Портал "Православие и мир" продолжает путешествие по закулисью религиозной журналистики. Идея серии бесед принадлежит публицисту Марии Свешниковой, исполнение – редактору портала Анне Даниловой.
Чем была газета "Татьянин День" для студента МГУ? Для меня – это были невзрачные странички, каждого номера которых ждали с нетерпением, и хорошо, если в лавочке православной литературы напротив 11 поточки еще не раскупили. Я знала наизусть даже всю редакцию: Влад Томачинский, Игорь Палкин, Дарья Хоменко, Юрий Баженов, Сергей Сысоев... За этими страницами была жизнь православной молодежи где-то там на приходе у о.Максима. Прийти и попроситься к ним я стеснялась (даже на встречу-поиск новых авторов не пошла, так было страшно, ведь писать совсем не умеешь).
А писали авторы ТД с юмором, очень открыто, очень по-человечески, об очень важном. Вот интервью с профессором твоего факультета (а он, оказывается, верующий), а вот журналистское расследование работы секты, а вот конкурс юмористического рассказа о сессии. В общем, опыт университетской православной газеты "Татьянин День" на сегодня превзойти не удалось никому. Среди прекрасных молодежных изданий газета ТД так и осталась уникальным особняком – черно-белая, потрепанная от многих прочтений, искрометная, свежая, молодая.
Первый главный редактор газеты "Татьянин день" – Владислав Томачинский – сегодня – иеромонах Симеон, клирик Сретенского монастыря, директор монастырского издательства. Он и сам, кажется, рад вспомнить 90-е журналистские, приносит в кабинет из кельи подшивку старого ТД...
Иеромонах Симеон (Томачинский)
родился в 1973 году в Москве.
В 1996 году закончил русское отделение филологического факультета МГУ им. Ломоносова.
В 1999 году защитил кандидатскую диссертацию по творчеству Гоголя (Выбранным местам из переписки с друзьями) и поступил послушником в Сретенский монастырь.
В 2003 году был пострижен в монахи и возглавил издательство Сретенского монастыря. В 2004 году был рукоположен в священника. В 2008 году закончил Сретенскую духовную семинарию. Директор издательства Сретенского монастыря.
Чуть не побили
– Отец Симеон, расскажите, с чего все начиналось?
– Начиналось все интересно, романтично и сложно. Я закончил филологический факультет МГУ, но когда-то я собирался поступать на факультет журналистики и даже учился на подготовительных курсах. Правда, все усвоенное на курсах быстро забылось и потом пришлось осваивать все заново.
Это был 1994 год и церковных изданий практически не было, разве что "Православная Москва" и "Московский церковный вестник". Они были изданиями достаточно закрытого типа с официальной информацией, не привлекавшие ни молодежь, ни светских людей в целом. Мы с Сашей Егорцевым учились на филологическом факультете МГУ, на третьем курсе. Тогда решался вопрос об открытии Татьянинской церкви: храм еще не был возвращен, но уже была студенческая молодежная община.
– Вы нашли Татьянинскую общину или она вас "нашла"?
Александр Егорцев
– Когда я читаю воспоминания о Татьянинском храме, то оказывается, что я и сам уже забыл, как все происходило, например, я читал в одном сборнике рассказ Саши Егорцева, что это я его в общину привел. Но мне кажется, что мы о. Максима увидели на выступлении в университете, он тогда был назначен настоятелем университетской церкви и, как Саша теперь вспоминает, я сказал, что о. Максим вменяемый, продвинутый батюшка, с которым можно поговорить.
Я сначала ходил в Донской монастырь, а потом я стал прихожанином Сретенского монастыря – никаких проблем с приходом у меня не было, но было понятно, что в университете нужна своя церковь.
В процессе открытия церкви и общения с людьми, мы поняли, как много православных, церковных людей, особенно среди наших преподавателей и даже среди студентов. Сейчас православие – общепризнанное, можно даже сказать, модное течение, а тогда назвать себя православным верующим – было вызовом.
Нам приходилось в университете на разных факультетах собирать подписи для открытия храма – была масса интересных эпизодов. Например, однажды мы проникли тайным образом на пресс-конференцию, которую проводил театр, занимавший тогда помещение храма.
Мы даже выступили на этой пресс-конференции, где были только противники открытия храма. Даже не знаю, чем бы это все кончилось, потому что обстановка так накалилась, что про себя мы уже начали читать псалмы. Нас вовремя вызволили оттуда наши старшие товарищи.
– И в практически еще не созданном приходе первым делом возникает газета?
– Остро не хватало издания, где на современном языке говорилось бы обо всем, что волнует молодого человека: о духовной жизни и культуре, о спорте и учебе. Мы понимали, что, нужно молодежное издание для людей, тянущихся к религии, к вере. Понимали, что предрассудки, которые культивируются средствами массовой информации, не дают человеку даже приблизиться к вере. Эти мифы поддерживались даже существовавшими даже церковными изданиями, они были словно отгорожены от мира.
– Какие наиболее яркие мифы того времени?
– Миф о том, что вера противоречит науке, что все связанное с церковью – это мракобесие, что вера загоняет человека в рабство, ограничивает его свободу, мешает его самовыражению. Мы даже хотели каждому мифу посвятить отдельную брошюру.
– Вы совмещали газету и учебу?
– Конечно, газета отнимала много времени, и приходилось жертвовать учебой. Когда мы только создавали газету, я думал, что вот мы сейчас запустим это дело, поставим на нужные рельсы, и я буду заниматься учебой, но потому оказалось, что чем дальше, тем больше на нее уходит времени. С другой стороны, через других людей, через интересные материалы открывалось что-то важное, что очень укрепляло и помогало в той же учебе.
Раздолбайский ТД
– В это время родилось сразу несколько православных изданий: "Фома", "Альфа и Омега", "Встреча".
Наш поиск совпал с аналогичным поиском других, теперь уже титулованных людей, таких, как Володя Легойда. Мы с ним очень оживленно обсуждали создание православного журнала: собирались на Погодинской в Издательском отделе Московской Патриархии, где у нас были общие американские друзья. Мы часами обсуждали, каким языком разговаривать с людьми, как должен выглядеть журнал – все придумывалось на пустом месте. Так практически одновременно были созданы и газета "Татьянин день", и журнал "Фома".
– Чем отличались издания?
– В "Фоме" основным было исповедальное начало: много писем от читателей, исповедей с ответами священников, много рассказов, поэзии. Самым главным для нас было увидеть человека: раскрыть внутренний мир православного профессора, православного аспиранта, художника, студента. "Татьянин день" был немного раздолбайским – мы старались чем-то зацепить человека.
– И чем вы старались зацепить?
– Хотя бы и бытовыми историями из студенческой жизни. А вообще у нас был довольно широкий диапазон разных жанров – и фельетон, и интервью – горячие жанры журналистики, полемика была с другими изданиями.
У нас всегда была установка на диалог, мы публиковали самые разные материалы, порой совершенно не отражавшие позицию редакции. Помню, что у нас всегда были ужасные споры с криками (как и в любой редакции), молодые еще были, горячие.
За какие-то тексты мы бились со страшной силой. Право вето было только у главного редактора, то есть у меня, и у отца Максима.
– Пользовались правом вето?
– Не помню таких случаев, если только пару раз и то в заголовках.
Были у нас и серьезные расследования, которые делал Саша Егорцев, продолжавшиеся чуть ли ни целый год. За одно такое расследование дела с кришнаитами, на нас даже пытались в суд подать.
– Что произошло?!
– На биологическом факультете МГУ была полностью вегетарианская кришнаитская столовая. Мы провели расследование, собрали много материалов, выяснили, что это кришнаиты, и передали материал ректору. Слава Богу, Виктор Антонович хорошо относился к нашей газете, некоторые номера даже финансово поддерживал и давал свои интервью. В этот же день – одновременно, представляете – на стол к нему легли предложения о том, чтобы организовать целую сеть таких вегетарианских столовых. Когда все наши материалы в ректорате изучили, эту сеть организовать не дали, и кришнаитская университетская столовая была закрыта!
– Это же все небезопасно.... Александр Егорцев ведь проводил много таких расследований?
– Да. У него уже в то время была продвинутая аппаратура, которую он прятал под одеждой, проникал на разные собрания – и сайентологов, и других сект, а ведь это все были очень влиятельные организации, в т.ч. и в финансовом плане. С сайентологами была связана история с так называемым читальным залом Рона Хаббарда в МГУ – долгое время с ним боролись, писали и, в конце концов, его закрыли. Еще одна такая история произошла на факультете журналистики – там действовала радиостанция, связанная с иезуитами. Это мы тоже расследовали и доводили до общественности.
В общем, горячих тем было много, но главное для нас было показать, что человек верующий – это человек, думающий, даже во многом более продвинутый, чем обычные люди. Мы не стеснялись об этом говорить, хоть у нас и небольшое издание было, маленький тираж на газетной бумаге.
– Денег не хватало на хорошую полиграфию?
– Да, но это был и имиджевый ход: студенческая газета не должна быть глянцевой и гламурной.
– Какие тексты больше всего памятны?
Отец Симеон задумывается.
– Мне больше всего нравятся именно интервью, которые мы брали. Впоследствии мы даже издали книгу интервью "Судьба и вера". В ходе беседы очень раскрывался человек, и сам для себя ты многое открывал.
Помню, с Виктором Петровичем Мазуриком было интересное интервью о японской культуре и том, как ее воспринимать с христианской точки зрения. С Александром Александровичем Волковым, с Никитой Ильичем Толстым. Интервью с Андреем Чеславовичем Козаржевским – прямо перед его смертью – он был почти крестным отцом нашего издания, ведь это интервью было самым первым в ТД, а потом один из номеров мы посвятили уже его памяти.
Какой бы я хотел видеть газету "Татьянин День"? – опрос 1990-х
Иногда с нами происходили самые настоящие чудеса. Нужно было какой-то материал найти, и вдруг он возникал просто ниоткуда. Так, у нас была полемика о Туринской плащанице: одним физиком была высказана гипотеза о том, что Нерукотворный образ Спасителя и Туринская плащаница – это одно и то же. Но ведь церковное предание и традиции исключают такую возможность. И вдруг нам пришла из Парижа статья Б.Успенского, которая всех примирила и все акценты расставила верно.
– Кто для вас был образцом того, как надо писать, на кого вы ориентировались?
– "Независимая газета" Третьякова. Я там очень многое для себя почерпнул.
– Например?
– Например, диалогичность: сталкиваются совершенно противоположные позиции, но не в режиме ругани, а в режиме интеллектуального дискурса и противостояния. И редактор умеет все это организовать, подать, преподнести. Как редактор Третьяков, конечно, абсолютно гениальный человек, газету и приложения он строил очень интересно, они сразу же раскупались.
Третьяков первым ввел в газету целую вкладку, посвященную религии. Тогда о религии в лучшем случае был один абзац и то связанный с каким-то скандалом.
– По сути дела, это был первый такой прорыв информационной блокады?
– Да. То, что в светской газете появилась такая вкладка – это, конечно, был прорыв, и делалось это было очень качественно, ведь вкладка выходила внутри газеты, которая пользовалась огромной популярностью у интеллигенции. Тогда не было журналистов, пишущих о религии, и приходилось изощряться, чтобы найти материалы и авторов. Публикация в "НГ-религиях" была настоящим событием, которое потом долго обсуждалось.
Редакция за работой
Редакция за работой
Я всегда старался ориентироваться на сделанное Третьяковым и лучшее из этого брать: мы начали делать свои вкладки, пробовали разные схемы, ведь если издание не развивается, то оно умирает.
Что касается журналистов, с которых хотелось брать пример и которых было интересно читать, то это, конечно, Максим Соколов, которого я и сейчас с удовольствием читаю.
– А если говорить о текстах рубежа веков, которые вы помните и сейчас? Я вот, например, могу точно сказать, что "Татьянин день" в своей печатной версии у меня стойко ассоциируется с замечательным рассказом студента Свято-Тихоновского института "Тайное средство для сдачи экзаменов".
– Конечно, для меня самым памятным был цикл материалов о новомучениках за Христа пострадавших – выпускниках университета, практически наших современниках, которые закончили юридический, филологический и другие факультеты. Образованные люди, подвижники науки, они приняли мученическую смерть за Христа. В материалах о них давалась небольшая справка, приводились фотографии, и то, что это люди университета, для нас было очень важно. Эти материалы произвели самое яркое, просто колоссальное впечатление.
Конечно, это цикл расследований с Сашей Егорцевым и все наши интервью, которые лично мне очень многое дали.
Недавно мы ездили на день памяти нашего погибшего монаха Михаила. Он в свое время закончил филфак Питерского университета, потом был в Псково-Печерском монастыре, потом – в Сретенском. Мы в "Татьянином дне" публиковали его стихи под псевдонимом, а через какое-то время уже – некролог. Монах Михаил был зверски убит. Мы брали их с собой на кладбище и там читали.
Некоторые свои тексты тоже помнятся. Например, обращение к Борису Борисовичу Гребенщикову о том, что он стал попсой, а раньше у него был живой стиль, в котором мы находили то, что потом в полноте обрели в Церкви, и когда мы пели "Серебро Господа моего", то просто противостояли той пошлости, которая была в советской попсе.
– Вы издавали книгу по материалам публикаций?
– Да, у нас выходило несколько книг. Одна была по материалам о сектах "Тоталитарные секты и свобода совести". Другая – "Вавилонская башня", это был сборник разных материалов, посвященных, условно говоря, новому религиозному сознанию. Потом был сборник интервью. Две или три книги Ирины Силуяновой на тему современных медицинских технологий, мы и в Сретенском монастыре потом переиздавали. Кстати, ее материалы всегда вызывали отклик, порой довольно резкий, даже сказал яростный.
От "Такси-блюза" к "Острову"
– А расскажите об атмосфере тех дней?
Сама творческая атмосфера была необыкновенной: словно возникло такое подспорье, которое помогало людям преодолевать старые предрассудки и стереотипы. Недавно мы обсуждали с отцом Владимиром Вигилянским, что произошло перерождение и интеллигенции, и творческих людей: вот 1991 год – мы ходили на концерт Мамонова и на премьеру фильма "Такси-блюз" Лунгина. В 2006 году тот же Лунгин с тем же Мамоновым снимает уже "Остров", причем это не просто конъюнктура, а люди действительно прошли этот путь – от "Такси-блюза" к "Острову". Для нас это живое свидетельство перемен и масса людей проделала такой путь.
Какая-то наша капля в этом море Божественной помощи, которая дала возможность людям преодолеть существовавшую пропасть между интеллигенцией и Церковью, наверное была, а особый вклад внес журнал "Фома".
– Как распространялась газета по университету?
– Распространение всегда было сложной задачей, нам никто не помогал. Часть номеров мы раздавали, часть продавали на журфаке, часть в гуманитарном здании МГУ. Поскольку сам Татьянинский храм находится в центре города и сердце университета, то люди и в храм заходили и интересовались нашей газетой.
– Было ли живое общение со сверстниками?
– Да, у нас была целая программа в рамках наших изданий "Фома", "Встреча" и "Татьянин день", когда мы ездили по разным городам – Липецк, Воронеж, Ставрополь – и выступали в университетах перед молодежью. Формальным поводом было представление молодежных изданий, а по сути, это был разговор о вере, о духовных вопросах на том уровне, на котором могли, мы старались отвечать. Это было интересно и для нас, и для молодежи.
– Как, на ваш взгляд, развивается современная православная журналистика?
– По сравнению с серединой 90-х годов современная религиозная журналистика – это деградация, шаг назад: сейчас практически отсутствует жанр расследования, нет миссионерских поездок печатных изданий. Сегодня журналистика стала более профессиональной в том смысле, что она стала более благополучная оплачиваемая. У нас же даже бюджета как такового не было. Но все равно лозунг был, что мы должны все делать профессионально и все церковное должно быть на самом высоком уровне.
Я иногда просматриваю старые подшивки и понимаю, что номера тех лет были более живые. Там много недостатков, особенно в первых номерах, но, тем не менее, все было живо, чувствовалось живое дыхание, не отформатированное, не загнанное в рамки и именно это привлекало молодежь...
– Может быть, журналисты исписались? Ведь оно дело написать о том, что обдумываешь годами, и другое дело, когда авторы пишут по четыре статьи в неделю...
– Может быть. Но думаю, что то время было временем время экстремальное, когда ты противостоишь множеству и соблазнов, и довольно враждебному окружению, а сегодня время, когда тебя окружают друзья, и все более менее удачно складывается во всех отношениях. Сейчас Церковь имеет совершенно потрясающие перспективы, но это благополучие тоже вносит дополнительные сложности.
– Какие вы могли бы назвать безусловные табу для религиозной журналистики и что обязательно должно быть в каждом издании о религии?
– Мы в свое время решили, что у нас вообще не должно быть никаких табу на темы. Но сейчас, я думаю, это не совсем правильно. Наверное, есть такие вопросы, которые не стоит затрагивать. Должно быть табу на определенные манеры подачи материала, мы не можем использовать оскорбительные формулировки даже в рамках ернического стиля.
– Вы сами писали о внутренних проблемах жизни Церкви?
– Тут действовала некая внутренняя цензура. Мы старались не писать о внутрицерковных проблемах, потому что мы обращались к аудитории светской – зачем надо было вовлекать людей в наши внутренние проблемы? Никто не скрывал, что проблемы есть и что не все идеально в Церкви, но специально мы не об этом не писали.
– А вообще возможно полноценное православное издание без разговора о существующих внутрицерковных проблемах?
– Это большой вопрос, который не имеет однозначного ответа. Сегодня приходится слышать, что в православной журналистике стилевое однообразие в изданиях, не хватает ярких авторов и интересных новых подходов. Это все так, но ведь и светская журналистика во многом перебирает гиперкритичностью и разбором грязного белья. Думаю, что мы не можем идти по этому пути.
Другое дело, что не хватает какого-то откровенного разговора о каких-то глубинных проблемах, соблазнах, опасностях, которые нас подстерегают, и здесь должна же быть свобода дискуссии.
Когда же так или иначе все структурировано и все очень правильно идет, то скучно становится. Думаю, что и судя по нашему "Тятьяниному дню", и по порталу "Православие и мир" можно сделать вывод, что возможно делать яркое, интересное, многогранное издание, не копаясь в спорных церковных вопросах, и в то же время оставаясь искренними.
– Спасибо!
Источник: Татьянин день
