К чему православным психология?

Нужно ли со своими "болячками" идти к психологу? Особенно если ты – верующий православный христианин? Если есть священники, Церковь, Евангелие и святоотеческое наследие, зачем еще нужна психология?

Все мы знаем, что в вопросах веры ничто так не ценно, как опыт. Поэтому, пытаясь ответить на вопрос "Нужна ли православному психология?", в первую очередь оглядываешься на реальный опыт своих близких. А он разный.

psiho_500

У одной из моих верующих, православных подруг была невыносимого характера и нрава сестра-подросток. Не получая от матери или сестры желаемого, кидалась утюгами, будильниками, громила мебель. В том, что подруга не преувеличивает, мы и сами убедились, когда однажды она привезла ее в нашу подмосковную общину при храме, куда мы съезжались на субботу-воскресенье под крыло своего духовника. До метания утюгов и будильников дело не дошло, но по речам и мелким поступкам, по увлеченному передразниванию взрослых было заметно, что подросток явно без тормозов. "Для меня нет авторитетов" – сквозило в бесшабашном ее тоне.

Дело дошло до того, что чрезвычайно умудренный, хорошо нас знающий священник однажды даже благословил Машу в период особо неукротимого буйства сестры... вызывать домой милицию.

Маша уходила от родных, чтобы не сталкиваться с сестрой, жила у друзей. Потом наше общение стало не таким тесным, а когда спустя какое-то время, встретившись, мы поинтересовались у Маши, в каком состоянии сестра, оказалось, что метательница утюгов и будильников – отличница юридической академии и уже давно не тиранит семью. "Что же произошло?!" – ахнули мы. "Я сводила ее к психологу в православный центр. Она с ней, видимо, точно и убедительно поговорила, и – как отрезало. Сестре вдруг стало все понятно и про себя, и про последствия своего поведения".

"Может быть, девочка "переросла" свое буйство, вышла из трудного подросткового возраста?" – не доверяли мы Машиному рассказу. "И это могло сказаться, – отвечала Маша, – но именно разговор с психологом оказался для нас тем самым ключом, который открыл ей дверь понимания – и себя, и других".

А вот совсем другая история. Еще одна моя знакомая, верующий человек, без особой нужды, ради любопытства к внутреннему миру стала ходить к давно знакомому и когда-то сыгравшему хорошую роль в ее жизни психологу на что-то вроде психоаналитических сеансов.

Над нею посмеивались даже неверующие – смотрите, она и на исповедь ходит, и к психоаналитику. Подруга поясняла: исповедь – целительное Таинство, а встречи с психологом – что-то вроде перестройки душевной архитектуры. Ей казалось, что они с ее знакомым психологом хорошие "прорабы" этой перестройки.

mente-abierta_250Спустя три года после начала этого интеллектуального и душевного приключения я встретила ее в состоянии мучительного кризиса. Она попала в тяжелые испытания, несчастья преследовали ее и ее родных, и она забыла обо всем на свете, кроме молитвы, постов, Церкви. На мой вопрос о психологе замахала руками: "Все это игрушки. И я не уверена, не опасные ли". Прочитав удивление в моих глазах, уточнила: "Я передоверилась тому психологу, он сказал, что мы занимаемся с ним "психодрамой", а на поверку оказалось – чем-то непонятным. Похоже, он применял ко мне полугипнотические практики, а след этих практик я, несмотря на университетское образование и всегдашний интерес к гуманитарным текстам и практикам, сейчас не могу "считать"".

Та плотность боли и тот мучительный опыт реальных событий и переживаний, через которые моя подруга прошла потом, не оставил камня на камне от интереса к такого рода практической психологии, а подозрение к ней – оставил.

"Мне кажется, я развинтила себе душу этими странными самокопаниями и фантазиями, а когда пришли реальные испытания, встретила их в ослабленном состоянии, и чуть не погибла. В конце концов, Господь дает каждому то устроение души, которое дает. Надо терпеть в том числе и свои психологические слабости", – такую позицию заняла она в итоге.

Она не согласилась даже с моим соображением, что опасны, скорее всего, вот такие психоаналитические методы смутной духовной этимологии, ну а уж обычный-то разговор с хорошо образованным психологом – дело полезное. "Все нам дано, все у нас есть – в духовном опыте святых отцов. А психология – это "лабиринт, из которого нет выхода"".

Почему для кого-то психология становится нитью Ариадны, выводящей из лабиринта трудностей, а для кого-то – самим лабиринтом?

Сказать ли психологии решительное православное "нет"? Но не поскальзываемся ли мы тут на том самом обскурантизме, на который много раз указывала русская интеллигенция, говоря о церковном опыте?

Ведь у психологов в арсенале немало практических навыков. Недаром же на всех пресс-конференциях в дни напряженного поиска решений "что же делать с сидельцами пензенского оврага?" рядом со священниками сидела психолог и говорила дельные вещи. И из сект, все знают, людей лучше вытаскивать, опираясь на помощь профессионального психолога.

Ну и в конце концов: "Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною" (1 Кор. 6: 12). Психология как идея фикс, как нечто формирующее предельный мировоззренческий горизонт – вот это уже, может быть, "превышение полномочий". А психология как опыт, как умное профессиональное знание – почему нет? Было бы большой гордостью пренебрегать и психологической культурой. Если, конечно, это не попытка вогнать в культурный слой нашей жизни бетонный раствор хамства и эпатажа.

Но всячески "снимая шляпу" перед психологической культурой, я бы, честно говоря, медлила восторги, когда речь заходит о психологии как таковой.

Конечно, любой предмет во всем великолепии своих глубоких смыслов предстает отнюдь не в учебниках. Честь всякой науки составляют авторы, первооткрыватели законов. И вот тут надо, мне кажется, заметить еще одну ахиллесову пяту психологии как науки – отсутствие жестких законов, если речь не идет о рефлексах и собаках Павлова. И присутствие авторов – часто ярких, но очень субъективных. В вершинах своих психология – это как раз набор ярких и противоречащих друг другу в позициях и взглядах фигур. Мне кажется, неискушенному легко оказаться в дебрях, может быть и весьма соблазнительных.

Спор одного из психологических столпов века Зигмунда Фрейда с религиозными основаниями наших мировоззрений меня лично и не страшит, и не отталкивает. Не страшит, потому что всякие системные наезды такого рода внутри нашей души и головы быстро рушатся. Это как интеллектуальная закалка. А не отталкивает, потому что, например, из лекций известного современного христианского философа Владимира Бибихина, ученика Лосева, я знаю о последнем развороте Фрейда в сторону религии. Просто этот разворот не успел отлиться в тексты, но все, что говорит о его духовном итоге Бибихин, цитируя Фрейда, мне кажется убедительным.

Однако молодой зеленый ум, руководимый страстью к оригинальности и ниспровергательству, склонный к шоку и эпатажу, вполне может вписать позиции Фрейда в число излюбленных постулатов. И тут, конечно, встает вопрос о том, не приготовляют ли такого рода позиции человеческую душу, ту самую, которая, как мы любим повторять вслед за Тертуллианом, по природе своей христианка, – к инфицированию грехом?

Вопрос о соблазнах – духовных, мыслительных – почти всегда будет вставать, когда речь будет заходить о постижении психологии, ее теориях и теоретиках.