместной жизни оказался слишком коротким.
После выхода на открытое служение отец Глеб уже всецело принадлежал Церкви, и Лидия Владимировна терпеливо ждала по окончании богослужений, когда иссякнет поток духовных детей, идущих к нему... В этом и во многих других эпизодах ее жизни (в согласии на рукоположение отца Глеба, в том, как она приняла благословение на постриг, которое было для нее совершенно неожиданным) было всецелое послушание Церкви. Это было истинное смирение без рисовки и смиреннословия, которое все принимает, что дает рука Божия: "се, раба Господня; да будет мне по слову твоему" (ср. Лк 1:38). Последние годы своей жизни, после кончины батюшки Лидия Владимировна проводила поочередно у своих детей. Ее легко было найти, и она всегда была открыта к общению, неизменно всем интересовалась и делилась тем, что было ей дороже всего, – дела храма на Бутовском полигоне и наследие отца Глеба.
Ее отпевание 13 июня проходило в Свято-Духовском храме Зачатьевского монастыря в приделе, освященном в честь ее отца, священномученника Владимира. За скорбью разлуки, кажется, многие чувствовали спокойное и радостное присутствие ушедшей. И думалось, что ныне они снова вместе, ныне их Малая Церковь – из воинствующей стала Церковью торжествующей.
Источник: Татьянин день
